Древнего Востока и 'социальной архитектуры' тоталитаризма XX века не осталось без существенных последствий и в духовной области... О. Э. Мандельштам, говоривший о 'буддийской Москве', о 'могучем некрещеном позвоночнике' и о 'пращурах, растворенных у нас в крови', написал в 1932 г. стихотворение, в котором грандиозность катастрофы, вселенский масштаб 'провала в архаику' подчеркивает биологическая аналогия: 'Роговую мантию одену, От горячей крови откажусь, обрасту присосками и в пену Океана завитком вопьюсь. Мы прошли разряды насекомых С наливными рюмочками глаз... Он сказал: довольно полнозвучья, - Ты напрасно Моцарта любил, Наступает глухота паучья, Здесь провал сильнее наших сил''[2].
Нетрудно было предвидеть, что, после того как в стране начнется религиозное пробуждение, эти 'буддийские москвичи' и советские язычники придут в Церковь с желанием и ее перекроить на свой 'некрещеный' лад. И естественно было бы предположить, что в этой ситуации церковная иерархия и остатки разгромленных богословских сил постараются не допустить архаизации уже собственно церковной жизни. Если в былые столетия Церковь видела опасность 'двоеверия' и пусть не всегда успешно, но боролась с ним, то теперь, наученная горьким опытом, она тем более должна была бы действовать осторожно- предусмотрительно и заранее установить - по крайней мере в своих школах и в своих изданиях - мощные 'фильтры', которые отсеивали бы языческие 'фоновые шумы' в сознании и в творениях людей, желающих публично делиться своим духовным опытом.
К сожалению, этого не произошло. Заведомо языческие представления проникли и на страницы церковных изданий. Более того: оккультные симпатии обнаружились у самого духовенства, причем не у рядового, а у элитарного - того самого, которое призвано заниматься религиозным образованием и миссионерством.
Для меня самого оказалась неожиданной тема, которой посвящена эта книга. Грань между христианством и оккультизмом казалась настолько ясной и очевидной, что ни о каком оккультизме внутри Православия не могло быть и речи. Да, можно говорить о народном 'двоеверии', о пережитках язычества и магии в народном понимании церковной обрядности, о замене церковных традиций полуязыческими или прямо языческими привычками... Но нельзя было и предположить, что фольклорно-магическая составляющая низового сознания вдруг явит себя в книгах, издаваемых от имени Церкви и с ее официального благословения. И потому о начинающейся книге я вынужден сказать: это книга, которую мне менее всего хотелось бы написать.
В ней пойдет речь о том, что для многих людей может оказаться чем-то соблазнительным, противоречащим тем представлениям о Церкви и ее служителях, которые сложились в их сознании. В этой книге речь пойдет о внутрицерковных проблемах. И сама эта книга - дискуссия с другими православными людьми. Обычно внутрицерковные разногласия, расхождения во мнениях между священнослужителями не принято выносить из-за алтарной преграды. Но в данном случае речь пойдет не о частных разногласиях и не о тех или иных личных человеческих слабостях. Речь пойдет о самой что ни на есть публичной сфере церковной жизни: о проповедниках, миссионерах, просветителях. И о том, какие неожиданные вещи могут с ними происходить.
Лишь со стороны кажется, что Церковь - монолит. В ней, мол, сплошное единомыслие и единообразие. Все вопросы уже решены, и остается лишь повторять цитаты из 'Катехизиса'. Но это не так. И внутри Церкви есть немало таких пространств, о которых можно сказать словами В. Розанова: 'В мире неясного и нерешенного'. Кроме того, даже те ответы, что уже накоплены в церковном предании, могут быть понимаемы по-разному разными людьми (а кому-то они могут оказаться просто незнакомы в силу недостатка богословского образования, а бывает, что некоторые грани церковного предания у иных современных церковных писателей вызывают несогласие и даже аллергию).
В общем, и внутри Церкви есть поводы для дискуссий, для разногласий, для ясных размежеваний. В конце концов если мы спорим, значит, мы живем. Если есть споры и дискуссии, значит, есть поводы для мысли, значит, есть поиск; если есть сомнения, значит, будут аргументы. Внутрицерковные споры не посрамляют Церковь, а, скорее, удостоверяют ее жизненность. Мы - разные, с разным жизненным опытом, с разными призваниями, с разными знаниями (как ума, так и сердца). Что ж: 'Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные' (1 Кор. II, 19). В Церкви есть болезни, и очень серьезные[3]. Но болезни могут быть только у живого существа. Труп не болеет. А Церковь болеет, и, - значит, она жива. Более того - за всю историю Церкви не было времени, когда в ней не было бы серьезнейших проблем. Но эти 'актуально-насущные' проблемы оставались каждая в своем времени. А Церковь переходила в следующий век.
