— Не жалуюсь, — сказал он, усмехнувшись. — У меня пара клубов в Буэнос-Айресе. Одна из причин, почему я здесь — помимо, конечно, задачи найти тебя — подыскать место для дискоклуба в Лондоне.
Он дал знак официанту.
— Выпьем еще?
— Мне не надо, — сказала она, — я больше не осилю.
Однако из-за стола Белла не встала. Когда принесли выпивку, он поднял стакан:
— За нас, малыш.
— Никаких «нас» уже не будет, — отрезала она. — У меня есть другой.
— Был, ты хочешь сказать. Кто он?
— Ты его не знаешь. Его зовут Руперт Энрикес.
— Не из банкиров? — спросил Стив, подняв брови.
Бела кивнула с вызывающим видом.
— Ах ты, моя радость, ты добралась до богатых мира сего.
— Ты его знаешь?
— В Буэнос-Айресе я сталкивался с его кузеном Ласло.
— Этого, похоже, знают все. Руперт его обожает. Какой он?
— Жестокий, довольно опасный. Странная смесь. Наполовину еврей — мать его австрийская оперная певица. В Сити не знают, что с ним делать. Там не одобряют его длинные волосы и духи. Но им приходится признать, что в ловкости, с какой он проворачивает дела, ему нет равных. У него стальные нервы, что при слабой активности рынка дает ему большое преимущество. Он владелец отличных лошадей.
— Почему он не женат?
— Не верит в брак. Думаю, несколько лет тому назад он сильно обжегся на одной замужней женщине. Хотя у него всегда самые умопомрачительные подружки.
Последовало молчание. Потом Стив спросил:
— Но ты неравнодушна к Руперту?
— Да, — быстро ответила Белла.
— Тогда зачем ты пришла сегодня сюда?
— Хотела посмотреть на призрака. Стив, я должна идти.
Как по-дурацки звучали все эти немногосложные ответы! Надо было идти домой, переодеваться и ехать к Энрикесам, но она не могла сдвинуться с места.
— Дорогая, — тихо сказал Стив. — Я знаю, что вел себя как мерзавец, отчалив в тот момент, когда ты больше всего во мне нуждалась. Но я там всем много задолжал. Если бы я задержался в Нейлсуорте, меня бы арестовали.
— А как насчет всех этих девиц, что у тебя бывали каждую ночь?
Ей не удалось удержаться от враждебной интонации.
— Я был слишком молод, чтобы иметь прочную связь. С тех пор я повзрослел. Теперь бы я с тобой не сплутовал, если ты про это думаешь.
Но она только видела рядом с собой его большое сексуальное тело и чувствовала, что желает его, как никого и никогда.
— Ты мне не подходишь, Стив. Я хочу выйти за человека доброго и постоянного.
— А я только добрый, — вздохнул Стив, — в наши дни приходится рано выбирать себе амплуа.
Он переменил позу, и его колено коснулось ее ноги. Она вздрогнула так, будто ее током ударило.
— Э, да ты на взводе, — заметил он.
Она нервно рассмеялась.
— Когда ты научилась так смеяться?
— Как?
Он показал, как, и она опять нервно засмеялась.
— Да, вот так.
— Ты нисколько не изменился, — взорвалась она. — Тебе всегда доставляло удовольствие меня подкалывать.
— И голос у тебя стал другой. Театральная школа совсем выбила из тебя йоркширский акцент.
Когда она резко поднялась, он попытался ее задержать.
— Отпусти мою руку, — проговорила она, задыхаясь.
— Послушай, душа моя, не сердись.
— Пусти меня, — сказала она уже громче.
— Говори потише. На нас все смотрят. Ну что ты? — он притянул ее и усадил рядом. — Неужели ты не понимаешь? Я проехал тысячи миль, чтобы вернуть тебя. Я знаю про тебя все, дорогая. Держу пари, что ты не рассказывала мальчику Энрикесу про жизнь в трущобах и про уголовника-отца, правда?
— Заткнись! — прошипела Белла, побелев от гнева.
— А это, как тебе хорошо известно, только начало истории. Теперь допивай, как послушная девочка, и я увезу тебя куда только пожелаешь. Но с завтрашнего дня забег начинается. Я не позволю Энрикесам прибрать тебя к рукам. Тебе не надо с ними связываться, дорогая. К чему вырываться из своего круга?
Когда такси покатило в сторону Чичестер Террас, Белла принялась спешно причесываться и подправлять косметику на лице.
— Да брось ты это, — сказал Стив.
— Но я же так неподходяще одета, — всполошилась Белла. — Я купила себе такое отличное черное платье.
— Ты актриса. Энрикесы были бы страшно разочарованы, если бы оказалось, что ты выглядишь, как положено. Скажи им, что Гарри Блэкхауз держал тебя несколько часов и только что отпустил.
Они ехали по Олд-Бромтон-роуд, и цветущие вишни ослепительно белели на фоне темнеющего неба.
— Весна, — сказал Стив, обнимая ее. — Чувствуешь прилив сил?
Она ответила на его поцелуй, убежденная уже только в одном — что она в его объятиях и что так и должно быть.
— Не ходи туда, — прошептал он.
— Нет, Стив. Ради Бога! — Она резко оттолкнула его и отодвинулась, дрожа и будучи не в силах говорить. Так она и сидела, пока такси не повернуло на Чичестер Террас.
Он записал помер ее телефона на сигаретной пачке.
— Не потеряй, — ее взбесило, что она это сказала. — Меня нет в телефонной книге. О, Господи, ты сел на цветы для матери Руперта.
Глава пятая
Стоя на тротуаре и наблюдая, как его увозит такси, она чувствовала какую-то опустошенность. Пробежав мимо больших белых домов, расположенных в отдалении от мостовой и окруженных садами, где цвели ранние розы и азалии, она подошла к самому белому и самому большому из них. По обе стороны ворот стояли с ощеренными мордами два каменных льва. Дверь открыла горничная, но не успела она принять пальто Беллы, как в прихожую влетел Руперт с бледным и искаженным лицом.
Каким юным и неоперившимся кажется он по сравнению со Стивом, подумала Белла.
— Дорогая! Что случилось? Уже десятый час!
Белла недаром была актрисой. Она тут же изобразила замешательство и раскаяние.
— Я так сожалею! Гарри Бэкхауз заставил меня ждать целую вечность, потом несколько часов ушло на прослушивание, а потом он стал самым ужасным образом ко мне приставать. — Глаза ее наполнились слезами. — Я хотела позвонить, правда, но было уже так поздно, что я решила лучше сразу ехать сюда. У меня даже не было времени переодеться. Пожалуйста, прости меня.
Она подумала, что за это в нее вот-вот должна ударить молния. Но Руперт в конце концов успокоился.
— Бедняжка, — сказал он, схватив ее за руку, — Ну, ничего страшного не случилось. Проходи и познакомься со всеми.
Они вошли в большую неприветливую комнату, нечто среднее между музеем и джунглями.
Золоченая мебель, элегантные и неудобные кресла. На стене висели огромные картины в тяжелых
