остается пленником программы, заложенной в него в резервуаре сотворения, которая определяла, что он может делать, а чего – нет. Ему дали сверхчеловеческую силу, сверхчеловеческую прочность, однако приговорили к смиренной и покорной жизни, лишь пообещав, что придет день, когда такие, как он, будут править миром. Пока же ему поручили скучную работу: прикидываться, что он – Баки Гитро, политический деятель местного масштаба и не хватающий звезд с неба прокурор, с кругом друзей, таких же занудных, как обитатели больничной палаты, которым сделали химическую лоботомию.
В задней части дома светились два окна на первом этаже, за которыми находилась примыкающая к кухне семейная гостиная Арсеню.
Решительно расправив плечи и высоко вскинув голову, с блестящим от воды телом, Джанет поднялась на веранду, словно валькирия, только что спланировавшая на землю с бушующего неба.
– Держись ближе к ограждению, – прошептал Баки, проходя мимо нее к ближайшему из освещенных окон.
У Антуана и Евангелины Арсеню было двое сыновей. Ни один не рассматривался кандидатом на звание «Юный американец года».
По словам Янси и Элен Беннетов, которые уже умерли, но при жизни обычно говорили правду, шестнадцатилетний Престон любил дать пинка или подзатыльник детям помладше, которые жили неподалеку. А годом раньше замучил до смерти соседскую кошку, о которой пообещал заботиться, когда хозяева на неделю уехали в отпуск.
Двадцатилетний Чарльз тоже жил дома, не работал и не учился. В тот вечер, когда Джанет начала обретать себя, Чарльз Арсеню все еще искал, чем бы ему заняться. Вроде бы склонялся к тому, чтобы организовать какой-нибудь бизнес по Интернету. Дедушка со стороны отца оставил ему доверительный фонд, и он тратил деньги на исследование некоторых направлений онлайновой торговли, выискивая наиболее прибыльное. Янси же утверждал, что Чарльз по десять часов в день не вылезал с порнографических сайтов.
Шторы не задернули, так что Баки смог оглядеть семейную гостиную. Чарльз сидел в кресле, один. Положив босые ноги на скамеечку, смотрел DVD на громадном плазменном экране.
Ничего порнографического, в смысле секса, на экране не показывали. Мужчина в рыжем парике и с клоунским гримом, держа в руках бензопилу, угрожал сделать распил-другой на лице полностью одетой молодой женщины, прикованной к огромной статуе генерала Джорджа С. Паттона. Судя по качеству, фильм, несмотря на антивоенную направленность, едва ли мог претендовать на «Оскар», и Баки как-то сразу понял, что этот парень в клоунском гриме реализует свою угрозу.
Обдумывая дальнейшую стратегию, Баки попятился от окна и вернулся к Джанет.
– Там только Чарльз, смотрит какой-то фильм. Остальные, должно быть, спят. Пожалуй, мне не стоит показываться. Не стучи в дверь. Постучи в окно. Пусть увидит… какая ты.
– Собираешься сфотографировать? – спросила она.
– Думаю, камера – уже пройденный этап.
– Пройденный? А как же наш альбом?
– Не думаю, что нам нужен альбом. Думаю, мы будем все делать вживую, ходить от дома к дому, и времени на просмотр у нас просто не останется.
– Так ты действительно хочешь прикончить одного из них?
– Я более чем готов, – подтвердил Баки.
– И скольких мы сможем убить на пару до утра?
– Думаю, двадцать или тридцать легко.
Глаза Джанет блеснули в глубоком сумраке.
– Я думаю, сотню.
– Что ж, будем к этому стремиться, – ответил Баки.
Глава 15
На застекленном крыльце висели подвешенные к потолку корзины с папоротниками. Листья напоминали пауков, изготовившихся к броску на жертву.
