истерии.
Ей совершенно не нравилось такое объяснение, оно никак не согласовывалось со сложившимся у нее представлением о самой себе. Но она была достаточно честна с собой, чтобы признать тот неприятный факт, что по крайней мере на этот раз она, по-видимому, запаниковала.
— Мы с тобой просто перевозбуждены, — сказала она Лизе. — Тебе не кажется, что если там действительно был кто-то или что-то, что представляет для нас опасность, то он бы уже давно напал на нас?
— Возможно.
— Ой, слушай, а знаешь, что это могло быть?
— Что? — спросила Лиза.
Налетел порыв холодного ветра; он прошуршал негромко вдоль аллеи и стих вдали.
— Это могли быть кошки, — сказала Дженни. — Несколько кошек. Они любят такие темные места.
— Мне так не показалось.
— Вполне могло быть. Парочка кошек наверху, на стропилах. И одна или две внизу, на дороге, возле стены, там, где ты на что-то чуть не наткнулась.
— Мне оно показалось больше кошки. Намного больше кошки, — с сильным беспокойством в голосе ответила Лиза.
— Ну хорошо, может быть, не кошки. Скорее всего там вообще ничего не было. У нас просто перенапряжены нервы. — Дженни вздохнула. — Пойдем проверим, открыта ли задняя дверь. Мы ведь с тобой именно для этого сюда и пришли, помнишь?
Они направились к задней двери булочной Либерманов, по пути непрерывно оглядываясь на темневший позади них туннель.
Служебный вход оказался не заперт, за дверью было тепло и светло. Дженни и Лиза вошли и очутились в узкой и длинной кладовке.
Следующая дверь вела из кладовки в огромную кухню, где приятно пахло мукой, корицей, грецкими орехами и апельсиновым экстрактом. Дженни жадно и глубоко вдохнула. Витавшие в кухне аппетитные запахи были такими домашними, такими естественными и так напоминали об обычной жизни и нормальных временах, что Дженни немного успокоилась и почувствовала, как спадает напряжение.
Кухня была хорошо оборудована. Здесь стояли двойные мойки, большой, размером с целую комнату холодильник, в который можно было просто войти, несколько печей, несколько огромных белых эмалированных шкафов для хранения припасов, принадлежностей и готовых изделий, тестомесильная машина и масса разных приспособлений. Центр кухни занимал длинный и широкий стол, наподобие прилавка, на котором и делалась вся основная работа. На одном его конце шла обычно разделка теста; на другом, покрытом нержавеющей сталью — ближе к кладовке, откуда вошли на кухню Дженни и Лиза, — горой лежали кастрюли, противни и формы, предназначенные для выпечки всевозможных изделий. Все они были вычищены, вымыты и блестели. Да и вся кухня сияла чистотой.
— Никого нет, — сказала Лиза.
— Похоже, действительно никого, — согласилась Дженни. Она прошла чуть дальше по кухне, настроение у нее заметно улучшилось.
Если уцелела семья Сантини и если удалось спастись Якову и Аиде, то, возможно, не все жители городка погибли. Возможно...
О Боже!
На другом конце стола, за горой противней и форм, лежал большой круг приготовленного для пирогов теста. Сверху на этом тесте лежала скалка, которой его обычно раскатывали. С обоих концов эту скалку держали руки. Две отрезанные кисти человеческих рук.
Попятившись назад, Лиза с такой силой ударилась спиной о металлический шкаф, что его содержимое громко зазвенело.
Что за дьявольщина! Что тут везде происходит, черт возьми?
Движимая болезненным интересом и нетерпеливым стремлением разобраться в происходящем, Дженни подошла поближе к столу и уставилась на эти руки, не веря собственным глазам, одновременно с чувством отвращения и страха — пронзительного и ледяного, словно лезвие ножа. Кисти были без синяков и не вспухшие, цвет у них был серовато-бледный. Кровь — первая кровь, которую она увидела за весь сегодняшний день, — накапала из того места, где кисти были грубо я неровно оторваны от рук, и теперь поблескивала среди тонкой пленки мучной пыли капельками и отдельными струйками. Руки были сильные, точнее — они были сильными когда-то, при жизни их владельца. Толстые короткие пальцы. Большие суставы. На наружной стороне видны были слегка вьющиеся жесткие седые волосы. Несомненно, это были мужские руки. Руки Якова Либермана.
— Дженни!
Дженни испуганно обернулась на зов.
Поднятая и вытянутая рука Лизы указывала куда-то на противоположную от них часть кухни.
Дальше, за разделочным концом стола, в дальней части кухни, вдоль длинной стены стояли три печи. Одна из них была огромная, с парой больших стальных дверец, закрывавших соответственно верхнюю и нижнюю части печи. Две другие были значительно меньшего размера, но все же более крупные, чем те, какие используются, как правило, в домашних кухнях. У каждой из этих печей была только одна дверца, в центре которой было вставлено стекло. Сейчас печи были выключены, и слава Богу, потому что, работай они, вся кухня оказалась бы заполненной невыносимой вонью.
В каждой из этих печей лежала отрезанная голова.
Господи Иисусе!
Ужасные мертвые лица смотрели из печей в кухню, носы их были прижаты изнутри к стеклу.
Яков Либерман. Седые волосы перепачканы кровью. Один глаз полузакрыт, другой вытаращен. Губы плотно сжаты в гримасе боли.
Аида Либерман. Глаза распахнуты, рот широко открыт, причем так, словно верхняя и нижняя челюсти утратили соединение друг с другом.
Поначалу Дженни даже не поверила, что головы настоящие. Это было уже слишком. Слишком шокирующим. На память ей пришли очень натуральные и очень дорогие маски, которые обычно выставляются в витринах и используются на маскарадах в канун Дня Всех Святых. Вспомнила она и о страшных, способных вогнать в ужас новинках, что продаются в магазинах розыгрышей — о всех этих восковых головах с нейлоновыми волосами и стеклянными глазами, об этих отвратительных игрушках, которые почему-то иногда страшно нравятся мальчишкам, — уж такие-то игрушки, как эти, им бы наверняка понравились! Как ни странно, но на память ей пришла вдруг строчка из телевизионной рекламы сухих смесей для приготовления дома тортов и кексов: «Никто так не ждет и не любит вас, как тот, кто сидит в печи сейчас!».
Сердце Дженни гулко колотилось.
Ее била лихорадка, у нее кружилась голова.
Оторванные кисти рук на разделочном столе по-прежнему держали скалку. Дженни казалось, что они вот-вот зашевелятся и побегут по столу, как два краба.
Но где же в таком случае обезглавленные тела Либерманов? Уложены в большой печи за стальными дверцами, в которых нет окошек? Или заморожены и лежат в том большом холодильнике?
В горле у нее поднялся горький комок, но она сумела подавить его.
Револьвер сорок пятого калибра казался ей теперь никуда не годной защитой против столь изощренно жестокого и неизвестного врага.
У Дженни снова возникло ощущение, что за ними наблюдают, и сердце ее заколотилось так, словно готово было вот-вот выпрыгнуть из груди.
Она повернулась к Лизе:
— Уйдем отсюда!
Девочка направилась к двери кладовки.
— Не сюда! — резко остановила ее Дженни.
Лиза обернулась к сестре и заморгала, не понимая, в чем дело.
— Через аллею мы не пойдем, — сказала Дженни. — И через тот темный проезд тоже.
