По всему выходило, что траков следовало пропустить, а самому вернуться и готовиться к зимовке и воплощению кое-каких планов — если повезет.
Он строил свой расчет на том, что траки боятся воды. То есть раньше всегда боялись, хотя в этот раз им каким-то образом удалось перебраться через реку, пускай и не самую широкую.
То, что император ему не поможет, Бор, в общем, предполагал. Сам бы в такой ситуации он тоже вряд ли протянул руку помощи. Другое дело, что судьба Сани фактически предрешена. Ров его сухой, завален всякой дрянью; совсем расслабился император. А это значит, что со дня на день можно будет занять его цитадель. Конечно, большая часть припасов пропадет, но — лазутчики доложили — очень много поднято на высокие помосты, куда тракам не подняться. Люди, в основном старики и дети, укрывшиеся там же, Бора не смущали. Главное, что он продемонстрировал Сане собственную слабость, явив ему самую ущербную, самую жалкую часть своих людей.
— Нильс! — подозвал он старшего сына, бывшего у него за посыльного.
Тот ударил пятками молодую кобылку и подскочил к отцу, почтительно наклонив голову.
— Я тут, батя!
Бор одобрительно покосился на отпрыска. Ну что за парень растет! Родительское сердце тает от гордости и радости. Но на людях показывать этого никак нельзя.
— Дуй к Ланду. Скажешь, что мы идем на Сестру. Спешно идем.
— Так он же знает! — изумился сын.
— Я тебе повторить должен? — спросил Бор и начал медленно поднимать плетку, на конце которой желтели ржавчиной три крупные гайки разной величины. С замаха такими пробивают череп волка от макушки до самого языка.
Нильс не стал дожидаться продолжения и, рванув повод, ударил лошадь пятками так, что та скакнула с места, унося всадника. Поаккуратней бы надо, лошадей не хватает.
Проводив сына коротким взглядом, обернулся на своих людей.
— Ходу! — крикнул он. — Теперь ходу!
И, не дожидаясь остальных, перешел в галоп. Сначала легкий. Потом все нарастающий. Нужно успеть.
Река Сестра не была ни большой, ни глубокой. В самых глубоких местах вода едва доходила до седла всадника. Но это в хорошие, полноводные годы. В этом же она изрядно обмелела, хотя и не потеряла своего напора; коня, зашедшего по брюхо, напором воды просто сбивало с ног. Но — если он встал боком. Мордой же против течения выстоять вполне можно, только кому это нужно? До Бора никто не задумывался о том — зачем. Ведь обычно требуется всего лишь переправиться, для чего лошадей ставят в пару бок о бок, а то и по трое.
Ланд, при рождении получивший сакральное имя Ландау, по жизни сократившееся до того, что есть, был племянником Бора. Причем они почти ровесники. В этом эксперименте он отвечал за самую боеготовную часть института, которую требовалось скрыть от глаз императора и его соглядатаев, которые везде, начиная от разбросанных повсюду пасек до козлопасов, забиравшихся на самые отдаленные земляничные поляны. Саня всего лишь примитивный хозяйчик, не способный видеть перспективу. Вот и делает плохо просчитанные ходы вроде того, что пытается наладить торговлю. Какая может быть торговля там, где важен порыв, стратегическое мышление и видение будущего? Даже смешно! При этом настораживает, что он, опираясь на совершенно иррациональную концепцию, достигает результатов. Вот целый город построил. Хотя, если рассудить логично, зачем? Впрочем, это не исключает того, что его мелкими достижениями можно воспользоваться. Можно и должно. Оставшиеся у кромки леса двое наблюдателей на резвых конях должны были сообщить о том, чем закончится дело у Сани. Пока же нужно позаботиться о собственной безопасности.
