Огорчает же то, что в нашей церковной атмосфере не чувствуется желания воспитать таких людей. Всем заметно, что приходская атмосфера в наших храмах «старушечья». Само по себе это не ново и не плохо. Всегда в храмах было больше стариков, чем молодых. И всегда Церковь скорее радовалась этому, нежели скорбела. В отличие от светских организаций Церковь больше дорожит стариками, а не молодежью. Ведь задача Церкви – готовить людей к последнему переходу. Финиш важнее старта. «В чем застану – в том и сужу» [305]. И если бы в наших храмах было много молодежи и не было бы бабуль – вот это было бы для религиозного сознания катастрофой (кстати, половина этой катастрофы уже налицо: у нас много бабушек и почти нет дедушек, то есть половина русских людей «финиширует» вне Церкви).
Малое присутствие молодежи в православных храмах не было бедой для Церкви в прошлые века. Наш «дом престарелых» охраняло сильное православное государство.
Сегодня у нас нет такой защиты. И с устрашающей правдивостью звучат слова одного русского мужика. Он живет в Саратове, прошел Афганистан, а в Церковь так и не пришел, но как-то точно подметил: «У меня есть друзья татары, есть русские друзья. Я бываю в их мечетях, захожу и в наши храмы. Но смотрите: у них в мечетях стоят молодые, вдобавок – мужики, а у нас – женщины, вдобавок – старушки. Мы проиграем». Надо еще помнить, что ислам не признаёт отделения религии от политики. У мусульман есть тяга к политическому активизму. Коран их ориентирует на обретение политической власти. Мы же с нашим рефреном о том, что «мы вне политики», рискуем однажды опять стать жертвами политики – на этот раз уже российско-мусульманской. Боюсь, что скоро для защиты наших детей от очередных школьных экспериментов мы должны будем идти на прием к мусульманским депутатам Госдумы.
Да, Православие доживет до конца мировой истории. Но в каком качестве? В самый последний период мы неизбежно окажемся в капсулированном состоянии (оттого этот период и станет последним). В конце времен мы будем изгнаны из «приличного общества», станем маргиналами (как это было и в апостольский век). Но сами мы к такому состоянию стремиться не должны. Пока есть время – лучше действовать по французской поговорке: «Делай то, что ты должен,- и будь что будет».
У нас же чаще жизнь планируется по принципу: «Мечтай о чем хочешь – и будь что будет». Имперская мечта у нас еще есть. Но как можно совместить мечты о возрождении православной России с отсутствием молодежной церковной политики?
Не может быть православной России без православной элиты. Делегировать в государственные и общественные элиты наших бабушек уже несколько поздно. Туда можно стартовать только молодых. А чтобы они согласились идти этим путем карьерного роста (а как еще попасть в элиту?), их духовники должны привить им соответствующую мотивацию. Значит, в молодого прихожанина надо уметь заронить не только мечту о монашестве, но и нечто другое. Хотя бы часть из наших молодых прихожан и неофитов надо уговаривать оставаться в том звании, в котором они призваны. Ты хочешь служить Христу? Но это можно делать не только в рясе. Стань добротным профессионалом, добейся успеха ради Христа, а не ради номенклатурных благ. И то влияние, которое ты со временем сможешь приобрести, обрати на пользу своего народа и Церкви. Таким мне видится православный вариант «веберовской» модели.
Но чтобы были в Церкви такие молодые прихожане, умеющие ориентироваться в современной мирской жизни (семинаристы из наших полумонастырских инкубаторов явно не входят в их число), в Церкви должна быть терпимость к таким прихожанам, к кругу их интересов и к их стилю жизни. Как замечательно сказано в пятой книге о Гарри Поттере, «вам, молодым, не понять, что думают и чувствуют старики. Но старики не имеют права забывать, как видят мир молодые».
От того, сможем ли мы в наших храмах создать атмосферу дружелюбия по отношению к молодым, зависит будущее и Церкви, и России. Нужна церковная молодежная политика. А для этого нужно понимание, что политика и навязывание – отнюдь не одно и то же. Политика включает в себя и умение слушать, слышать, уступать. Сможем ли мы хоть на десятую долю стать столь же терпимыми к увлечениям и глупостям наших детей, сколь мы терпимы по отношению к суеверным глупостям наших бабушек?
