И наконец, в-четвертых, внутри этого прошлого есть ростки нашего будущего. Их надо выявить и потом прыгнуть туда. Но для этого надо прошлое починить. Его надо осознать в этих четырех компонентах: факты, смысл фактов, неочевидные моменты и то, что было не достроено.
Почему же наше прошлое столь важно для будущего?
Ответ на этот вопрос зависит от того, понимаем ли мы то, что творится в мире. У нас на глазах происходят события катастрофического масштаба. Все, что произошло сейчас в Алжире, Тунисе, Египте и так далее, это мировой процесс гигантского значения.
К сожалению, когда люди не понимают смысла происходящего, им безумно трудно. Даже когда перед ними на столе лежат факты, в которые, казалось бы, можно всмотреться невооруженным глазом — без микроскопов, без телескопов, — даже тогда люди эти факты не осознают. Крупный ученый Ноам Хомски говорил, что когда в мозгу нет матриц, то человек видит перед собой нечто, прямо очевидное — и не замечает.
На наших глазах сейчас происходят события, о которых вроде бы все говорят, но которые никто не осмысливает. Кроме того, никто не осмысливает, как эти события связаны а) с советским наследством, которое мы обсуждаем, и б) с нашим будущим.
Трагедия эпохи заключается в том, что, даже когда элита, интеллектуальная часть общества, его внутреннее ядро получает очевиднейшие факты, когда им кладут эти факты прямо на стол и говорят: «Смотрите, что происходит», — они находятся в плену своих концепций, иногда совсем примитивных.
Одна из таких примитивных концепций заключается в том, что радикальный исламизм является врагом Соединенных Штатов. А поскольку Соединенные Штаты — это самый страшный враг России, то радикальный исламизм как враг врага является нашим другом.
Я согласен с тем, что Соединенные Штаты — это очень страшный враг, что сегодняшний мир однополярен и что если один полюс взбесился, сходит с ума, то это не значит, что мир стал многополярным. Никто не бросил вызова США, и США до сих пор вертят процесс туда, куда хотят. И они вертят его в страшную сторону.
Я с другим не согласен — что Соединенные Штаты Америки и радикальный исламизм, это, знаете ли, такие непримиримые враги, что уж если один из них (радикальный исламизм) наш враг, то другой уж обязательно друг. Это ловушка! Но ловушки — одно из объяснений того, почему Россию, русских так сильно «сделали».
Объясняю. Русские в войне непобедимы. Наверное, русские — это самый сильный народ в том, что касается войны. Не буду разбирать малые народы, пуштунов и так далее. Не буду говорить о вьетнамцах. Говорят, что немцы вполне сопоставимы с русскими. Мне кажется, что русские сильнее всех в том, что касается войны. Но вы читали книгу Ричарда Никсона «Победа без войны»? Что такое победа без войны? Если не было войны, то что же было?
Была игра, очень тонкая, очень холодная, многоходовая, которая намного сложнее и важнее, чем война. В войне никто бы русских не победил. Но была игра. А игра ведется руками и мозгами людей, за сотни лет привыкших к господству.
В войне можно победить, обладая профессионализмом, страстью, простотой и талантом. Когда-то мне пришлось знакомиться с материалами моделирования на основе математической стратегической теории игр. И могу сказать, что когда мы просчитывали на моделях ряд операций Великой Отечественной, то выявили, что операция «Багратион» была проведена математически идеально. Ее проводили люди, которые еще недавно ходили в лаптях. Они ее провели по высшим законам математики, там не было допущено вообще ни одной ошибки. Я не буду это говорить про киевский «котел» или про начало войны. Я говорю о конкретной операции.
Военачальники наши «сделали как детей» всех этих высокоученых победителей Европы: Рейнсгардов, Типпельскирхов, Йорданов, Вайсов и т. д. Они были из очень простых семей, но это им не помешало, потому что они были умны, талантливы, мобилизованны, страстно любили Родину, они были профессиональны. Достаточно.
Но есть вещи, которые культивируются очень долго. Я не знаю даже, как это объяснить, но есть нечто в самом инстинкте и духе господства, что взращивает ЭТО за столетия. ЭТО называется игрой.
