Глава IV
Судно, стоящее здесь на якоре, из Вероны. Михаил Кассио, лейтенант воинственного мавра Отелло, сошел на землю.
Итуэлу достаточно было одного беглого взгляда, чтобы разобраться в общественном положении всех присутствующих. Он понял, что двое из них занимают место значительно высшее сравнительно с четырьмя остальными и что эти последние — простые матросы. Относительно Бенедетты как хозяйки дома не могло быть никаких сомнений.
— Вина, — приказал Итуэл, жестом поясняя свое желание, так как это было почти единственное известное ему итальянское слово.
— Сию минуту, синьор, — отвечала Бенедетта, кокетливо улыбаясь, — сию минуту вам подадут, но какого вина желаете вы? У нас вино различной стоимости.
Итуэл предоставил своему спутнику, генуэзцу Филиппо, объясняться с хозяйкой, а сам занял место у одного из свободных столов и, сдвинув в сторону находящиеся на нем стаканы, не замедлил непринужденно развалиться на стуле, подняв ноги на край сиденья и опираясь руками на соседние стулья.
Баррофальди с удивлением посматривал на него. Конечно, он не мог ожидать встретить порядочное общество в кабачке Бенедетты, но манеры этого иностранца превзошли его ожидания. Однако он ничем не выдал своего впечатления.
Между тем гостям подали то же вино, что и Баррофальди с подестой, и Итуэл, приложившись губами к бутылке, почти разом опустошил ее к немалому огорчению Филиппо.
— И это называется вином! — воскликнул Итуэл, отрываясь от горлышка бутылки, чтобы передохнуть. — Я мог бы выпить его целую бочку и, не пошатнувшись, пройтись по узкой дощечке.
Он говорил это с самым довольным видом, доказывавшим, что только что выпитое вино доставило ему громадное наслаждение.
Все это время вице-губернатор старался уяснить себе характер этого незнакомца и припоминал особенности его родины. Весьма естественно, что он принял Вольта за англичанина, и его недоверие к приехавшему люгеру на время снова стушевалось. Подобно большинству итальянцев своего времени, он считал чем-то вроде дикарей этих жителей севера, и уж, конечно, не Итуэлу с его грубыми манерами было дано изменить такое мнение.
— Вы генуэзец? — спросил вице-губернатор Филиппо авторитетным тоном.
— Как же, синьор, к вашим услугам, хотя я и нахожусь в настоящее время на чужеземной службе.
— На чьей именно, мой друг? Говорите! Я блюститель порядка на этом острове и по своей должности обязан задать вам этот вопрос.
— Это сразу видно, ваше сиятельство, — отвечал Филиппо, вставая и почтительно ему кланяясь. — Я нахожусь на службе у английского короля.
Он твердо произнес свой ответ, но невольно опустил глаза под проницательным взглядом вице- губернатора.
— А ваш товарищ не говорит по-итальянски, он англичанин?
— Нет, синьор, он американец и Англию совсем не любит, насколько я его понимаю.
— Американец! — воскликнул Баррофальди.
— Американец! — повторил за ним Вито Вити.
— Американец! — хором откликнулись все четверо матросов, и все взоры обратились на любопытного иностранца, выдержавшего этот осмотр с невозмутимым спокойствием.
В том любопытстве, с которым моряки и начальство города смотрели на американца, не было ничего удивительного, так как еще в 1799 году итальянцы не имели верного представления об американцах и смешивали их с неграми; словом, двух с половиной веков существования нации и более полстолетия независимости было недостаточно для того, чтобы поведать жителям Старого Света, что великая современная республика населена народом европейского происхождения и с белой кожей.
— Да, я американец, — сказал в свою очередь Итуэл с важностью, слыша, как повторяется это слово, — и я не стыжусь своей родины. Если желаете знать подробнее, то я скажу вам, что родом из Нью-Гемпшира, Гранитного штата, как у нас его называют. Объясните им это все, Филиппо, и скажите мне, что они об этом думают.
