она только укрепится в умах этих людей». Сам он, возможно, находится где-то на другом конце города.
— Мне часто мерещатся привидения, но мне совсем не нравится бывать на кладбище, особенно ночью, пошли отсюда, — сказал Соломон.
Без особой уверенности я взял его за руку, пытаясь успокоить. Начали съезжаться участники встречи в своих шикарных машинах и присоединяться к нам. Все были в недоумении. Я опозорился перед этими людьми и то и дело просил их извинить меня за неправильно названный адрес. Внезапно, когда мы решили уйти, ворота большого кладбища со скрипом открылись. Краснобай тут же обнял руку Ангела, и оба затряслись от страха.
— Я в таких местах появляюсь только после того, как хорошенько надерусь водки.
Едва Бартоломеу успел произнести эту фразу, как в воротах возникла странная пугающая фигура. Опознать ее было невозможно из-за плохого освещения ворот. Хорошо еще, что света внутри кладбища было больше. Фигура подавала знаки рукой, явно приглашая войти. Это был всего-навсего сегодняшний лектор, то есть учитель. Мы потеряли дар речи, убедившись, что данный нам адрес был правильным.
Все мы, и ученики, и предприниматели, с опаской двинулись в эту своеобразную аудиторию. Мы незаметно поглядывали друг на друга и, надо полагать, думали одно и то же: «Куда меня занесло!» Мне впервые пришлось узнать, что лекцию на тему о творчестве и управлении можно проводить и на кладбище. Впервые о скверном мире живых будут говорить на «подмостках» мертвых. Когда мы приближались к «лекционному залу», учитель мрачным и дрожащим голосом приветствовал слушателей самым странным образом:
— Добро пожаловать, самые богатые будущие постояльцы этого кладбища! Чувствуйте себя как дома.
Ноги у предпринимателей начали подкашиваться. Они привыкли к серьезным стычкам, к жестокой конкурентной борьбе, феноменальным рискам, но отнюдь не к дуэлям такого рода. Анонимный лектор нокаутировал их уже в первом раунде. Я не знал, что сказать, как реагировать. Окружавшие меня люди выглядели не менее ошалевшими. Кладбище «Реколета» — учреждение импозантное. Оно предназначено для людей с достатком. Его склепы роскошны — настоящие произведения искусства.
Видя, что мы погрузились в себя, учитель начал излагать свои идеи:
— Здесь обрели вечный покой выдающиеся мужчины и женщины нашего общества. Мечты, апатии, тайные помыслы, видимые свету эмоции, приступы мучительной тревоги, редкие моменты наслаждения составляли жизнь тех, кто здесь обрел вечный покой. Их жизненные истории спят. И редко кто проявит о них заботу, исключая ближайших родственников.
Мы не знали, куда клонит учитель. Не знали также, началась ли лекция или это только вступление. Единственное, что было понятно, так это то, что он приглашает нас совершить путешествие по страницам собственных жизненных историй. Прошлое усопших приподнимало завесу, скрывавшую наше собственное будущее. Голос учителя, который поначалу, казалось, пытался нагнать на нас страх, теперь начинал приобретать необъяснимую сладость. Вскоре он обратился к слушателям с просьбой:
— Почитайте в течение десяти минут добрые слова, начертанные над входом в склепы.
Такого социологического опыта я никогда не проводил. Несмотря на то что освещение было далеко не идеальным, мы пошли по аллеям кладбища и стали читать надписи, вырезанные в металле, в которых говорилось о славном жизненном пути тех, кто здесь похоронен. Как много печальных фраз! Сколько кладбищенских штампов! Сколько возвышенных слов! Были надписи и такого содержания: «Моему благородному и доброму мужу с грустью от любимой жены. Упокой его, Господи», «Дорогому папе. Время забрало тебя у нас, но оно никогда не отберет у нас любви, которую мы к тебе питаем», «Папа, ты незабываем. Я буду любить тебя вечно», «Незаменимому другу. Спасибо за то, что ты жил и был с нами».
Не знаю, что случилось со мной по прочтении надписей на этих пластинах, но я почувствовал эмоциональный подъем и начал вспоминать людей, которых потерял. Сам я так и не сделал подобной надписи на могильной плите отца и даже не поблагодарил его за то, что он дал мне жизнь. Мои чувства были блокированы его самоубийством. Даже на могиле моей смелой матери я не оставил слов сожаления, если не считать тех, которые держу в уме: «Я люблю тебя. Спасибо за поддержку моего бунтарства».
