заплатить тебе за работу, Триш.
— Значит, все произошло очень кстати.
Триш понимала, что ее слова прозвучали слишком резко, но ничего не могла с собой поделать. Если бы Анна не притворялась, что у нее есть эксперты, или призналась в обмане раньше, они бы все выяснили еще пару недель назад. Если бы Фил Редстоун выполнял свою работу как следует, Дебора Гибберт не очутилась бы в тюрьме. Если, если, если…
— Да, — сказала Анна. — Я приготовила отличный материал для презентации. Останется только добавить последний штрих. Это будет идеально. Как вишенка на самый верх торта.
— Анна, у нас все равно нет никакой гарантии, что Деб выпустят на свободу. У нас есть только альтернативное объяснение его смерти, не больше.
— Я понимаю. Ничего другого нам и не надо. Ты блестяще сработала, Триш.
— Ты не особенно радуйся. Впереди еще очень длинный путь.
Она потерла глаза рукой, чтобы избавиться от чувства, будто ей под веки насыпали песка, — Триш никак не удавалось окончательно стряхнуть сон.
— Да черт со всем этим, Триш! — возбужденно проговорила Анна. — В любом случае получится превосходная конфронтация. Я так долго ломала голову, какую бы сделать кульминацию, а теперь она у меня есть в лучшем виде.
— Конфронтация? — удивилась Триш.
Она перешла на кухню и стала наливать в чайник воду, зажав телефонную трубку между плечом и подбородком и стараясь не уронить ее в воду.
— Ну конечно. С доктором Фоскаттом. — Анна уже давно не разговаривала так торопливо и жизнерадостно. — Только представь, как его спрашивают: «Итак, доктор Фоскатт, когда вы прописывали…»
— Нет, Анна, ты не будешь выносить это на экран.
— Да брось ты, Триш. Не будь ребенком. Мы живем в жестоком мире. Раз доктор сделал ошибку — а, насколько я понимаю, он ее сделал, — то почему мы не имеем права рассказать всем о его промахе?
— Не таким образом. Факты должны рассматриваться в суде, а не на телеэкране.
— Не будь занудой, Триш. Мне буквально приходится бороться за выживание. Я не могу позволить себе такие благородные поступки. Они у меня оба получат по заслугам.
— Оба?
— Доктор и адвокат. Ты раздобыла всю нужную информацию. Я знала, что у тебя получится. Мы пригласим Фила Редстоуна на съемки и перед камерой невинно поинтересуемся у него, проверил ли он действие грейпфрутового сока на организм человека, который принимает антигистаминные препараты.
— Анна, в то время никто не знал об этой опасности.
Винтовая чугунная лестница дрогнула, и Триш поняла, что наверху Джордж выбирается из кровати.
— Анна, мне пора идти. Подумай хорошенько, о чем я тебе сказала. Доктор Фоскатт неприятный человек, он вел себя очень высокомерно и плохо относился к Деб. Однако он профессионал и не предупредил ее о грейпфрутовом соке только потому, что ничего не знал о его действии. Ты не имеешь права позорить Фоскатта перед всеми зрителями.
— А я так не думаю. Ладно, Триш, я позвоню тебе, после того как переговорю с редакторами. Расскажу, как все прошло.
— Анна, мне пора.
— Погоди, не клади трубку.
Голос Анны прозвучал так странно, что Триш послушалась.
— Выкладывай быстрее.
— Дай мне слово, Триш, честное слово, что не предупредишь о моих планах ни доктора Фоскатта, ни Редстоуна.
Триш молчала.
— Пожалуйста, Триш. Дай мне честное слово.
— Анна, я не могу ничего сейчас обещать.
— Тогда дай слово, что ничего не скажешь им хотя бы сегодня, а вечером мы с тобой снова все обсудим. Ну пожалуйста, Триш, пообещай мне хотя бы такую малость.
Триш показалось, что она разрывается на части.
— Только до вечера, — повторила Анна. — Мы ведь с тобой так давно дружим. Ну, сделай мне маленькое одолжение.
— Ладно, — сказала Триш, потому что Анна просто не оставила ей выбора. — До вечера буду молчать.
— Спасибо, подруга. Пока.
Триш приготовила завтрак и отправилась одеваться. В доме было слишком жарко, чтобы надевать чулки и туфли, поэтому она спустилась вниз по винтовой лестнице босиком, чувствуя ступнями все неровности холодного металла.
Внизу Джордж налегал на тосты и кофе.
— Давай, Триш, — сказал он. — Присоединяйся и съешь наконец чего-нибудь. Не понимаю, как ты целый день работаешь и без завтрака, и без обеда.
Джордж взял очередной тост и принялся щедро намазывать его маслом.
— Я бы точно умер, — добавил он.
Триш присела за стол и, налив себе черного кофе, наблюдала, как Джордж ест тосты.
— Мне не надо так много горючего, как тебе.
— Какой ужас. Кто тебе звонил в такую рань?
Триш взглянула на него из-под ресниц и отпила глоток кофе.
— Все в порядке, — сказал Джордж. — Вчера вечером я слегка устал, вот и проявил слабость. Сегодня утром я снова бодр и силен, как раз в твоем вкусе. Можешь сказать мне правду. Опять дело Деборы Гибберт?
Триш кивнула и взяла тост.
— Давай-ка, пока я ем, рассказывай, что будешь сегодня делать, — скомандовала она.
Джордж рассмеялся, но все-таки перечислил всех, с кем собирался встретиться в течение дня. В список входили несколько клиентов, пара самых трудных партнеров и новый внештатный клерк.
— Жаль, что мы никак не можем убедить его идти в профессиональные юристы, — сказал Джордж о последнем. — Сообразительный парень, но в сентябре собирается поступать в театральную школу. По- моему, он всех нас считает психами. Целый день еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
— Он не так уж не прав, Джордж. Я не встречала ни одного солиситора, который не был бы слегка не в своем уме.
— Ну, по крайней мере мы не кучка болтливых фигляров, в отличие от большинства барристеров.
— Фигляров!
Триш рассмеялась и проглотила последний кусочек тоста.
— Что за нелепое словцо! Люди подумали бы, что тебе лет сто, не меньше.
Джордж уже собрался достойно ответить, но тут услышал, как на коврик возле входной двери бросили почту. Вытерев салфеткой рот, он отправился за газетами. Триш с улыбкой взяла из его рук пачку. Заметив среди газет толстый упаковочный пакет, она отложила его на дальний край стола.
— Да ладно, можешь его открыть. — Джордж развернул «Таймс», которую почтальон тоже оставил у порога. — Я не возражаю.
Триш, приподняв брови, посмотрела на газету Джорджа и открыла первый конверт. Счета она складывала в одну стопку, письма, на которые надо ответить, — в другую, а пустые конверты и надоедливые рекламные проспекты и брошюры бросала прямо на пол. Наконец остался только толстый упаковочный пакет.
Внутри пакета оказалась пачка писем, написанных довольно неровным, но изящным почерком, характерным для пожилых людей. К ним была приложена записка, явно нацарапанная более юной особой.