Филиппо перевел его речи, как мог, а также и полученный ответ. Скажем заранее, что весь последующий разговор велся таким образом при содействии Филиппо, как переводчика; но мы не будем выписывать повторений и передадим только самый разговор.
— Гранитный штат! — повторил вице-губернатор недоверчиво. — Бедные жители, как им трудно, должно быть, промышлять себе пищу. Спросите у него, Филиппо, есть ли там вино?
— Вино! — отвечал Итуэл. — Скажи этому господину, что у нас там не назовут вином того, что мы здесь пьем. То, что у нас там пьют, как пилой режет горло и точно лавой с Везувия обжигает внутренности.
— Не познакомит ли нас синьор американец с религией своей страны, если только они там не язычники? Я не помню, Вито, чтобы я когда-нибудь читал о религии в этой части света.
— Религия! О, подобный вопрос вызвал бы немалый шум в Нью-Гемпшире. Слушайте, синьор: все эти ваши обряды, образа, одежду церковнослужителей, ваш колокольный звон и коленопреклонения — всего этого мы не называем религией, так же, как не считаем вином вот этот напиток.
Голова Итуэла уже в значительной степени была отуманена этим самым напитком, о котором он так пренебрежительно отзывался, иначе он не позволил бы себе так громко высказывать свои убеждения, так как из многократного опыта знал, насколько надо сдерживаться по этим вопросам в стране католической. Баррофальди отвечал ему со строгостью убежденного католика, хотя и не изменяя правилам вежливости.
— Очевидно, американец не понял того, что он называет нашими обрядами и образами: такая мало цивилизованная страна, как его родина, не сразу может постигнуть глубокие таинства нашей древней религии.
— Малоцивилизованная! Я полагаю, что надо основательно вспахать эту часть света, чтобы взрастить на ней цивилизацию, равную той, какой обладают у нас малые дети. Но бесполезно говорить об этом, а потому лучше выпьем!
Андреа и сам увидел, что бесполезно толковать о религии, тем более что Филиппо сильно затруднялся с переводом, а потому он прямо приступил к тем вопросам, которые привели его в кабачок.
— Должно быть, и американец также на службе у английского короля, — небрежно заметил он. — Помнится мне, что была война между американцами и англичанами, причем французы помогли американцам одержать верх над англичанами и достигнуть национальной независимости. В чем состоит эта независимость, я хорошенько не знаю, но возможно, что населению Нового Света есть еще чему поучиться у своих прежних хозяев, чтобы поднять своих моряков.
Все мускулы лица Итуэла страшно напряглись, и выражение глубокой горечи омрачило его физиономию; затем губы скривились в злую насмешку и он сказал:
— Может быть, вы правы, сударь, англичане действительно как будто с полным правом вербуют себе наших соотечественников; возможно, что мы служим нашим прежним господам и что вся наша независимость — один пустой звук. Но как бы там ни было, а есть между нами молодцы, которые тем или другим способом сумеют воспользоваться первой возможностью отомстить за себя, и не видать мне никогда Нью-Гемпшира, будь он из камня или из гнилого дерева, если я не сыграю какой-нибудь очень скверной шутки с мистером Джоном Булем.
Эта речь, хотя и переданная в неточном переводе Филиппо, произвела тем не менее довольно сильное впечатление на вице-губернатора; ему показалось крайне любопытным такое враждебное отношение американца к той нации, у которой он состоит на службе.
— Спросите американца, почему он остается на службе у английского короля, если это положение так сильно его возмущает, и как он на нее попал?
— Меня завербовали при наборе матросов, и семь лет продержали как собаку, заставляя служить на себя. Но это еще не все, и я не думаю, что имею право рассказать остальное.
— Нам интересно будет послушать все, что американец найдет возможным сообщить нам.
Итуэл, все более подвергавшийся воздействию вина, не знал, на что ему решиться. Подумав, он подкрепил себя новым глотком и заговорил:
