Собаки знают: дарить ласку для нас так же важно, как для них — получать ее. Они были первыми психотерапевтами. И практикуют уже тысячи лет.
Буквально через две минуты Бу положил конец нашей психотерапевтической сессии, вскочил, навострил уши, напрягся.
Я рискнул поднять голову над ящиком. Посмотрел на балки, расположенные в семи футах ниже мостика, с которых я недавно на него и поднялся.
Поначалу никого не увидел. Потом заметил великана, идущего по одной из продольных балок, с востока на запад.
Свет, отражающийся от воды, мерцал, как на танцполе, над которым вращается освещенный прожектором зеркальный шар. Но великан не вел в танце партнершу. Да и не было похоже, что он настроен на танцы.
Глава 5
В движениях гиганта не чувствовалось той опаски, той осторожности, с которыми я делал каждый шаг. Шел он легко и уверенно, словно мать его была цирковой воздушной гимнасткой, а отец — строителем- высотником. Он не испытывал никакой необходимости использовать руки для поддержания равновесия. В одной держал пистолет, в другой — фонарь.
Остановился, включил фонарь, посветил между вертикальных стоек, вдоль горизонтальных балок.
Я тут же нырнул за деревянный ящик. Мгновением позже луч прошелся надо мной, с востока на запад, обратно. Погас.
Хотя Бу вышел из-за ящика и наблюдал за гигантом, видел собаку только я.
И когда мой преследователь скрылся в лабиринте стоек, распорок и подкосов, я поднялся и двинулся на восток.
Идущий впереди Бу дематериализовался. Только что шел, собака собакой, потом стал прозрачным, начал таять, исчез.
Я понятия не имел, где он проводил время, когда покидал меня. Может, исследовал какие-то новые места, как любой другой пес, отправлялся бродить по тем кварталам Магик-Бич, где ранее не бывал.
Бу ничем не напоминал человеческие души, которые задержались в этом мире. Тех отличало отчаяние, страх, злость, горечь. Грешные, они боялись предстать перед судом, и этот мир стал для них чистилищем.
Все это позволяет мне предполагать, что свободная воля, которая даруется нам при рождении, остается с нами при переходе в последующий мир, и мысль эта успокаивает.
Бу я воспринимал не как призрака, а как ангела-хранителя, всегда счастливого и готового помочь, пребывающего на земле не потому, что остался здесь после смерти, но посланного сюда.
И, соответственно, имеющего право и возможность перемещаться между мирами.
Мне хотелось думать, что в те периоды времени, когда я не особо нуждался в его защите, он возвращался в райские кущи, где играл со всеми хорошими собаками, которые улучшали этот мир своим благородством, а потом перебрались в то место, где все собаки любимые и ни одна не страдает.
Вероятно, Бу верил, что в ближайшем будущем я могу обойтись без него.
Я продолжал идти на восток и в какой-то момент, вовремя посмотрев вниз, увидел надувную лодку, привязанную к бетонной свае, покачивающуюся на пологих, залитых светом волнах. Здесь гигант поднялся на балки и двинулся за запад.
К востоку от надувной лодки оставалась еще четверть пирса, и вот это заставило меня задуматься.
Как выяснилось, Бу оказался прав, предположив, что я смогу решить эту головоломку без его помощи. Гигант не стал обыскивать примыкающую к берегу четверть силовой структуры пирса, поскольку не сомневался, что я не сумел уйти так далеко до того, как он поднялся на балки.
Но при этом я не верил, что избыток силы компенсируется у него недостатком ума. Он не стал обыскивать последнюю четверть пирса, но подстраховался на случай, что я от него ускользну. И кто-то наверняка поджидал меня на берегу.
Возможно, с дальнего конца пирса навстречу гиганту шли не двое рыжеголовых, как я первоначально предположил. Один мог ждать меня с другой стороны.
Будь я собакой, а Бу — человеком, он дал бы мне что-нибудь вкусненькое, погладил по голове и сказал: «Хороший мальчик».
Я перелез через ограждение мостика, по стойке спустился на поперечную балку, едва не потерял равновесие, устоял, пошел по ней к середине пирса. У самого пересечения с центральной продольной, уходящей на запад балкой поставил ногу на крюк, вбитый в стойку, отстоящую от балки на шесть дюймов, рукой схватился за другой крюк, перебрался на стойку.
Спустился к свае, соскользнул по ней, устроив погром в еще одной колонии балянусов, стараясь тормозить джинсами, не обдирая рук, добрался до надувной лодки. Вместе со мной на дно посыпались осколки известковых домиков.
Лодка покачивалась под одной из ламп, и вот это мне совершенно не нравилось. Хотелось перебраться в более укромное местечко.
Швартовый канат тянулся от кольца на носу к двум металлическим штырям, торчащим из сваи. Но, прежде чем отвязать его, следовало подготовиться к борьбе с волнами, которые вынесли бы лодку на берег у самого пирса.
Если б я включил мотор, убивцы тут же прибежали бы на шум. Учитывая время, которое потребовалось бы мне, неопытному рулевому, на лавирование между сваями, один из них мог бы успеть взять меня на прицел.
Поэтому я решил воспользоваться веслами. Благо они крепились застежками-липучками к правому борту. Места в надувных лодках мало, поэтому весла были раскладные, с деревянной лопастью и телескопической алюминиевой рукояткой.
Пусть и не с первой попытки, я раздвинул весла на всю длину и зафиксировал их в таком положении. Вставил уключину одного в гнездо левого борта, второе оставил свободным, чтобы отталкиваться от свай, на которые меня будет нести приливом, до того момента, как мне удастся выйти на чистую воду.
После этого я отвязал причальный конец. Поскольку волны тут же подхватили надувную лодку, бросил его на дно, схватил свободное весло и с силой оттолкнулся им от сваи. Стиснув зубы, с пульсирующими от напряжения венами на висках, я направил лодку на север, поперек волн, неспешно накатывающих на берег.
Сначала она поплыла в нужном направлении, потом начала поворачивать на северо-восток, наконец на восток: прилив делал свое дело. Но я подправил курс, оттолкнувшись от второй сваи, потом от третьей, четвертой… Пару раз лодка терлась о бетон, но шум этот не мог привлечь внимания преследователей.
Конечно же, полностью смещения на восток мне избежать не удалось. Но берег оставался достаточно далеко, и я надеялся, что оставшиеся сваи не позволят разглядеть меня тому, кто стоял у конца пирса.
Как только лодка вышла на открытую воду, я вставил уключину второго весла в гнездо правого борта и принялся грести обоими веслами, больше налегая на ближнее к берегу, направляя лодку поперек прилива и разворачивая к морю.
Оказавшись на открытой воде, я каждую секунду ожидал получить пулю в спину. Но надеялся, что она не превратит меня в калеку, а убьет сразу, отправив к Сторми Ллевеллин.
Пока я играл в кошки-мышки с убивцами под настилом пирса, наступила ночь. Туман, появившийся еще раньше, аккурат перед тем, как я решил, что Аннамарии пора уходить с пирса, продолжал сгущаться.
И, понятное дело, туман скрывал даже лучше, чем темнота. Уключины поскрипывали, иногда весло с всплеском выскакивало из черной воды, но никто не кричал за моей спиной, и с каждым мгновением крепла уверенность, что мне удалось уйти.
