или хоть второго! — в чине доктора или кандидата медицинских или иных профильных теме наук с кучей аппаратуры, пробирок и прочих лакмусовых бумажек. Не отправили. О чем-то это говорит. Иногда я свое начальство не люблю.
И я сказал самым проникновенным, самым честным голосом, который только мог воспроизвести, тем более что говорил я правду:
«Обещаю. Ни с кем здесь. Кроме вас. Клянусь!»
Нет, я действительно искренне. Без, что называется, камня за пазухой. Хватило с меня одного раза. По самое… Словом, хватило. Поэтому они мне и поверили. Обе.
«Тогда заезжай, если надумаешь», — сказала Катя.
Ее голос заметно оттаял. И мне вспомнилось, как она, как мы с ней, то есть она со мной… Нет, этот кошмар будет меня мучить до конца дней моих. Хотя, может, не такой уж и кошмар? Если разобраться. Элемент насилия, конечно, присутствовал, но минуты удовольствия тоже. Другое дело, что мне все казалось, что после исполнения, так сказать, супружеского долга эти амазонки аккуратно отправят меня на тот, самый темный изо всех светов свет. Что бы и кто бы не обещал про райские кущи. По — любому, на мне грехов больше, чем то дозволено праведнику. И пусть большинство из них я исполнял по чужой воле, ровно как в случае с сестрами-амазонками. Полагаю, Самый Высший Судья ни хрена не примет во внимание эти обстоятельства.
Сестрицы мне поклонились. Обе разом. Правда, чуть вразнобой, не до конца синхронно, но они же, в конце концов, не кремлевские оловянные солдатики, которых строят в разных позах по сто раз на дню. Обыкновенные деревенские девки. Теперь, пардон для меня, уже бабы. Молодые. Видел я их маму. В смысле, родную. Решительная женщина. Громкоголосая. Эти же, по крайней мере при мне, голосов не повышали. Только рождаемость.
«Ну…»
Хотел вольготно, по московско-молодой привычке бросить «адью», просто от облегчения, от наступления которого элементарно захотелось пошалить. Но сдержался. Еще не поймут. Обидятся будущие мамаши. Ох, и что же мне теперь со всем этим делать-то? Кем я теперь буду значиться? Прокурор-алиментщик? Вот уж наградили, ничего не скажешь. Кстати, ничем другим, кажется, нет. Я в медицинском смысле.
«Ну бог даст, увидимся, — сказал я. — Не скучайте».
«Ты возвращайся», — тоненьким козлетоном проблеяла Алена.
Очень похоже, что она этого хочет на самом деле. Я… Черт! Боюсь я этого, вот что! Я привык сам выбирать, с кем, что и как. И когда тоже. Иначе просто бегу. Иногда позорно. Допускаю, что это издержки профессии, когда в каждом встречном движении видишь подвох. Возможно, просто черта характера. Такая вот, во всю грудь! Через всю наглую харю! Или просто маленькая такая запятая в душе. Червоточинка.
«До свидания», — чуть не по слогам произнес я и закрыл — очень аккуратно — дверь джипа. И медленно поехал, посматривая в зеркало заднего вида. Они стояли и смотрели мне вслед. Не люблю я долгих прощаний. Во многом из-за этого все мои отъезды в последнее время обставлены очень по-спартански, без ненужных эмоций. Кстати, это сразу мобилизует на дело, на сам процесс, а не на переживания разлуки.
У меня стоит автономная система навигационного контроля, работающая независимо от всяких поставщиков помех почти любого рода. То есть система специфического видеонаблюдения автоматически фиксирует обстановку и привязывает ее к существующей карте. Без ошибок тут, само собой, не обходится, потому что я лишен спутникового сопровождения, но на локальных участках действует безотказно, тем более если речь идет о том, чтобы вернуться по уже пройденному маршруту. Порой это здорово выручает. Особенно в темноте. Такой своеобразный почти автопилот. И я по привычке положился было на него, бездумно руля в соответствии с показаниями курсора, когда на повороте в последний раз посмотрел на моих дамочек. Аленка стояла явно расстроенная, а Катерина зло глядела мне вслед.
Кто-то скажет, усомнившись, дескать, что ты мог рассмотреть в зеркало? Врешь ты все.