Не боясь тролля, но и не собираясь сидеть с ним в темноте, Эрика зажгла свечу в граненом подсвечнике из красного стекла. Из-за геометрии огранки огонек раскрасил лицо тролля в разные оттенки красного, и оно стало напоминать кубистский портрет Красной смерти из одноименного рассказа Эдгара По, будь это рассказ о забавном карлике с круглым подбородком, безгубой полоской рта, бородавчатой кожей и огромными, выразительными, прекрасными (и странными) глазами.
Эрике как жене Виктора полагалось демонстрировать остроумие и умение поддержать разговор в тех случаях, когда Виктор принимал гостей у себя дома и ей отводилась роль хозяйки, или шел с нею в гости или на какие-нибудь публичные мероприятия. Поэтому в ее программе содержалась целая энциклопедия литературных аллюзий, и Эрика без труда находила среди них наиболее подходящую к случаю, хотя не читала ни одной книги, из которых эти аллюзии вошли в человеческий лексикон.
Если на то пошло, ей строго-настрого запретили читать книги. Эрика Четвертая, ее предшественница, проводила много времени в превосходной библиотеке Виктора, возможно, чтобы самосовершенствоваться и быть лучшей женой. Но книги испортили ее, и Виктор отделался от Эрики Четвертой, как отделываются от больной лошади.
Эрике Пятой однозначно дали понять, что книги опасны, что в мире нет ничего более опасного, во всяком случае, для жены Виктора Гелиоса. Эрика не знала, правда ли это, но не сомневалась: начни она читать книги, ее жестоко накажут, а то и уничтожат.
Какое-то время, сидя за столом, она и тролль с интересом разглядывали друг друга. Она пила коньяк, он – белое вино, бутылку которого Эрика ему дала. По веской причине она молчала, а он, казалось, с пониманием и сочувствием относился к тому положению, в которое он поставил ее несколькими словами, произнесенными ранее.
В первый раз подойдя к окну, прижавшись к стеклу лбом, глядя на нее, сидящую на крыльце (до того, как Эрика собрала ему корзинку), тролль представился: Харкер.
– Эрика, – ответила она, указав на себя.
Его улыбка тогда показалась ей отвратительной раной. Эрика не сомневалась, что ничего бы не изменилось, если бы он вновь улыбнулся, потому что от более близкого знакомства такие лица красивее не становились.
Идеальной хозяйке полагалось радушно принимать любого гостя, каким бы он ни был уродом, вот Эрика и продолжала смотреть на него сквозь стекло, пока тролль не произнес: «Ненавижу его».
Они оба не коснулись первого визита тролля. Время шло, но молчание нисколько не мешало им при их второй встрече наедине.
Эрика не решалась спросить, кого он ненавидит, потому что, если бы он произнес имя ее создателя, ей бы пришлось, следуя заложенной в нее программе, самой задержать его и посадить под замок или предупредить кого положено об опасности, которую он из себя представлял.
Из-за того, что она сразу не выдала тролля, ее могли избить. С другой стороны, если бы она его выдала, ее все равно могли избить. В этой игре четких правил не было. А кроме того, все правила касались только ее, никак не связывая Виктора.
В этот час все слуги находились в общежитии, расположенном в глубине поместья, скорее всего, предавались энергичному, зачастую и жестокому сексу: только таким способом Новым людям дозволялось снимать напряжение.
Виктор любил проводить ночи в одиночестве. Эрика подозревала, что спал он мало, если вообще спал, но не знала, почему с такой серьезностью муж относился к ночному уединению. Наверное, и не хотела знать.
Барабанная дробь дождя по крыше и окнам придавала молчанию на застекленном крыльце оттенок уюта, даже интимности.
– У меня очень хороший слух, – наконец заговорила Эрика. – Если я услышу чьи-то шаги, то задую свечку, и ты сможешь тут же выскользнуть за дверь.
Тролль согласно кивнул.
– Харкер, – произнес он.
Не прошло и двадцати четырех часов с того момента, как Эрика Пятая вышла из резервуара сотворения,