На скаку Бор позволил себе оглянуться лишь раз, как бы проверяя своих людей. И на самом деле проверял, но больше всего ему хотелось поймать взгляд Кури, его женщины, которую он вскоре собирался объявить своей третьей женой. Но увидеть смог только ее ярко-красный платок, хотя и этого было достаточно для того, чтобы чаще забилось сердце. Сейчас довольно и этого. В последнее время его тянуло к ней просто неудержимо. И, не будь сейчас ситуация столь отчаянной, он не стал бы считаться с обычаями и просто привел бы ее в свою палатку. Никто б и слова не сказал, разве что кое-кто из стариков поворчал бы, да и то больше для порядка. Молодые же в этом легком нарушении законов усмотрели бы лишь лихое бесстрашие их отчаянного и мудрого вожака. Но весь год Бора преследовали неудачи, что здорово портило ему жизнь. Не фатальные, скорее обыденные, мелкие, почти незаметные, но он давно научился за мелким видеть большое, указание сверху, перст судьбы. В начале года, еще зимой, младший сын Резен сломал руку, спрыгивая с лошади. Восемь лет мальчишке, а какой удалец! И ведь сколько уже раз это проделывал, и все ничего. А тут даже непонятно что произошло, ведь прыгал в сугроб, где поломаться, кажется, вообще невозможно. Потом, уже весной, лучший охотник института Юрай подставился под секача, который вспорол ему бок словно ножом. Сам добрался до стоянки, но спасти его уже не сумели. Вскоре мальчик Геры — это уже когда пошли на летнее кочевье — полез в развалины и об какую-то ржавую железку рассадил себе руку так, что думали, придется отрезать. Обошлось, вылечили, выходили, но пальцы у него до сих пор плохо работают. Потом у того же Геры ни с того ни с сего сдохла лошадь. Жалко, хорошая была коняшка. Днем начала буйствовать как будто ни с чего, рваться с привязи, ее пытались успокоить, водой лили, сонную траву давали. Ничего не помогло. К вечеру это был уже труп с выкатившимися сизыми глазами, в которых, казалось, застыл ужас. Большая охота на оленей, устроенная Бором в начале лета, сорвалась самым непонятным образом. Накануне олени были, разведчики уверенно доложили, а утром, когда на облаву вышли с полсотни мужчин, только и удалось завалить что старого жилистого лося-одиночку, непонятно как не съеденного волками еще зимой.
И неважно, что неделей позже добыли сразу восемь косуль и медведя, а жена Ньюта родила двоих крепких мальчишек. На душе легче не стало. Искусство руководителя заключается в том, чтобы за мелкими на первый взгляд неприятностями увидеть настоящую проблему. Бор все ломал голову — какую? Но то, что в этом году траки пойдут осенью, не ожидал. Да и никто не ожидал.
До Сестры скакали час десять; Бор засек время по своей «Победе». Когда-то добыл часы сам, ему еще и одиннадцати не было. Снял с руки лично застреленного им торговца бутылками, очень ценимыми всеми хозяйками. Особенно те, где крышка с резьбой. Старший брат — отца тогда уже не было в живых — прилюдно наказал за торгаша, которых, так повелось, никто не трогал. Но часов не отобрал и потом, наедине, слегка подмигнул одобрительно. Мужчина в семье растет! Бутылки тихо и без шума разошлись по хозяйкам. Через десять лет Бор сместил его с поста руководителя. Когда они купались в озере, подплыл снизу и резко схватил за причинное место. Брат закричал, раскрыв рот, и пошел ко дну, глотая воду. Старые пришли к выводу, что его скрутила судорога, и Бор занял его место. Хотя кое-кто сомневался, это видно было, но вслух свои сомнения никто не решился высказать. Уже тогда знали, что Бор зла не забывает.
Впрочем, добро он тоже помнил, и помнил хорошо. При нем владения института расширились многократно. Люди успели забыть про то, что такое голод. Не все знали, но тот же Саня, к примеру, платил ему за спокойствие, поставляя зерно и изделия из железа. Ахмед, разводивший свиней, каждую осень давал отличную солонину. Старовер- химик Костя не скупился на соленья — грибы и капуста не переводились в институте до весны. А уж как он принимал! Какие песни пел под гармонь! Заслушаешься. А под его «слезу», которую он гнал ведрами, так вообще. Наташка-рыбак, страшная образина, жестокая как сам черт, ее мужики боятся хуже худшего, злющая и отчаянная, платила Бору за то, чтобы он разобрался с соседями за нее. Ни уговоры, ни набеги ее не страшили. Чуть чего — все на лодки и в озеро на острова. Поди возьми их! И еще она унизительно коверкала его имя, называя Борей. Ну когда-нибудь он с ней разберется до конца. Хоть бы и нынешней зимой, когда на озере встанет лед. Никуда она не денется. Потому что глупая она баба, своего счастья не знает.