Конечно, многих деталей я не увидел. Но мизансцену разглядел и почувствовал. Знаете, хороший актер на сцене порой может обойтись без слов, пользуясь только мимикой и «языком» собственного тела. Иной что-то кричит, мечется по сцене, руки заламывает, срывает голос, а зрителя не пробирает. Не доходит до зала, не трогает. Другой же встанет, лоб рукой обхватит и бормочет что-то себе под нос — текст тот же самый. А зал замер и дышать боится. Проняло!
Вот и здесь то же. Они говорили мне без слов. Катя она вообще пожестче, Алена же девушка нежная, как мне показалось, трепетная. Если первой достаточно было получить свое, то младшая ко мне как-то с нежностью, что ли. Я не рискнул бы назвать это любовью. Знаете, похищение с любовью как-то не вяжется. Тем более первого попавшегося. Впрочем, говорят же, что женская душа потемки.
Там поворот на пригорочке и дорога сразу направо, почти под прямым углом. И вниз. Уклон небольшой, градусов двадцать всего. Может, двадцать пять. Я затормозил, едва оказался за кустами бересклета. Здоровенные такие, подобные мне раньше не встречались. Стою на тормозе и пялюсь перед собой. Что за дела?
Я уже говорил, что протрезвел. Только это не совсем так. Водка в сочетании с адреналином дала дикую, взрывоопасную смесь. Во мне бурлило, кипело и лопалось, выбрасывая облачка горячего пара. Что задела такие? Что, одна свое «лублу» тянет, а вторая яростно открещивается? Так что-то поздно они спохватились. Такие вещи решаются до. Теперь-то уж чего? Все, проехали.
Нет, подумать только, мне ехать надо, ноги уносить, а я тут кроссворды разгадываю.
Да нет, не похоже. Одна явно убеждала. Можно сказать, молила. Вторая же резко возражала. О чем? Против чего?
Я сидел, тормоз в пол, сцепление тоже, движок ровно бухтит себе, но с некоторой натугой. С чрезмерной, я бы сказал. Убрал подсос, для чего мне пришлось чуть наклониться вперед. Достаточно, мотор разогрелся, да и горючку надо экономить. При этом продолжаю бессмысленно смотреть вперед, силясь разгадать увиденную мной пантомиму.
И вдруг как платок с глаз сняли!
Нет, честно. Ведь смотрел все в то же самое место и ничего не замечал. И вдруг увидел. Молодцы! Молодцы молодицы.
Где-то на последней трети спуска, уходящего направо, я явственно увидел следы недавних земляных работ. Потревоженный грунт, неестественные следы тележных колес, земляные крошки на кустах и траве по обочине, заметная рыхлость почвы по краю дороги. И, приглядевшись, увидел контуры ямы. Так и хочется сказать, волчьей. Джип влез бы туда без остатка. Даже не влез — нырнул. Подушек безопасности в нем нет. И что было бы со мной после такого полета? Учитывая бронированное стекло и неизвестную глубину… А еще возможную скорость…
За кустами я разглядел замаскированную ветками кучу земли. Нехилая такая куча. Даже интересно, как же они ее перетаскали? Ну сестрички! Сейчас ваш папа разозлился. Вот теперь как раз разозлился.
Я прикинул возможность прорыва через кусты. Мне и мелкие деревца не большая помеха, подомну, а вот молодые кедры — категорически не по зубам, даром что они не толще моей руки. Об них можно и зубы сломать. В смысле передок. Весь. Бесповоротно.
Можно было, вероятно, все же найти объезд, но эта дикая смесь, кипящая во мне, взывала к возмездию. Нет, в самом деле! Вы получили что хотели? Под завязку. Скажу не для афиширования, совсем не для рекламы, но нас два раза в год в процессе общего медобследования в числе прочего зачем-то проверяют, так сказать, на спермопригодность. Уж не знаю для чего, но это медицинский запротоколированный факт. В этом смысле у врачей ко мне претензий нет. У этих дамочек тоже, по идее, не должно быть. И тут такая черная, просто чернючая, вопиющая неблагодарность!
Мне захотелось показательно продемонстрировать мое отношение.
Врубил заднюю скорость, чуть газанул, примериваясь — все же алкоголя во мне имелось достаточно для раскоординации, — и отпустил педаль тормоза с одновременным ускорением.
