ведомствах.
Сейчас Жулио Сезар стоял перед плохо одетым мужчиной с растрепанными волосами, лишенным социального блеска, который в то же самое время был ищущим приключений подстрекателем, бунтарем против превалирующей ныне идеологии, перед человеком критически мыслящим, обаятельным, наконец, перед человеком, который только что сделал ему самое безумное предложение — продавать грезы. «Как? Кому? С какой целью? Стану ли я объектом насмешек или аплодисментов?» — размышлял интеллектуал. Потрясенный, он вдруг подумал, что каждый мыслящий человек должен пройти совершенно новыми для себя путями.
Несмотря на то что в голове Жулио Сезара царил эмоциональный хаос, а сам он был в какой-то мере спесив, он слыл человеком рассудительным и никогда не устраивал сцен на публике. На крыше «Сан-Пабло» это случилось впервые. Он понимал, что в этот раз стал причиной грандиозного скандала. Он не собирался устраивать представление, а всего лишь хотел покончить с собой. На крышу высотного здания поднялся потому, что дрожал от страха при одной мысли об использовании оружия или яда.
Приглашение отозвалось в его сознании грохотом гранаты, которая разорвалась на сотни осколков, поражающих его парадигмы. Долгая минута подходила к концу. В этой конфликтной ситуации он размышлял: «Я пробовал жить в радости и строить свою жизнь на прочном фундаменте, но потерпел неудачу; попытался заставить своих студентов думать, но воспитал множество зубрил, способных повторять только то, что им было сказано. Я старался дать что-то обществу, но оно отгородилось от меня стеной высокомерия. Если мне удастся продать кому-то пару-другую грез, подобно тому, как этот странный человек продал их мне, то, возможно, моя жизнь окажется не такой бесполезной, какой была до сих пор».
И тогда я решил идти за ним. Я, человек, излагающий эту историю, и есть Жулио Сезар, первый из учеников этого экстраординарного, порождающего смятение человека.
Он стал моим учителем. Я был первым, кто рискнул последовать за ним в путешествие, не имеющее ни цели, ни расписания, полностью непредсказуемое. Безумие? Возможно. Но не большее, чем то, которым я руководствовался до сих пор.
Первый шаг
Едва мы сошли со «сцены», как нам преградил путь один из тех, кто наблюдал за нашим представлением, находясь поблизости, на крыше здания — полицейский начальник. Это был мужчина около двух метров ростом, слегка полноватый, одетый в безупречно подогнанную форму, с волосами, подернутыми сединой, а гладкое, без морщин лицо выдавало его властолюбие.
Он задержал нас, не обращая никакого внимания на меня, так как привык иметь дело с самоубийцами и считал их людьми немощными и бесхитростными. Я для него был всего лишь очередной цифрой в статистике происшествий. Мне это не понравилось, и я почувствовал горький привкус предвзятости. В конце концов, я был значительно культурнее, чем этот вооруженный человек. Моим же оружием являются идеи, более мощные, наносящие более глубокие раны. Но сил защитить себя у меня не было. Да и необходимости в этом — тоже. Рядом со мной стоял настоящий человек-торпеда, который мог меня выручить.
Именно этот человек и вызывал интерес у полицейского. Полицейский хотел знать, кто он такой, этот возмутитель спокойствия, чье поведение никак не укладывалось в рамки полицейской статистики. Полицейский многое не расслышал из того, о чем мы говорили, однако то, что ему удалось разобрать, сильно его удивило. Он осмотрел продавца грез с головы до ног, обратил внимание на его облик и не поверил в то, что увидел. Незнакомец, казалось, был вне социального контекста. Обеспокоенный этим обстоятельством, полицейский начал допрос. Я заранее почувствовал, что, как я недавно, полицейский сейчас попадет в затруднительное положение. Так и случилось.
— Назовите ваше имя, — высокомерно потребовал он.
Человек, который стоял рядом со мной, скромно опустил глаза и ловко перевел разговор на другую тему, поставив вопрос, который сбил полицейского с толку:
— Вы недовольны тем, что этот человек избрал иной путь? Не возрадовались тому, что он спас себе жизнь?
После чего незнакомец внимательно посмотрел на меня. Показную холодность полицейского как рукой сняло, он остолбенел. Он никак не ожидал, что его толстокожесть обнаружится так быстро, застеснялся и категорически возразил:
— Да, разумеется, я рад за него.
Все, кто отвечал глупостью на вопросы учителя, быстро понимали, что совершили ошибку. Им приходилось признать поверхностность своих суждений и прочувствовать всю их нелепость. Учитель продолжал забрасывать полицейского вопросами:
— Если вы рады, то почему не проявите свою радость? Почему не спросите, как его зовут и не поздравите его? Правда ли это, что жизнь человеческая стоит не больше, чем здание, на котором мы стоим?
Полицейский начальник, образно говоря, был раздет догола еще быстрее, чем я. Мне это доставило удовольствие. Мне удалось избавиться от чувства стыда и ощутить самоуважение. Человек, с которым он столкнулся, был остроумным и находчивым, способным побуждать людей мыслить. Пока он занимался тем, что вводил полицейского в краску, моя способность проникать в суть явлений снова ожила. Я понял, что невозможно следовать за лидером, не восторгаясь им. Восторг — это более сильное чувство, нежели ощущение власти. Харизма более эффективна, чем примитивное давление. И я начинал все сильнее восторгаться харизматическим человеком, позвавшим меня с собой.
Размышляя над этим, я мысленно пересмотрел свои отношения со студентами. Я был для них чем-то вроде легкодоступной базы данных. Мне никогда не приходило в голову, что харизма — это основной фактор, обеспечивающий усвоение нового материала. Сначала студенты видят харизму преподавателя, потом усваивают материал, который он преподает. У меня был недуг, которым поражены многие интеллектуалы, — посредственность. Я был человеком бесхарактерным, злоречивым потребителем, противным самому себе.
Смущенный неожиданными словами незнакомца, полицейский быстро взглянул на меня и сказал, еще более смутившись, словно ребенок, только что выслушавший наставления старшего:
— Мои поздравления, сеньор. — А потом более мягким тоном попросил продавца грез показать документы.
— У меня нет документов, — ответил тот ничтоже сумняшеся.
— Как это так? Все члены общества имеют документы! Без документов вы, сеньор, не являетесь личностью.
— Моя личность — это то, чем я являюсь.
— Мы можем вас задержать для установления личности. Вас могут посчитать террористом, нарушителем спокойствия, психопатом. Кто вы, сеньор? — спросил наконец полицейский, вновь переходя на надменный тон.
Я сморщил лоб. Появилось предчувствие, что полицейский вот-вот схватится за пистолет. Человек, который будоражил мою душу, возразил:
— Я отвечу вам, если вы ответите мне первым. По какому праву вы хотите проникнуть в наиболее интимные сферы моего существа? Какие такие верительные грамоты позволяют вам лезть мне в душу?
Полицейский принял вызов. Он заговорил очень жестко. Ему было невдомек, что он сейчас попадет в ловушку собственной хитрости.
— Я Педро Алькантара, начальник районного отдела полиции этого города, — ответил он высокомерно и самоуверенно, все более раздражаясь.
Мой учитель с возмущением в голосе сказал:
— Я не спрашивал вас о вашей профессии, о вашем общественном положении, о вашей деятельности. Мне хочется понять вашу сущность. Что за человек скрывается за этой формой?
У полицейского начался нервный тик, он быстро почесал брови правой рукой, не зная, что ответить. Снова сменив тон, учитель спросил:
