Кризис и другие

давайте назовём эту, следующую по счету, спецоперацию #5 – 'Уйти, чтобы не погибнуть'. Зафиксируем, что пока что уйти надо именно, чтобы НЕ погибнуть. А также очиститься через покаяние. Перестройку-то еще не забыли? Покаяние – это обязательная спецоперация (#6):

'Уйти с Кавказа… (…) Уйти и покаяться. Покаяться и уйти. Попросить прощения: мы больше не будем. Построить границу. Конечно, это трудно. Хорошо было Англии – она просто отплыла от своих колоний, но вспомним, сколько крови попортил Алжир Франции и как по сей день расплачиваются американцы за хижину дяди Тома'.

А дальше спецоперация #7. Она же – демографическое (и ксенофобическое) запугивание:

'Статистика утверждает, что завоеванные нами когда-то народы размножаются гораздо быстрее, чем мы, завоеватели. И если сорок – пятьдесят лет тому назад на вологодском рынке три азербайджанца торговали виноградом, а один абхазец – сухим вином, то теперь появилось словосочетание 'лица кавказской национальности', которым достаточно плотно припорошен весь российский торговый сектор'.

Ну, прямо-таки не М. Розанова, а Белов-Поткин, к вопросу о генезисе уменьшительного русского национализма и 'патриотической пятой колонны'. Читаем дальше:

'Когда-то мы завоевывали Кавказ, сегодня Кавказ захватывает нас. Может быть, это некое историческое возмездие, но Россия мало-помалу становится кавказской пленницей'.

Еще не сказано, что Рамзан Кадыров нас захватывает, но это 2001 год. Впрочем, какая разница? Попугав нас перспективой захвата Кремля неким маячащим на горизонте 'тангутом'-Кадыровым (часть все той же спецоперации #7), Марь Васильна переходит к спецоперации #8. Она же – угроза в адрес тех своих, кто 'закосил' не в ту сторону:

'Я знаю, что у меня мало единомышленников. Вот недавно разговаривала с одним очень уважаемым российским политиком – уговаривала его возглавить движение за отделение Чечни. Не внял.

Или. Включаю Би-би-си. Наталья Рубинштейн ведет передачу 'Современное общество в свете Чеченской войны'. Что же я слышу?

'Н.Р: И вот звучит голос писателя, столько лет учившего мир 'жить не по лжи'.

А. И. Солженицын: Не мы напали. Где-то надо же остановиться. (И впрямь, где-то надо, Александр Исаевич! – С.К.) Ведь мы пятнадцать лет во всем отступаем. (После развала СССР, Александр Исаевич? – С.К.) Мы везде только капитулируем. И в 96-м году капитулировали. И нашей капитуляции не оценили. (А вы другого ждали, Александр Исаевич? – С.К.) Не оценили того, что мы сделали. Мало! Что же делать? Наша страна не может отказать себе в праве обороны. А оборона, она требует окончания операции. В какой-то форме…'

Погрозив пальчиком 'оборонщику' Солженицыну (да и другим тоже), Марь Васильна переходит к завершающей и давно предвкушаемой фазе своего спецпроекта. Она же – спецоперация #9. Это воистину главная, подлинно желанная, фаза. На которой отменяется то, что посулили ранее ('уйдёшь с Кавказа – не погибнешь', спецоперация #5).

Теперь говорится напрямую, что высшая цель – погибнуть (сравните: 'умереть достойно' у Белковского). Говорится о необходимости не цепляться за возможность выжить, а правильно умирать. Это говорится не от своего лица, а с опорой на авторитет Марины Цветаевой. Мол, что нам Солженицын! Не ту цель перед нами ставит. Настоящая цель – уйти. 'Куда уйти?' – спросит Розанову растроганный её 'мы' соотечественник. Она ему, криво ухмыльнувшись, ответит: 'К поэтам, лапушка. А ты-то думал, куда?'

'Уйдем к поэтам. С ними надежнее…
К Цветаевой, например…
А может, лучшая победа,
Над временем и тяготеньем
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени
На стенах…'

Маленький нюанс: Цветаева говорила о себе, а не о России. Розанова же говорит, якобы от имени Цветаевой, что ТАК нагрешив, России надо уйти СОВСЕМ! Бесследно уйти из истории. Еще раз предлагаю вспомнить, что Белковский, говоря о губительности для нас Северного Кавказа, требовал, чтобы Капитолина Ивановна умерла 'достойно'. Достойно, то есть не сопротивляясь… То есть не оставив не только исторического следа, но и 'тени на стенах'.

Ну, вот и потянулась ниточка из настоящего в прошлое. Ухватившись за нее, движемся… Куда? Куда нить тянется – вот куда!

№29. 26.08.09 'Завтра' No: 35

То, что в воображении М. Розановой соткался образ Лермонтова, читающего Приставкина, – курьезно и поучительно. Но и не более того. Воображение у г-жи Розановой, как мы убедились, не ахти. Да, злое… Да, воспаленное… Но при этом в высшей степени заурядное. Потому оно и образы рождает худосочные, лишь для эпатажа пригодные. Что особенно очевидно, когда ее образы вынуждены в силу родственности сюжетов конкурировать с образами, рожденными воображением национального гения. (Он же монстр, согласно 'табели о рангах', сочиненной супругом г-жи Розановой). У Пушкина в его знаменитой 'Вольности' и впрямь есть сюжет, родственный беннигсеновскому сюжету Розановой. Буквально – 'родственный'!

Ведь Александр Беннигсен, которому посвящены самые яркие строки розановской статьи, – это прямой потомок барона Левина Августа Готлиба Беннигсена (по-русски – Леонтия Леонтьевича Беннигсена), выдающегося военачальника российской армии, сыгравшего важнейшую роль в убийстве Павла I. Лев Толстой неприязненно описывает в романе 'Война и мир' конфликт Л. Л. Беннигсена с М. И. Кутузовым. А Пушкин в своем воображении видит Леонтия Леонтьевича 'в лентах и звездах'. Помните эти строки из 'Вольности'?

Он видит – в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны:.
На лицах дерзость, в сердце страх.

Что мне ответят, если я сходу заявлю, что выявленная А. Синявским 'монструозность' великого Пушкина имеет некое – косвенное, но вполне реальное – отношение к нелицеприятной характеристике, данной Пушкиным Беннигсену как одному из убийц Павла I? Кто-то спросит с вежливым изумлением: 'Что Вы имеете в виду?'. А кто-то злорадно ухмыльнется: 'Ну вот! От конспирологии так отмежевывался – и на тебе!'

Поэтому я ничего подобного с ходу не заявлю. Да и в целом торопиться не буду. Я для начала аккуратно зафиксирую самое очевидное. Потом развернуто обсужу то, что находится, так сказать, вблизи самого очевидного. Так по трясине ходят – от кочки к кочке, не торопясь. Трясина-то, между прочим, не филологическая и не историко-культурная, а именно политологическая. Что становится ясно, как только на нее вступаешь по-настоящему.

Итак, зафиксируем для начала в виде самого очевидного, что Пушкин в своем воображении видит родоначальника очень важного для нашей истории семейства. Российского имперского аристократического семейства Беннигсенов.