сидела Наташа. Она не пошевелилась. Пусть тащит силой. Она не станет ему помогать.
Мальчишки рассыпались полукругом, не сводя с нее широко распахнутых, любопытных и немного испуганных глаз.
Бамиделе потянул ее за локоть. От прикосновения его сухой холодной руки по всему телу побежали мурашки. Наташа резко вырвала руку и вышла из машины.
— Джеледе! — прошелестело вокруг.
Бамиделе, не говоря ни слова, втолкнул ее в дом и захлопнул дверь.
Когда глаза немного привыкли к полумраку, Наташа огляделась. Весь дом был одна большая комната с низким потолком и земляным полом. Мебели не было. По полу беспорядочно разбросаны плетеные соломенные циновки, прикрытые грубыми покрывалами. Крошечное оконце под самым потолком почти не пропускало света.
Колени подогнулись, и Наташа безвольно опустилась на циновку в углу. Страшная реальность открылась ей. Одно слово прояснило все. Джеледе. Ее похитили. Джеледе. Значит, Леке-Леке действительно существует. Он организовал все это, а она, как полная дура, помогла ему. Он сказал, что она сама придет к нему. Почти так и вышло. И теперь…
Наташа застонала и тут же заткнула себе рот кулачком. Никто ничего не должен слышать. Помощи ждать неоткуда, полагаться надо только на себя.
Она заставила себя встать и принялась ощупывать стены. Ни щели, ни лазейки. Ничего. «Действуй, делай что-нибудь, чтобы не раскиснуть», — твердила себе Наташа. Нащупав неровность в стене, она принялась усердно ковырять ее ключом, только для того, чтобы занять чем-то руки и голову. Глина была тверда, как камень.
Ей удалось отколоть лишь несколько маленьких кусочков, когда звук открывающейся двери отвлек ее и заставил бросить работу.
Вошли две женщины, еще довольно молодые, судя по голосам. Они односложно переговаривались на йоруба.
— Эка але! — сказала Наташа, вымученно улыбаясь им. Жаль, что она не занялась как следует йоруба. Сейчас это могло бы пригодиться.
— Эка але, оибо мадам! — пропела одна из них.
Другая промолчала. «Что она так странно смотрит на меня? — подумала Наташа. — Она вообще какая- то странная. На нигерийку не похожа. Прямые, даже на вид мягкие волосы, тонкий, слегка вздернутый нос, круглые глаза. Господи, да она же белая, или по крайней мере отчасти белая!»
В сгущающемся мраке цвет кожи женщины невозможно было определить из-за темного загара или, может быть, от грязи. Под свободной яркой хламидой угадывалось худое тело с отвислой грудью.
Они поставили на пол дымящееся блюдо ямса и лепешек и пластиковую бутыль с водой и присели у порога.
— Джово[17], — сказала первая, указывая на блюдо.
— Я не голодна, — ответила Наташа и, чтобы убедиться, что ее понимают, спросила: — Вы говорите по-английски?
— Я говорю, а она нет.
Это произнесла вторая из женщин. Надтреснутый, хрипловатый голос, мягкий, знакомый акцент.
— Как вас зовут?
— Тамара.
— Вы… русская?!
— Д-да.
— Я тоже. Меня зовут Наташа. Но как… почему вы здесь? Тамара повернулась к нигерийке и сказала ей несколько слов на йоруба. Та встала и вышла.
— Нельзя говорить при ней. Я попросила ее принести воды, чтобы умыться. Как вы сюда попали?
— Я… Меня похитили и привезли сюда насильно. Я работаю переводчицей на строительной площадке под Икороду.
— Знаю. Русская деревня, так ее здесь называют.
— Это далеко?
— Километров сорок. Наташа, Наташа, Наташа. — Она выговаривала слова медленно и бережно, словно смакуя. — Я думала, никогда больше не поговорю по-русски. Последний раз — три года назад.
Голос ее задрожал. Глаза подозрительно заблестели.
— Я из Раменского. Это…
— Под Москвой. Я знаю. У моих друзей дача в Кратово. Я у них гостила прошлым летом.
— А сама откуда?
— Из Москвы.
— Москва. Да-а-а. Другая жизнь.
— Как это с тобой случилось? — Наташа и сама не заметила, как перешла на ты.
— А как это случается со всеми молодыми дурами? Выучилась на парикмахершу, уехала в Москву. Ходили с подругами на вечера в Лумумбу. А как же? Они там все такие… оттянутые, да? Раскованные, доллары, шмотки, то да се. Познакомилась с Виктором. Виктор Таким — это мой муж, чтоб его, — сказала она беззлобно. — Надо же, даже ругать его не могу, перегорело все. А завелась я тогда здорово. Мечтала за границу уехать. Лазала к нему в окно. У них в общежитии такая ведьма на входе сидела, ни войти, ни выйти.
Наташа подошла и присела возле нее. Интересно, сколько ей лет? По рассказу не больше тридцати, а на вид за сорок.
— Поженились мы. В Грибоедовском. Цветы, марш Мендельсона. На руках меня носил. А приехали сюда, все пошло прахом. Его мамаша и вся семейка на меня ополчились. Чужая. Они для него уже другую невесту подыскали. А я была с пузом. Как разродилась, ребенка отобрали, а меня то ли продали, то ли так отдали моему нынешнему. Вот, считай, три года я здесь.
— Почему ты не пошла в посольство? Ты же советская гражданка?
— Да какая там гражданка? Кому до меня есть дело? Пока очухалась, уже поздно было.
— Помоги мне выбраться отсюда. У меня в посольстве есть знакомые. Они тебя вытащат.
— Да говорю тебе, поздно. У меня дети. Двое. Куда я без них?
— И детей тоже.
— Сама не знаешь, что говоришь. Они же нигерийцы. А значит, и я. Нет, видно, судьба у меня такая.
Тамара спрятала лицо в ладони. Наташа обняла ее за безвольно опущенные плечи. Жалость душила ее. Как страшно, когда ничего нельзя изменить.
— Наташа, Наташа, что с тобой-то будет? — пробормотала Тамара в сомкнутые руки. — Тебя ведь ждет то же.
— Ты что-то знаешь?
— Все знают. — Тамара вздохнула. — Леке-Леке приведет белую Джеледе, она родит вождя. Так вот.
— Чепуха!
— Может, и чепуха, но ты ведь здесь.
— Помоги мне, Тамара!
— Знаешь, я сначала обрадовалась. Думала, будет у меня подружка, такая же, как и я. А теперь смотрю на тебя, и так мне тебя жалко, мочи нет.
— Помоги.
— Боюсь я. Леке-Леке — здешний колдун, что-то вроде шамана. Очень могущественный человек. Никто его ослушаться не смеет.
— А где он теперь?
— Не знаю. Завтра появится, уж будь спокойна.
— Значит, мне надо уйти сегодня ночью.
— Не выйдет. Тебя будут сторожить. Как ты думаешь, почему я здесь?
— Что же делать?