Надо увидеть доброе в тех волнах современной культуры, что пришли к нам с Запада,- увидеть ради того, чтобы отстоять то, что нам дорого в нашей России.
А православной России не будет, если из наших детей мы не сможем воспитать православных людей, которые могли бы, владея всей сложностью современной культуры и техники, сделать ради веры своей, ради народа своего успешную социальную карьеру. Если мы хотим видеть Россию православной, ей нужны православные элиты. Православные депутаты, экономисты, министры, бизнесмены, учителя, журналисты и так далее. Значит, православным людям надо прививать вкус к успеху, к жизни, к творчеству, к карьере.
В старых книгах легко читать советы о том, что с эллинами надлежит быть похожим на эллинов, а с иудеями надо говорить на языке иудеев. Легко восхищаться мудростью древних миссионеров и благоговеть перед иконописными ликами древних юродивых. Ну а с сегодняшними людьми можно ли быть сегодняшним, с русскими можно ли быть русским, а с молодыми – молодым?
Почему подстраиваться под вкусы и мнения стариков – не зазорно, а вот говорить на языке, интересном молодежи, предосудительно?
И уже в 809 году Константинопольский собор пояснил, что церковные правила могут не соблюдаться в отношении к императору (по толкованию современного историка это означает, что «непреклонная императорская воля представляет собой форс-мажорное обстоятельство, которое дает право архиерею применить икономию, если речь не идет о покушении на устои веры» [306]).
А вот миссионерское наставление Константинопольского Патриарха Николая Мистика, датируемое 914-916 годами: «Если ты видишь, что они (варвары-язычники) на что-то негодуют, выноси это терпеливо, особенно если ослушники принадлежат к высшему слою народа – не к управляемым, а к тем, кому выпало управлять. В отношении же подвластных можно тебе, если придется, прибегать и к более суровым и насильственным мерам, несообразностей же не следует допускать никоим образом. Когда речь идет о тех, кто обладает большими возможностями чинить помехи в деле спасения всего народа, необходимо рассчитать, как бы мы, сурово обойдясь с ними, не утратили их, вконец разъярив и полностью восстановив [против себя] и верхи, и низы. У тебя перед глазами множество примеров человеческого поведения: ведь и врач частенько отступает перед тяжестью заболевания, и кормщик не пытается сверх возможного вести свой корабль против течения, и тот, кому вверено командование, зачастую даже против желания подчиняется напору войска. Знаешь ты и то, как обстоят дела у нас: как учитель, вынужденный снести непослушание учеников, чтобы не подвергаться их глупым и нелепым выходкам, пощадит бесстыдство непослушных учеников и поддастся им на время, только бы они все-таки слушали урок» [307].
Как видим, у нас готовы на весьма растяжимую «икономию», на многие и многие уступки и компромиссы, только когда речь идет о светской власти. А сколько уступок делалось и делается нашей Церковью бабкам и их суевериям! Но сделать шаг навстречу нашим же детям отчего-то считается недопустимым!
А еще и со стороны нам подсказывают: «Ваше дело – работать среди инвалидов. Вот берите детей с болезнью Дауна – это идеальное место для христианской педагогики. Ну, еще тюрьмы. А в университеты мы вас не пустим. В дома престарелых – пожалуйста, а школы и дети отделены от вас».
К сожалению, и недостаточный образовательный уровень нестоличного духовенства искривляет направление церковной миссии в ту же сторону. Порой кажется, что на сегодняшний день наиболее успешным направлением церковной миссии стало тюремное служение. В какую епархию ни приедешь, всюду узнаёшь, что два-три священника работают с зоной (и низкий поклон им за это). Но на вопрос: «А есть ли у вас священники, работающие с университетами?» – положительный ответ слышишь гораздо реже.
Ну представьте себе, что было бы с ростом Церкви, если бы апостолы разошлись по домам престарелых!