Я посмотрел по сторонам и увидел, что все мои друзья и предприниматели глубоко тронуты. Мы совершили путешествие во времени. Мы открыли врата того, что находится вне сознания, и повстречались с самым жестоким проявлением недолговечности. Участники эксперимента были людьми, руководившими предприятиями с многотысячным персоналом, а сейчас ощутили себя простыми смертными.
В этот момент я почувствовал, что учитель сознательно формирует атмосферу встречи. Он отбирает у своих слушателей уверенность в своей безопасности, их средства защиты, сохранения их финансового статуса, чтобы было проще торпедировать их своим словом. Он задал такой вопрос, который ни одному предпринимателю не хотелось бы услышать:
— Где они находятся и кто они теперь, нынешние пролетарии?
Я подумал: «Сейчас эта публика разбежится. Хотя они только что были ошеломлены путешествием в прошлое, эти люди не потерпят потока критики, который обрушит на них продавец идей». Ответ, который казался неизбежным, не прозвучал. Учитель, не производя никаких физических манипуляций с моим организмом, потряс его. Вывернув наизнанку марксистскую теорию, он сказал:
— Пролетариями на сегодняшний день являетесь вы, по крайней мере, составляете важную их часть.
«Что это за утверждение? — подумал я. — Неужели он не знает, что за люди собрались его послушать?» Мне хотелось бежать отсюда, потому что учитель, как мне казалось, не понимает, о чем говорит и с кем. Но он быстро заставил меня изменить ход мыслей и начал собственно лекцию.
Он сказал, что философ Карл Маркс (1818–1883) покинул свою родину и переехал в Париж, где познакомился с Фридрихом Энгельсом (1820–1895). Вместе они придали своим идеям более научный Вид, вошли в кружки социалистов и начали сотрудничество, которое продолжалось всю их жизнь. С их точки зрения, факторы экономического и технологического порядка, такие, как способ производства материальных благ, существующий в данный момент, распределение этих благ, являются силами, определяющими развитие истории, а также подводят фундамент под политику, законодательство, мораль и философию, то есть под всю культуру. Маркс полагал, что история человечества подчиняется законам науки, и отвергал любые объяснения явлений природы и истории с религиозных позиций. По этим законам люди, в особенности рабочий класс, были свободны создавать свою собственную историю.
Однако свобода, о которой они мечтали, так и не стала реальностью. Когда социалисты брали власть в свои руки, они превращались в людей непреклонных, начинали уничтожать тысячи так называемых противников, отнимали у людей свободу слова, лишали их других прав, подавляли в конечном итоге свободу, о которой сами же и говорили. Рабочий класс не стал творцом собственной истории, а лишь истории, которую для него определяли сверху. На смену прежней религии пришел культ личности этих вождей.
— Их революция была внешней. В отличие от них, моя мечта состоит не в том, чтобы разрушить существующую политическую систему, а в том, чтобы перестроить ее. Я не верю в изменения, приходящие извне и действующие внутри. Я верю в мирные перемены, исходящие изнутри и идущие вовне. Верю в способность мыслить, смотреть и видеть, критиковать, интерпретировать социальные явления и в особенности — в способность получать удовольствие. Моя мечта — это мечта, внутренне присущая человеческому существу.
После этого краткого объяснения, которое показывало, что он понимает то, о чем говорит, учитель сказал, что в то время, когда Маркс выдвинул свои идеи, правящий класс своих доходов не распределял, он использовал политическую и финансовую власть для того, чтобы угнетать рабочий класс. Незначительное меньшинство людей купалось в роскоши на фоне нищенского существования подавляющего большинства. Классовые различия все еще существуют, социальная несправедливость еще не устранена, однако в третьем тысячелетии наступивший глобализм породит новый класс эксплуатируемых людей.
— Это будете вы! — воскликнул он.
Услышав это утверждение, я опять задумался: «Но разве не они являются людьми привилегированными? Не они ли живут в роскоши, отгородившись от мира мажордомами? Как можно считать их эксплуатируемым классом, пролетариями наступившего тысячелетия?» Однако, подводя фундамент под свои идеи, учитель начал манипулировать старой пословицей, знакомой многим из нас.
