призывает сдерживать этот энтузиазм. Его голос – голос трезвого пастыря среди внезапно опьяневших. Никому не вынося строгого и жесткого приговора (чтобы не спровоцировать ответного бунта), он призывает не прикипать сердцем к этим экзотическим состояниям. В таком – кричащем, многоголосом, мистически впечатлительном собрании – жена да молчит. Хочет говорить? – Пусть она это делает в спокойной, трезвой обстановке у себя дома.
Не против женщин текст апостола Павла. И не в защиту полового сегрегационизма. Это просто текст в защиту трезвости и рассудительности. Разве не разум велит нам ставить любовь выше экзотических мистических дерзаний: 'если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая. Если имею дар пророчества и знаю все тайны, а не имею любви: то я ничто' (1 Кор. 13,1—2)? 'Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится' (8).
Так вот – если бы Олеся Николаева, Ирина Силуянова, Татьяна Горичева и Пиама Гайденко вскрикивали на 'иных языках', если бы они цеплялись ко всем встречным с предложением немедленно выслушать переданное им прошлой ночью 'откровение', если бы они считали себя наделенными некиим эзотерическим 'знанием', если бы они ощущали себя проводницами некиих 'пророчеств' – то к ним с самой жесткой интонацией надо было бы обратить слова Апостола: 'Жена в церкви да молчит!'.
Но ведь все они – философы. Все они пишут логично, строго, сдержанно, призывая контролировать движения сердец и эмоций доводами науки, логики, богословия. Если бы в том коринфском собрании посреди всеобщей опьяненности 'иными языками' вдруг встала бы женщина и спокойно сказала: 'Братья! не упивайтесь своими “вдохновениями”. Самый важный дар духа – это любовь. В сердце нетрезвое, в сердце, опьяненное своими “переживаниями”, этот дар не войдет. Поэтому давайте отложим нашу возбужденность и научимся бесстрастно—умной молитве…' – разве осудил бы ее апостол Павел за это выступление?
— Почему женщине нельзя быть священником?
– Давайте сразу уясним: я ведь тоже не священник. Так что мои ответы не стоит воспринимать как попытку человека, дорвавшегося до кусочка власти, не допустить кого—то другого до этого же кусочка. Я говорю о том, чего нет и у меня. Я сам отношусь к той части человечества, которая не совершает церковных таинств, то есть к той части, к которой принадлежат и все женщины.
А лозунги о несправедливости рождаются как: сначала человеку внушают, что у него есть права, о существовании которых он и не подозревал, а потом заявляют, что этих прав ты лишен. Жил себе человек спокойно без всякого DVD, а ему вдруг говорят, что каждый порядочный человек имеет DVD, и лишь тебя этот коммунистический (вариант: “воровской”) режим совершенно несправедливо лишил права на пользование DVD. И вот человек, который доселе даже не знал, что это такое, начинает смысл своей жизни видеть в борьбе за обладание DVD.
Так же и здесь: жила себе девушка и никогда и не помышляла о том, чтобы стать священницей. По правде говоря, она и в храм—то не заходила… Но тут ей говорят: “Да ты знаешь, как тебя православные унизили! Они не разрешают тебе стать священником!” – и всё, одним озлобленным нервным клубком, борющимся за свои “права”, в мире стало больше…
А ведь сущность человека совсем не сводится к борьбе за свои права. Человек вообще осуществляет себя не тогда, когда пользуется своими правами, а когда он исполняет свой долг. Помимо того, что у человека есть права, в его жизни имеет место еще и служение.
Так вот священник – это священно—служитель. Это не человек, который обладает правами священника; напротив, он несет послушание священника, служит.
Так что Церковь просто не возлагает крест священнослужения на плечи женщины. По—моему, тут не столько ущемление прав, сколько забота о женщинах.
– Но почему же у протестантов есть женское священство, а у православных его нет?
– Человек живет в мире символов. И в этом его отличие от животных, для которых каждый предмет просто равен самому себе (точнее – сиюминутной реакции животного на этот предмет), а потому и не является ни знаком, ни символом.
А те символы, в окружении которых (и чрез посредство которых) живет человек, бывают разные. Это могут быть образы (иконы) литературные и живописные, музыкальные и сценические. Так вот, священник – это литургическая икона Христа. Алтарь – это комната Тайной Вечери. Литургия есть сама Тайная Вечеря.
На этой Вечере Христос Сам раздавал Свои Кровь и Плоть. Он взял Чашу и сказал: пейте, это кровь Моя. А не Дева Мария взяла Чашу и сказала: пейте, это кровь Моего Сына.
Мы причащаемся крови Христа, которую дал Он Сам, именно поэтому священник, причащающий Крови Христа, должен быть литургической иконой именно Христа, а не Марии.
Кроме того, на Литургии священник именно раздает Дары. Давать, дарить – служение мужское. Принимать – это служение женское. Так что священство есть выражение именно мужского архетипа.
А мышление протестантов не—иконично, не символично. И поэтому в их системе женское священство вполне логично. И я против женского священства протестантов ничего не возражаю. Более того, все те служения, которые несет пастор протестантов, может нести и православная женщина. Подумайте сами, какие функции выполняет пастор в протестантской общине.
Протестантский пастор прежде всего проповедник. Но и у нас женщина может быть проповедником и учителем (в воскресной школе или в богословском институте, например).
Еще протестантский пастор может быть духовным советчиком, принимающим исповеди людей. Он не дает им 'отпущения грехов' (такой практики протестантизм не допускает), а просто является свидетелем человеческого покаяния и советчиком. Что ж – и наши 'старицы', духовно опытные монахини несут такое же служение в нашей церковной жизни. Есть такие монахини, к которым за духовными наставлениями ездят даже священники и епископы…
Протестантский пастор организует общинную жизнь своего прихода – но и у нас такой работой вполне могут заниматься женщины. Немалым числом приходов реально управляют 'матушки'…
А вот чего не бывает у протестантов – ни у женщин, ни у мужчин – никто из них не служит Литургии. Ибо по их учению Литургии как таинства просто не существует, а есть лишь приходской театр, в котором люди разыгрывают евангельские сценки и делятся 'воспоминаниями'.
Священства в православном понимании у протестантов нет[68] – а потому их пасторы (или, как почему—то говорят русские баптисты – пастора) исполняют несвященнические служения,
