потребуют больше, тоже палкой по голове». Баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8–11% прироста богатства и он находится в узде крупных партий.
И рост населения… Молодые вьетнамки и вьетнамцы, разъезжающие на мопедах (красных, в основном, они их любят), как бы говорят: «Мы все рвемся в „просперити“, мы готовы работать сколько угодно!» И регион растет. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом № 1, регионом модерна.
Есть второй регион — Большой Запад, в который входят и Соединенные Штаты. Этот регион отказался от модерна как такового. Он присягнул постмодерну как форме жизни: имморализм, отсутствие индустриального движения, опора не на традиционное общество, не на индустрию, а на сервис. Это гигантский сервисный регион. По мне, так наполовину мошеннический, но, скажем так, финансово- сервисный, информационно-сервисный. Чуть-чуть высоких технологий добавлено туда. Вот что это за регион.
И теперь на глазах у нас формируется третий регион. Если первый регион — это регион модерна, если регион № 2 — это регион постмодерна, то третий — это регион контрмодерна, где люди говорят: «А мы не хотим этого вашего „модернити“, в отличие от вьетнамцев, китайцев и кого угодно. Это все скверна, это все зло. Мы хотим песок, пустыню, верблюда, саблю и шатер. И шли бы вы куда подальше с вашим „модернити“ и, тем более, „постмодернити“. Вы наши враги, мы хотим другого».
Этот регион, конечно, в основном исламский. Но ислам есть очень разный. Есть ислам, стремящийся к модернизации. Есть ислам полусветский, совсем уже модернизированный. И есть контрмодернистский радикальный исламизм. У меня полные шкафы материалов, которые кричат о том, что именно западные лидеры, западные цивилизации убивали и уничтожали умеренное, нерадикальное начало в исламе. Что это они взращивали новую культуру радикального исламизма. Что она искусственно взращенная. Но, в любом случае, третий регион уже есть.
Почему мы говорим только об исламе, хотя мы должны говорить о регионе контрмодерна и архаики в целом (и есть регионы другой архаики)? Потому что, конечно, исламистская архаика самая мощная. Это миллиард нагретых людей, которые рвутся к тому, что они считают своим благом и своей истиной, и будут рваться все мощнее и мощнее. Это уже понятно.
Итак, есть три эти региона. Три региона, запомним:
Регион № 1 — Большой Дальний Восток, модерн.
Регион № 2 — Большой Запад, постмодерн.
Регион № 3 — Большой Юг или контрмодерн.
Теперь скажите мне честно, положа руку на сердце: где здесь место России? Россия может войти в Большой Дальний Восток и конкурировать с ним по части модерна? У нее нет традиционного общества! Она уже трижды себя модернизировала, она давно вошла в постиндустриальный мир. Она теперь назад из него вышвырнута. Наши Академцентры были прогрессивными частями постиндустриальной культуры. Модернизация проводилась несколько раз: при Петре, при Столыпине, при Сталине. И потом еще, когда разрушались бесперспективные деревни. У нас нет традиционного общества, которое мы можем бросить в топку модернизации, это утопия! Мы не можем таким способом идти, потому что, даже если бы мы захотели, у нас нет для этого ресурсов. Понимаете? — нет! Вообще нет.
Поэтому разговоры о классической модернизации — разговоры в пользу бедных. Мы не можем заставить людей так работать. И у нас нет столько молодых людей, сколько есть там, и мы не можем заставить их работать так, как они работают. И мы не можем даже дать им так мало, как дают там, чтобы они почувствовали себя счастливыми, потому что они уже имели больше. К тому же мы северная страна. Северная, понимаете? Тут нужен дом, нужно топливо, нужно каким-то образом обогревать себя. Мы не можем конкурировать в сфере аграрного производства с регионами, которые имеют 100-процентную дотацию на сельхозпродукты, или с регионами, где есть три урожая в год. Это же понятно! Мы не регион модерна, мы не Большой Дальний Восток.
Но мы и не Большой Запад. Все, кто стремится втащить нас в этот Большой Запад, просто наивны до предела. А ведь эти наивные попытки идут уже 20 лет.
Так кто же мы? Мы и не этот Юг.
