— А как это они тебя? — заинтересовался контролер.
— Ну, я рубака был известный. Так эти белые объявили как бы награду за мою правую руку — килограмм золотом и коня. И вот когда после лихой атаки мы выпили в одном отвоеванном селе и легли спать, ночью один из наших, Козяев Ванька, взял у меня, спящего, саблю и моей родной саблей мне же руку отрубил! Сволочь! Забрал и саблю, и руку и прямиком к белым за своим золотом и конем. Ну, они, конечно, хрен ему дали, а не золота. Напоили его, накормили, дали пакет, сказали, что секретный, и велели скакать в Катериновку в ихний штаб, а там по этому пакету ему уже и награду дадут, какую обещали. Поскакал он в Катериновку, а там — наши. Взяли они его с пакетом, а в пакете написано — мол, предъявитель сего действительно отрубил правую руку у первого врага белой армии Софронтова. Ну, наши поставили его, конечно, к стенке и расстреляли. Во, видишь, какую хитрость они сыграли. И со мной, и с этим Козяевым… Но сейчас таких врагов нет, сейчас мелкота одна.
Пообедав, они закончили с личными делами и решили на месте, в цехе, посмотреть, кто из работниц мог бы заниматься вредительством.
На всякий случай договорились держать в секрете цель посещения цеха, и если кто-нибудь спросит, то отвечать, что ходят они по всем цехам, выбирая из них лучший для награждения переходным красным знаменем. Предупредили об этом директора фабрики.
В цеху стоял легкий туман. Пахло резиной и тальком. Жужжали, гудели и ударяли обо что-то станки и машины. Дрожал под ногами деревянный пол.
Добрынин осмотрелся по сторонам.
К ним подошла женщина лет сорока в синем комбинезоне.
— Я дежурная по восьмому цеху, — оттянув ото рта респиратор, сказала она.
— Покажите, пожалуйста, товарищу контролеру производственный процесс, — вежливо попросил ее Софронтов. — Пора уже и ему ознакомиться, узнать, как производятся изделия, которые он проверяет.
— Пожалуйста, — женщина пригласила Добрынина жестом следовать за ней.
Респиратор она опустила на шею, и он повис там на резинке как украшение.
Подведя Добрынина к большой громоздкой машине, она стала объяснять:
— Вот это — рулоноразматыватель. Мы получаем двуслойную резину в рулонах, каждый весит больше тонны. Получив такой рулон, мы насаживаем его на стальную штангу, поднимаем на эту машину и штангу вставляем в шестереночные пазы…
— Как поднимаете? — перебил ее удивленный Добрынин. — Сами, что ли?
— Иногда сами, иногда просим из другого цеха помочь. — Женщина пожала плечами. — Нас же здесь больше двадцати… И вот когда штанга вошла в пазы — можно включать электрический мотор, и он будет медленно разматывать резину, вот посмотрите.
Они подошли ближе. Добрынин даже наклонился и только тогда увидел действительно медленно вращающийся серый рулон огромного размера.
— И вот резина, разматываясь, подтягивается сюда, к разделочному столу. Йто, конечно, не техническое название, это мы так говорим. И вот когда край резины дошел до края стола, — Даша, Даша, подойди сюда, — вот эта Даша резаком отрезает кусок, и теперь этот кусок называется заготовкой.
Из-за талькового тумана Добрынин не мог рассмотреть Дашу, тем более что кроме респиратора на ней были еще очки.
Он обратил внимание на механический резак, один конец лезвия которого был намертво прикреплен к углу этого стола.
— Ну вот, — продолжала дежурная по цеху. — Заготовка подается на прессрезак… давайте я вам покажу! Даша, дай заготовку!
Даша, словно привидение, вынырнула из тумана, подав дежурной довольно большой прямоугольник резины. Дежурная уложила резину на такого же размера поверхность с бортиками по краям.
— Видите, как плотно легла? — хвастливо спросила женщина.
Добрынин кивнул.
— А теперь надо нажать вот эту кнопку, — ее рука ушла в белый туман, и Добрынин не смог проследить и уж тем более заметить эту кнопку.
Раздался гул, и на поверхность откуда-то сверху упало что-то огромное и тяжелое. Добрынин отшатнулся. Дежурная хихикнула.
— Это пресс-резак, — с улыбкой сказала она. — Сейчас он поднимется, и я вам расскажу дальше.
Пресс-резак действительно тут же стал медленно подниматься и ушел куда-то вверх.
— Теперь вместо одного куска резины у нас восемь двойных форм, и здесь уже больше работы. Девочки, эй!
Добрынин заметил, как возникла в этот момент суета. Несколько женщин в респираторах подбежали к пресс-резаку, каждая взяла по готовой форме, и они снова исчезли из виду в тальковом тумане, но доносились из этого тумана различные трудовые звуки и просто слова разговоров.
Во рту Добрынина вкус резины стал настолько резким, что он не выдержал и сплюнул под ноги на деревянный пол.
Женщина понимающе посмотрела на него.
— Я сейчас на минутку вентилятор включу, — сказала она и отошла.
В цеху все задрожало, загудело, и Добрынин испуганно глянул по сторонам, надеясь увидеть Софронтова, но кадровика не было видно, как, впрочем, и самого цеха из-за этого тумана видно не было. Но тут народный контролер ощутил рядом сильное движение воздуха, словно ветер ворвался в помещение. Туман стал рваться, крошиться и в конце концов ушел.
Добрынин видел, как дежурная отошла от рубильника, висевшего на стене рядом с дверью в цех. Теперь видимость была полнейшая.
Контролер оглянулся на разматыватель, потом, задрав голову, осмотрел пресс-резак и принялся рассматривать работниц.
Работницы тем временем стояли словно в очереди, каждая держала в руках одну двойную форму. Выстроились они перед небольшого размера станком.
— Пойдемте, товарищ контролер, — повела Добрынина женщина к этой трудовой очереди. — Это пресс-штамп. Сюда кладется вырезанная форма. Глаша, ты положила, да?
— Да, — тоненьким голосом, оттянув респиратор, ответила Глаша.
— И вот теперь нажимаем вот эту красную кнопку, — она нажала, и сверху рухнул пресс небольшого размера и тут же пополз обратно вверх.
Дежурная аккуратно палочками взяла двойную форму, и в этот момент Добрынин увидел, что перед ним был уже не просто кусок резины непонятной формы, а перед ним был красноармеец в зеленой шинели и буденовке, с розовым лицом и синими глазами, сжимавший в руке коричневую винтовку.
— И вот теперь последняя фаза, — дежурная с плоским резиновым красноармейцем в руках направилась к длинному узкому столу в конец цеха.
Добрынин заспешил следом.
На этом столе лежали припорошенные тальком листы фанеры. Рядом с каждым листом аккуратно лежали клизмы, ножницы и ножи с короткими острыми лезвиями и круглыми деревянными ручками.
Дежурная опустила резинового красноармейца на фанеру, взяла в руки клизму, отошла к ведру, стоявшему на керогазе.
— Здесь у нас резиновый клей, — объяснила она Добрынину, оглянувшись.
Вернулась к столу, перебрасывая клизму из одной руки в другую — видно, была клизма очень горячей. Надела толстые рукавицы и, уже спокойно взяв клизму, стала проводить ею «резиновую» линию по краям фигуры. Закончив, повернулась к Добрынину.
— Ну вот, после этого клей подсыхает минут пять, и потом мы производим дополнительную вдувку талька.
Добрынин отвлекся от производственного процесса, хотя все увиденное было ему чрезвычайно интересно и внушало огромную уверенность в будущем и гордость. Задумался он теперь о проколотых глазах и понял, что проколоть их можно было только после того, как фигура вышла из пресс-штампа, то есть после того, как на резине появлялись глаза. А это значило, что искать надо было именно среди тех работниц, которые работают на этом станке или же проклеивают фигуры на длинном столе.