Приближаясь к порогу Церкви, я очень опасался, что попаду в новую КПСС. Мне была неприятна атмосфера официозного единомыслия, обязательных аплодисментов мнению начальства, бегства от любых серьезных дискуссий, восхваления своей истории, беспроблемного видения своего настоящего и будущего, которая царила в советской идеологии. К счастью, книги, что встретились мне в те дни, были книгами честными, резкими и дискуссионными (книги протоиерея Георгия Флоровского, протоиерея Александра Шмемана, протоиерея Иоанна Мейендорфа). Я с облегчением увидел, что церковные люди четко различают 'достоинство христианства и недостоинство христиан'.
Может быть, и среди сегодняшних людей найдутся те, кому открытие разномыслия внутри Церкви поможет войти в нее. Хотя бы тем, что антипатию к какому-нибудь церковному проповеднику (например, - ко мне) они не будут переносить на всю Церковь, но будут знать, что в Церкви - разные люди, и, Бог даст, смогут найти себе такого собеседника, который облегчит им путь к ней.
Итак, разномыслию надлежит быть. Поэтому далеко не всегда, когда мне встречается у того или иного церковного писателя мнение, с которым я не согласен, я берусь за перо и бросаюсь в полемику. Ибо одно дело - видеть, что некий человек высказывает мнение, мне не близкое. Но другое - видеть, как он высказывает суждение, мне давно знакомое, но знакомое по сектантской и антихристианской литературе. Средства массовой информации, книжные прилавки, школьные уроки и университетские лекции полны антихристианскими выпадами и пропагандой нехристианских взглядов. К этому я привык измлада. Но тем более непривычно вдруг услышать эти же суждения из уст православных священников и писателей...
Публично высказанное несогласие с такого рода суждениями никак не является 'слежкой' за взглядами сослужителей. Дело в том, что моя работа в принципе корпоративна, то есть она требует постоянного и самого тесного контакта с тем сословием, к которому я имею честь принадлежать. Мне часто приходится вступать в дискуссии с оккультистами. Это означает, что мне постоянно приходится говорить людям неприятные для них вещи, разочаровывать их. Человеку хотелось бы, чтобы его 'баловство' с 'духами', 'контактами', 'космическими лучами' и 'энергиями' получило бы одобрение со стороны Церкви. И вдруг он слышит нечто остужающее его порывы. В таких случаях самый естественный механизм самозащиты от критики - это вопрос: 'А какое Вы имеете право говорить от лица Церкви? Неужели мнение диакона есть мнение всей Церкви? Наверно, лишь Вы настолько невежественны, что не замечаете в учении нашего Учителя (Блаватской, Рериха, Порфирия Иванова, Виссариона, Ошо, Хаббарда, Мартынова...) синтеза всех религий, философии и современной науки. Другие-то батюшки, наверно, более терпимы, более экуменичны, более современны и образованны...'
Поэтому для меня так радостно было, когда Архиерейский Собор 1994 г. принял Определение о псевдохристианских, оккультных и неоязыческих сектах, которым авторитетно подтвердил несовместимость христианства и оккультных воззрений и практик. И потому же столь печально бывает встречать жесты сочувствия оккультистам, исходящие от православных священнослужителей (тем более от тех, кто старше меня в сане). 'По всей России известны случаи, когда оккультистам удавалось достаточно энергично интегрироваться в Русскую Православную Церковь. Наиболее нашумевший случай связан с Международным институтом резервных возможностей человека, основатель которого, Григорий Григорьев, смог получить благословение покойного митрополита Иоанна (Снычева) на открытие в одном из петербургских храмов центра по кодированию от алкогольной зависимости, табакокурения и ожирения. Другие случаи не получили столь широкой огласки. Например, все чаще встречается скрытая принадлежность православного духовенства к той или иной секте. В одной из сибирских епархий среди монашествующих обнаружились последователи Богородичного центра, в другой - тайные почитатели Виссариона. В Челябинской епархии - скрытые члены Белого братства, поклонники учения Рерихов, сайентологов. В независимой православной газете 'Во имя Христа' (1995, №7-8), которая выходит в Челябинске по благословению председателя Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата игумена Иоанна (Экономцева), нам