Видно, я был слишком зол и все еще достаточно пьян, поэтому мы — джип и я в нем — вылетели на горку, использовав ее как трамплин. При приземлении меня изрядно тряхнуло, аж зубы клацнули. Да не до них сейчас! Зол я был очень сильно. Сказал бы даже, обижен, но уж больно словцо затасканное. Неоднозначное даже. С обратным смыслом.
Я вообще не сторонник езды в пьяном виде. Даже больше того — противник. Но, знаете, в тотальном отсутствии регулировщиков и проверяющих, пусть все мы их сильно не любим, как-то расслабляешься. А уж после плена особенно.
Сестричек я объехал по короткой дуге, сознательно засыпав вылетающей из-под колес дорожной дрянью. Этот подлый приемчик я в курсантскую свою юность выучил. Когда инструкторы время от времени забывали за нами присматривать, мы, бывало, немало чудили. И не только на автодроме.
Уверен, ничего подобного в жизни моим, так сказать, женушкам видеть не приходилось, а тем более испытывать на себе. Знаете это чудное ощущение, когда вас окатывают водой из ближайшей лужи? Стоишь, ругаешься, смотришь вслед удаляющемуся нахалу, а поделать ничего не можешь. По крайней мере, в этот конкретный исторический момент. Особенно подобное впечатляет, когда спешишь на работу или важную встречу. Тут, конечно, не Москва с ее офисами и зеркальными лифтами, где перепачканное дорожной грязью чмо смотрится совершенно инородно, но я постарался, чтобы произошедшее имело максимальный эффект. И, уверяю, мой маневр удался. Не скажу, что на славу, ибо уж какая в этом слава, но земляной веер, вырвавшийся из-под колес, получился насыщенным и широким, так что досталось обеим. И — прямым ходом в деревню и через нее. Правда, притормозил у нового места жительства моего напарника, надавив на клаксон, подождал с минуту — эффекта ноль. Ну что ж, он свой выбор сделал. Единственное, что я могу для него совершить, это попытаться заехать на обратном пути. Ежели он сам раньше не сбежит от прелестей деревенской жизни.
Вот так и получилось, что я не выехал обратно на старую дорогу с асфальтовым покрытием, здорово обветшавшим, а углубился в дебри, которыми и прибыл в неласковые и неискренние объятия императора Сани и его не менее «гостеприимных» подданных.
Глава 7. ВИКИНГИ
Когда частокол жадного и несговорчивого Сани пропал из виду, потерявшись за деревьями, Бор, скакавший впереди отряда, сменил направление движения. Уходить от траков казалось делом бессмысленным и опасным. Разведчики, постоянно наблюдающие за тварями, говорили, от страха захлебываясь словами, что в этот раз они движутся с невероятной скоростью. Да и простая прикидка показывала, что, хотя они и уступают в скорости лошадям, при этом почти не останавливаются. Бор вел своих людей третьи сутки, а расстояние между ним и зверьми не сокращалось, если не наоборот. Правда, приходилось делать остановки и ночевки, чтобы дать отдых людям и лошадям. Тракам же, похоже, останавливаться просто не приходило в голову. Что-то неведомое гнало их вперед так, будто за их спинами вплотную следовал какой-то неведомый, всепоглощающий ужас. На людях Бор демонстрировал невозмутимость и уверенность в себе, на самом же деле он таил в себе страх и неуверенность. Сколько может продолжаться гонка? Лошади уже не выдерживают. Люди тоже вымотались. А впереди зима. Тех припасов, что удалось взять с собой, хватит ненадолго.
Что впереди? Голод? Смерть? Он легко предоставлял умирать другим, сам же собирался жить долго и счастливо, для чего строил кое-какие планы. Кроме того, имелось еще одно обстоятельство, почему он не хотел идти на запад. Если с Саней у него, в общем, были мирные, хотя и напряженные отношения — мелкие кражи скота и грабежи подвод можно легко списать со счетов, как-нибудь договорятся, дело знакомое, — то на западе он порезвился в полный рост. Там его ох как хорошо помнят! И при случае не преминут вернуть должок. Тем более сейчас, когда он движется обессиленный, с женщинами, детьми и всем скарбом. Теперь он не боевая единица, а удобный объект охоты. Не понимать этого он не мог. Имелся и еще ряд обстоятельств, по которым не стоило покидать обжитых мест.