Я помню, как Александр Андреевич Проханов убеждал меня что-нибудь написать по поводу фильма «Казино „Рояль“». Я говорю: «Саш, ну что я буду писать по поводу фильмов?» — «Нет, нет, я там чувствую что-то метафизическое, что-то безумно важное».
Когда Горбачев сел за стол мирового преферанса, его там обыграли, как ребенка. Но речь идет вообще о мировой игре. Вот этой игре надо учиться.
Почему надо говорить о своем поражении? Потому что если ты не признал поражения — в игре или в «холодной войне», неважно, — то ты никогда не победишь. Любой настоящий реваншизм, а речь идет о здоровом реваншизме, начинается с того, что ты признаешь, что тебя «сделали». И дальше у тебя возникает настоящая спортивная, военная, боевая злость. Если такая злость не возникает наряду с другими чувствами (а она не возникнет, пока ты не признаешь случившегося), то ты все время будешь жить в полусне и увлекать себя какими-то сонными бормотаниями. Так нельзя. Так можно проспать страну. Ее один раз уже проспали.
Итак, надо признать, что в этой игре (или «победе без войны») мы проиграли. И что для того, чтобы в следующий раз в ней победить, нужно учиться игре, нужно понимать ее во всей ее сложности. А это очень трудно сделать, но нужно, поймите, нужно! Чтобы простые граждане — наши физики опомнившиеся, математики, технари и другие — вдруг начали копаться в деталях происходящего, чтобы все эти люди поняли, что такое игра. А это нельзя сделать, не разбирая конкретных примеров.
Нет ничего наивнее и глупее представления, что в игре враг твоего врага — это твой друг. Нет ничего наивнее представления о том, что радикальный исламизм, проклинающий Соединенные Штаты, не нужен Соединенным Штатам. Соединенным Штатам нужен инструмент и удобный противник для большой игры. Удобный противник, хороший враг, такой, как надо, иногда гораздо полезнее друга.
В Соединенных Штатах в принципе существовали и существуют две главные стратагемы. Одна — это, скажем так, стратагема Республиканской партии или «фирменное блюдо имени Генри Киссинджера», согласно которой Ближний Восток держится на следующих китах — Израиль, Египет, отчасти Турция — и на стабильных военных режимах, про которые давно говорилось: «Сукин сын, но наш сукин сын», то есть на светском авторитаризме. Другая стратагема — скажем так, «фирменное блюдо имени Збигнева Бжезинского». Она состоит в том, что Соединенным Штатам нужен радикальный исламизм, для того чтобы играть на всех полянах.
В чем разница между этими стратагемами?
В соответствии с первой стратагемой — по Киссинджеру — Соединенным Штатам нужен новый мировой порядок, они воспринимают господство как порядок, подчеркиваю. И Киссинджер, и Бжезинский мыслят категориями американского мирового господства, но Киссинджер и его люди воспринимают (я условно называю здесь Киссинджера, условно говорю «республиканцы») господство как новый мировой порядок или как Четвертый Рим.
Что такое Рим? Рим — это когда в провинциях стоят легионы и когда эти легионы поддерживают Pax Romana — порядок, согласно которому кто-то может стать гражданином Рима, а кто-то будет его рабом; когда будут строиться дороги, а одновременно Риму подчинятся слои местных дикарей. И когда у всего этого есть единый центр — Цезарь. На каждой территории, где Рим становится сапогом своих легионеров, должен быть порядок. Сумма этих микрорегиональных порядков есть новый римский порядок.
Соединенные Штаты мечтали установить такой порядок вообще и особенно после того, как Советский Союз рухнул. Мечтали, но у них оказалась кишка тонка. Оказалось, что американский народ, зажравшийся, заснувший в своем конформизме, не хочет обеспечивать этот новый мировой порядок своею кровью. Ведь что такое новый мировой порядок сейчас? Это не только план модернизации для покоряемых стран — такой, какой был когда-то для Японии и Германии. Это необходимость держать 300–400 тысяч солдат в Ираке, 500–600 тысяч — в Иране (потому что без такого оккупационного контингента любые бомбардировки есть верх кретинизма), это готовность вводить войска в Пакистан и дальше. И нужно предложить всем этим странам, повторяю снова, нечто наподобие японского или европейского сценария модернизации в условиях оккупации: план Мак-Артура или план Маршалла.
Соединенные Штаты к этому не готовы. Американский народ не хочет иметь трехмиллионную