На берегу Сестры он не дал людям передохнуть. Тут же размотали веревку, и трое мужчин на хороших лошадях вошли в воду, налаживая переправу. Через десять минут к деревьям на обеих берегах реки привязали трос. Переправа началась.
Следующая переправившаяся тройка сразу принялась раскладывать костры. Вода в Сестре холодная до того, что не приведи бог в нее свалиться. После зуб зубом будешь ловить час, не меньше.
— Женщин с детьми, — негромко командовал Бор, стоя на берегу. Что-то Ланд запаздывает. И Нильс с ним, кстати, тоже. Не случилось ли чего?
Здесь, в этих лесах, обитают Медведи. Семья, человек двадцать или около того. Точно никто не знает. Промышляют охотой. Поговаривают, будто и человечинкой не брезгуют. Против Ланда с людьми им, конечно, слабовато, но заманить могут. Натура у них такая, звериная. Сожрать не сожрут, горла не хватит, а вот загубить без счета могут. Не Медведи — волки! От вида крови с ума сходят.
— Слушай, Бор, — обратился к нему Курчав, его еще Трехпалым кличут. В молодости с рысью добычу не поделил. Старый, на коня сам еле залазит, обычно внук помогает. Известно, что Курчав тайно говорит против него. Но — семья у него большая, сыновья, брат, внуки. И осторожный до оргазма. И сам живет по заветам. Уже немолодым сменил имя на сакральное. Люди его уважают. Так что пока не тронешь.
— Чего хочешь, Курчав?
— Ты того чужака, на машине, помнишь?
— И чего?
— Присмотреться бы к нему. Как думаешь? Чувствую, выгоду мы с него поиметь можем.
— Как это?
Бор невольно скосил взгляд. Сейчас как раз переправлялась Кури на низкорослой кобылке, высоко задирая ноги над водой, чтобы не промочить. Эх, смотреть бы да смотреть. Как она ловко за веревку-то держится. По телу Бора разлился жар.
— Поторговать бы с ним, — раздумчиво проговорил старик, будто невзначай блеснув золотыми часами с дарственной гравировкой на какого-то Успенского. Бор еще в детстве на них заглядывался. «От членов ученого совета с уважением и благодарностью». Каждую буковку, каждую бороздочку он своим детским пальчиком прощупал-погладил, ноготком колупнул. Только надпись непонятная. Буквы наполовину кривые, гнутые.
— Чем это? Эй! Не спешить, не спешить! — Это он на переправу.
— Так пришлый зачем-то полез сюда. Зачем? Чего-то надо ему. Не просто же так. Машина у него, я скажу, новая.
И стреляет.
Да уж. То, что чужак стреляет. Бор видел собственными глазами. Да еще как. Ему бы такое оружие совсем не помешало. Висящий у него за седлом старенький АК-47 больше похож на декорацию, чем на настоящее оружие. Воронение вытерто до белизны, приклад треснул, в рожке три последних патрона. Он уже второй год тихо торгуется, пытаясь добыть хотя бы заряды, и ничего. У кого есть — не продают. Самим надо. У кого нет… Да что тут говорить, и так понятно. Туманные обещания, намеки на какие-то склады, знакомых. Жулье!
— Что предлагаешь? — спросил, небрежно отвернувшись к переправе. Сейчас это важнее. Да и чуял, что разговор начат не про то. Курчав хитер, змей. Недаром в совете состоит. Ученый!
— Послать бы ему навстречу пару ребят посмышленей да женщин эдак трех. Кури, скажем. Нельсона твоего. Кстати, чего-то он задерживается.
— Подумаю, — солидно кивнул Бор, не отрывая взгляда от переправы.
Там Капес, широкий, как медведь, пытался за гриву удержать жеребенка, сносимого водой.
— Эй! Чего смотришь?! Помоги давай!
Каждая лошадь, каждый жеребенок были на счету. С одной стороны, самим надо и еще не хватает. С другой же — расчет такой шел: одна лошадь — один патрон. Тут подумаешь. За молодую женщину давали три патрона. Иногда четыре. За мальчика пяти-шести лет три. А еще пять лет назад можно было получить десять. За двоих — автомат.
— Ты хочешь сказать, этим надо заняться прямо сейчас?