Но это же катастрофа! Наша Родина бесконечно нам нужна, бесконечно нами любима и бесконечно для нас ценна. Но с точки зрения этой картины (которая не единственная!), ее приговорили все внешние силы. Ей просто нет места на формирующейся карте мира! Идет великая глобальная перестройка. И события в Египте, Алжире и других местах — это великая перестройка из формата «модерн для всех» в формат «трехчленки».
Но ведь это не все, потому что внутри этого формата есть ведь еще одна вещь. Именно Большой Запад и формирует Большой Юг — для удара по Большому Дальнему Востоку, потому что самым опасным врагом Большого Запада, остановившегося в своем развитии, является регион, который продолжает развитие. Это и Китай, и Индия, и — на перспективу — коалиция каких-нибудь стран Большого Дальнего Востока. Там продолжается развитие. Самая кошмарная мысль для американцев — это объединение Японии с Китаем в процессе индустриального и постиндустриального роста.
Мы обсуждаем одно Сколково, которое «то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет». Китайцы создали 1200 государственных инновационных суперцентров! И заманивают туда наших ученых. И те идут, ибо тут они нищие, а китайцы платят больше. Большой Дальний Восток стремительно развивается, и он бросит вызов мощи Соединенных Штатов и совокупного Запада. А чтобы он не бросил вызов, его надо остановить.
Но останавливать его прямой ядерной войной никто не может и не будет. Никто никогда не осмелится вести прямую ядерную войну против Китая, хотя и она обсуждается. И, между прочим, обсуждалась, в частности, группой B-2 («Би-2») под руководством Вулфовица, которая говорила, что последний срок, когда такую войну можно вести, — это 2017 год.
Мы входим в этап неравномерности развития империализма, который хорошо описали Гильфердинг и Ленин. Суть заключается в том, что Китай — это сейчас «Германия 1914 года», Соединенные Штаты — это «Великобритания 1914 года», а мир катится после обрушения СССР не во Вторую мировую войну, которая была войной идеологий, а в Первую мировую. Третья — аналог Первой, потому что это война за остановку развития «новой Германии», теперь называемой Китаем и Большим Дальним Востоком в целом.
Поскольку все боятся этой войны, а Большой Дальний Восток вооружается стремительно, то, скорее всего, будет принято единственно возможное решение — использовать теорию хаоса, т. е. бросить на этот Большой Дальний Восток всю мощь Большого Юга. Создав этот Большой Юг как управляемого тигра, который может порвать чужое горло. Вот для чего его формируют. Вот почему модель Киссинджера меняется на модель Бжезинского у нас на глазах.
Меня много упрекали за то, что я говорю, что для России Буш лучше, чем Обама, что вся эта перезагрузка — от лукавого. Но теперь-то все уже ясно! Обама снял маску. Просто этого никто не видит. Почему Буш лучше? Не потому, что он любит Россию, а Обама ненавидит. Плевать нам, кто любит ее, а кто нет. Главное, что ее все ненавидят. Там, в той стране, которую мы обсуждаем, — ненавидят все, кроме отдельных граждан, деятелей культуры (я говорю о политической элите). Нам неважно, любят они нас или ненавидят, мы не дети. Нам важно, чтобы они на сегодняшний день, пока мы слабы, воевали не с нами. И по возможности (опять-таки потому, что мы безумно слабы) поднимали цены на нефть. Да, нефтяное проклятье. Но вы только вообразите, что сейчас эти цены упадут до 19–15 долларов за баррель, вообразите, что тут стремительно разовьется! Тут никакие новые великие силы не разовьются. Тут другое произойдет, другое.
Значит, нам было важно, чтобы Буш делал то, что он делал. Мы должны были его проклинать и проклинали. Опасней всего, конечно, были Чейни и неоконсерваторы, потому что в 2008 году они уже решились воевать с нами, и это было еще опаснее, чем Бжезинский. Но если б они воевали не с нами, а с Большим Югом, то это бы значило, что не состоялась главная опасность — понимаете, главная! — когда Запад объединяется с Большим Югом. Для нас это опаснее всего. Это проект Бжезинского, это афганская история, повторенная опять. Это есть наша тотальная смерть, это есть стратегия хаоса, и это сейчас происходит на наших глазах. Именно это и ничто другое.
А мы пытаемся делать вид, что мы этого не видим. Мы, как страус, прячем голову под крыло, а
