«16 февраля 1979 г.
Волк-Волчище, Серый Хвостище, Стратегище и Рычите!..
Пишет Вам низкий сердцем подданный муравей. Гнусь, тщеславка и капризник. (Ничего он так не хочет, как в Турцию. В Ай-Софию. Он хочет видеть Босфор. А главное — город, через который бежали все, кто был Россией… Но Волк не может этого понять, а муравей все равно не поедет. И Волк говорит: «Зачем мне, — грит, — понимать людей?». Это только Волк и может сказать! Стратегище!..)
Ладно, издаст муравей книжку критики. Пусть она будет на Волчьей совести
Волк думает, что муравей — сапожник. А муравей — м. б., художник!
Его статьи очень хороши местами и временами. Но Стратегище мог бы помнить, что муравьиная книга должна не только муравью богатство принесть, но енотам — горе. Вот какая это должна быть книга!
Поэтому, хотя подданный и снесет через пару месяцев груду чернильной макулатуры в «Вепсятник»
Муравей хочет описать и нарисовать:
1) про Штопаного Фета
2) про «ахейских мужей» (про любовную лирику);
3) переписать Лангусту;
4) про Блока (и про «Пир во вр. Чумы»); (Кончится тем, что у подданного будет 30 листов —
и он начнет скулить, что сократить не может.) Еще б написать, Волк:
«Классную даму женской поэзии» (про Кар. Павлову).
Еще б написать, Волк: портрет Ксении Некрасовой. Еще 6 написать, Волк:
про кавалера де Грие (всяческой) революции (и т. п.) — Смелякова.
(Вообще муравей обожает строить планы!..)
Очень бы надо написать: «Литература о литературе». Это муравьем было очень красиво написано в прошлом году для семинара, но он боится: непечатно. (Это когда все еноты вынуждены были подданному аплодировать за 20 страниц речи против науки.)
Это очень бы уместно — ближе к началу книги.
В общем: думает муравей, он думает, Волк!..
(Еще дело в том, что он слишком устал от слишком большого Струфиана
Да, чтобы вепсы не выбросили «Призраки силы и вольности», про Ю. Кузнецова, — п. ч. это важно для всего, и даже — чтоб чуть уравновесить всех Струфианов!
Начал подданный перечитывать свои 6 листов. Волк не знает: там очень хорошо про «эпоху очарования» в поэзии. Т. е. про начало 60-х гг. Но что-то надо там выбросить… И ведь это надо сделать сейчас: а то потом снова перепечатывать: это ж дорого!..
Затем:
пусть Стратегище представит себе нестратегического каплю.
Пусть представит, что подданный — это, например, Лиля Напельбаум (или Юдахин — или кто там у вас, в секции, хуже всех?); и вот, на правах этих, наихудших, он желает издать книжку стихов.
Вот желает он, как ни гнусно!
Сами научили!
Пока еще желает!..
(И вот почему в пух обиделся вчера подданный: Вы, Волк, сказали: отложить это «на конец жизни».
«Откуда он знает, когда у меня конец жизни?» — подумал ржавый муравей — и заплакал.
«И какой громоздкий получается у меня конец жизни: все больше вещей откладывается туда», — подумал он еще и еще пуще заплакал. И у него стала неметь и неметь правая задняя лапа.).
Шлю самый короткий вар-т «Мемуара». Пусть Волк сам побудет гусельником! Лангусто- мемуаристом!
И пришлет назад муравью, что напишет.
Ржавый».
«25 февраля 1979 г.
Здравствуйте, Старый Серый Волк!
То, что Волчище не воет ямбом и не воет хореем, — пусть Волчищу не печалит. Во-первых, это пройдет, а, главное, когда выть, так это еще хуже, чем не выть!
Да, муравья надо выдать замуж. (Чтоб не предал белое знамя и тем самым — выжил.)!
Но как уговорить муравья? Он сварливый, неуступчивый и скандальный. Нет, его не уговоришь!
— Старый Волк, давайте устроим какой-нибудь праздник!
— А то — невозможно, невозможно… Купим все — и устроим праздник!
Муравей перечел Волчий стишок про коней: нашел — и перечел.
— Очень хороший стишок — про то, как Волк был маленький
Муравей думает, что Волку надо продать автомобиль и купить коней, лошадей и много овса.
Да, пить с Волком — не грешно. П. ч. это, действительно, значит пить «заодно с правопорядком»!
Пусть никто не ценит — хочет муравей — Волчью дружбу с муравьем, п. ч. это седая мужская дружба!
Волк без муравья замшеет, а муравей без Волка станет марсельским грузчиком — и вообще на что он будет похож?
Вообще женский пол муравья никогда не любил! И муравей так к этому привык, что, может быть, как раз даже пуще бы обиделся, если б этот ничтожный пол его полюбил!.. Что ж это значит? — подумал бы он. — Это значит, что я, муравей, — как они?! — И пошел бы в марсельские грузчики.
Так что он решил не обижаться!
И потом: ему жалко Волка. Кто ж с Волком будет играть?
(Невидимый от земли тварь.)»
«6 июля 1979 г.
Здравствуйте, Волк, Вологодский Волк, Зубами-Щелк!..
Нарочно пишу, п. ч. придет боль скоро — и будет мне на все наплевать. Хочу сказать: если вепсы будут непереборчивы, гнусны, жадны и неблагородны, то плохо их, вепсье, дело! Например:
Страстно я презираю Вашего Чупринина!!! Прочла сейчас необъятную его статью про Морица- Макбета, напечатанную, конечно, у Емельяна. Этот Ваш Чупринин отыскал в помойке «ключевую воду поэзии», традиции Эсхила, Гесиода, Софокла, Вергилия — и прочих по списку, — а также испытывает «радостную сладость благодарного понимания» высокой морицыной поэзии.
Впрочем, пересказать нельзя — словами. («Огнем, только огнем!», Волк) Вот сволочь…
Мало того. Как сообщили мне Емельяновы служки, этот Ваш Чупринин 6 лет тому дочь свою назвал в честь Морица-Макбета — Юнной, и все еноты задрали хвосты, доложив
Вот гнида…
Ну, что в поэзии этот раб понимать не может, — про то знаете и Вы сами. Бить шваброй мокрой
