Время от времени он забывал, какой Молли бывает проницательной. Он кивнул ей в благодарность за заботу и сказал, что миссис Франкел наконец-то оставила его в покое. Какой-то журналист убедил несчастную женщину, что болезнь ее дочери вызвана вакциной от кори, паротита и краснухи, шесть лет назад введенной девочке по указанию Фоскатта. Доктор терпеть не мог прессу за то, что она запугивала и сбивала пациентов с толку разными нелепо раздутыми историями. Что за глупость утверждать, будто аутизм, болезнь Крона — или бог знает что еще! — могут быть вызваны противокоревой вакциной! Если бы тот писака потрудился выяснить, у скольких людей развиваются слепота, бесплодие, энцефалит и нарушение мозговой деятельности из-за того, что в детстве они переболели корью, свинкой или краснухой, он бы…
— Если не она, то кто тебя расстроил, Арчи? — спросила Молли как раз вовремя, пока гнев не охватил доктора целиком и полностью.
Он улыбнулся жене, а она ободряюще кивнула ему.
Немного подумав, Фоскатт рассказал жене в общих чертах и о телевизионном фильме, и о молодой нахальной адвокатессе, которая устроила ему форменный допрос. Доктор предполагал, что она ссылалась на мистера Чейза, не имея на то ни малейшего права.
Молли слушала молча, а на ее лбу появились глубокие морщины. Когда рассказ был окончен, она вздохнула. Доктор заметил, что жена так ничего и не съела. Сам он подцепил на вилку кусочек свинины, щедро обмакнул его в яблочный соус, а сверху добавил соли, захваченной на кончик ножа. Конечно, многовато для его кровяного давления, зато вкусно, а в жизни доктора было не так много удовольствий.
— Я часто спрашиваю себя, зачем Дебби так поступила, — сказала Молли, глядя в окно на соседских коров фризской породы, с черными и белыми пятнами на округлых боках. — Это так на нее не похоже. Наверное, она хотела сделать как лучше для Элен. Дебби всегда делала все возможное, чтобы помочь матери.
— Ты что же, часто с ней виделась? — удивленно спросил доктор.
Он не помнил, чтобы Молли по собственной инициативе когда-нибудь заговаривала о Деборе Гибберт.
— Когда она приезжала сюда? Бывало. Я время от времени оставалась с Айаном Уотламом по субботам, чтобы Элен могла сходить в церковь на вечернюю службу. Иногда Дебби приезжала при мне, и мы немного разговаривали. Она мне очень нравилась.
— Ты никогда об этом не говорила.
Доктор тоже перестал есть. Он не помнил, когда в последний раз бывал так сильно сбит с толку.
— Я не хотела тебя беспокоить.
Молли улыбнулась, и Фоскатту показалось, что жена собирается с духом. Он не понимал, почему ей требуется смелость, чтобы заговорить с ним, пусть и на такую непростую тему.
— После смерти Айана и во время суда тебе нужна была серьезная поддержка. Я старалась оказать ее, не впутывая сюда собственные переживания.
Доктор не привык выставлять свои чувства напоказ, но сейчас все-таки наклонился к жене и благодарно похлопал ее по руке. Она снова улыбнулась, а Фоскатт впервые почувствовал крохотное сомнение в виновности Деборы Гибберт.
— Ты хочешь сказать, что не считаешь ее виноватой в смерти отца? — спросил он.
— Нет-нет. Я уверена, что ты прав и она действительно это сделала.
Голос Молли звучал очень уверенно, и Фоскатт с облегчением вздохнул. Мнению супруги он доверял всегда и во всем.
— Кроме того, — продолжала Молли, — в доме ведь не было никого другого, кто мог бы это сделать. Даже если бы Элен пересилила чувство долга и свою привязанность к Айану, у нее просто не хватило бы сил его убить. Нет-нет, дорогой. По этому поводу не стоит волноваться. Я просто хочу понять, почему Дебби не попросила о помощи. Знали бы мы заранее, что дело так плохо, мы могли бы вмешаться.
Холодную свинину стало вдруг очень трудно глотать. Доктор старался как мог, запивая мясо огромными глотками сидра. Молли сменила тему разговора, спросив об одном молодом пациенте, который попал на мотоцикле в автокатастрофу и получил страшную травму головы.
— Даже не знаю, что мы будем делать, — признался доктор.
Отложив в сторону нож с вилкой, он подумал, как трудно ему будет дотянуть до шестьдесят пятого дня рождения. Сумеет ли он еще целых пять лет лавировать между нехваткой средств и нуждами больных; находить замену себе и партнерам, чтобы хоть иногда сходить в отпуск; заполнять бесконечные бланки и писать отчеты; бороться за продвижение своих пациентов в больничных листах ожидания; читать в газетах очередные выпады в адрес врачей со стороны правительственных чиновников и малообразованных экспертов…
Если бы его пациенты вели себя разумно и признавали, что врачи делают для них все возможное, он, вероятно, продержался бы. Однако если они снова будут обвинять его, допрашивать с пристрастием о методах лечения, критиковать, требовать чего-то невозможного и вычитывать в Интернете всякие бредни о своих недугах, он может сломаться. Он может…
— Постарайся съесть хоть что-нибудь, дорогой, — вернул его в реальность голос Молли. — Если не будешь питаться как следует, никаких сил не останется.
Фоскатт заставил себя сосредоточиться на жене, сидящей по его правую руку за отцовским столом красного дерева — верной, доброй, всегда готовой помочь и поддержать. Он почувствовал, что комок в его горле пропал, а у мяса снова появился вкус.
— Такого пациента не могут принять нигде в нашем округе, — сказал доктор. — Я узнал, что недалеко от Портсмута есть частная лечебница, где специализируются как раз на подобных случаях, но наш бюджет таких расходов не потянет.
— И что теперь будет с тем несчастным?
— Родным придется заботиться о нем самостоятельно, плюс, по необходимости, амбулаторное лечение и приходящая медсестра, когда она будет свободна.
Он заметил, как изменилось у Молли выражение лица, и добавил немного нетерпеливо:
— Я понимаю, что им придется очень несладко, а какой у нас выбор? Целый год не делать ни одной операции? Отказать всем пациентам, которым требуется биопсия? Приходится выбирать — или одно, или другое.
— «Лучше одному человеку умереть за народ»,[12] — процитировала Молли не совсем к месту. — Я знаю, Арчи, знаю. В любом случае ни ты, ни твое здоровье страдать не должны. Постарайся не принимать все так близко к сердцу. Я смотрю, мяса ты больше не хочешь. У меня на плите стоит отличный рисовый пудинг. Сейчас принесу.
Молли забрала наполовину пустую тарелку, и доктору захотелось поцеловать жене руку.
Триш заметила дом Уотламов издали, когда до него еще оставалось несколько миль пути. Квадратное здание из красного кирпича, отделанное по внешним углам белым камнем, совсем не казалось красивым, хотя построено было очень неплохо. На одном из воротных столбов висела выцветшая табличка с надписью «Продается». Маленький садик перед домом выглядел совсем запушенным. Там, где когда-то была лужайка, бурно разрослись сорняки, а на полуразрушенных клумбах покачивалось несколько розовых кустов.
Естественно, немногие покупатели готовы приобрести дом, где произошло убийство, но Триш все-таки удивило, что благоразумная Корделия Уотлам не потрудилась найти кого-нибудь, кто ухаживал бы за коттеджем ее родителей. Если не содержать дом в приличном состоянии, на него никогда не найдется покупателя.
Триш припарковала автомобиль на придорожной стоянке и выбралась из него, чтобы взглянуть на дом поближе. Неподалеку стояла большая серая церковь, а вокруг нее теснилась целая группа жилых строений. Два высоких окна на первом этаже дома были разбиты, а все целые стекла покрывал толстый слой пыли. На входной двери, обшитой панелями, белая краска облезла, а медное дверное кольцо было темно-зеленого, почти черного цвета.
Где-то совсем близко залаяла собака. Триш быстро оглянулась по сторонам и заметила холеного золотистого ретривера, который скакал вокруг пожилой, по всей видимости, супружеской пары. Оба были одеты в просторные стеганые куртки цвета хаки и подходящие к ним по тону твидовые костюмы, которые
