с Се-вой, ведь до сих пор не поговорил он с Медведевым. Все —ждал Добрынин, когда решится проблема с поваром и настроение капитана улучшится. Собственно, он уже объяснил Севе письменно, в чем дело.
И вот наконец, было это во вторник или в среду, Медведеву позвонил полковник Ефимов с Высоты Ж.
— Ну что, капитан, — злобно проговорил по военному t телефону полковник. — Штучками занялся? Повара моего решил себе забрать? Смотри у меня!
И полковник положил трубку прежде, чем успел капитан подумать над его словами.
А тем же вечером пришла радиограмма из Москвы с приказом отправить повара Сагаллаева на Высоту Ж., а повара Ковиньку принять в распоряжение на высоту Н.
Медведев тут же постучал в двери к Добрынину.
— Пал Алексаныч! — обрадованно крикнул он. — Можно?
Зашел, остановился посреди комнаты и облегченно вздохнул.
— Ну что? — поинтересовался причиной радости народный контролер, встав с кровати.
— Приказ поменять местами поваров! Теперь у нас хохол будет, а не татарин!
Добрынин улыбнулся. Сразу о Севе вспомнил.
— Вы, товарищ капитан, присядьте, — предложил Добрынин, поднимаясь на ноги. Сели за. стол.
— Я вот сказать вам хотел, — Добрынин уставился прямо в радостные глаза Медведева. — Тут глухонемые жениться хотят…
— В каком смысле жениться? — удивился капитан.
— Ну любят они друг друга…
— Глухонемые?!
— Да, а что? — теперь удивился Добрынин капитанскому удивлению. — Они же совсем как люди, нормальные, только вот не говорят… Что ж им, нельзя?
— Ну почему нельзя? — пошел на попятную Медведев.
— Вот и я думаю. Сева и Светлана, они в брак хотят вступить. Говорят, что ваше разрешение надо…
— Разрешение? — Медведев задумался. — Надо инструкции посмотреть, я с таким делом еще не сталкивался… Пойду, посмотрю эти бумаги, потом зайду, — Медведев встал и вышел из комнаты.
Оставшись один, Добрынин пожал плечами, удивляясь неведенью капитана относительно своих обязанностей.
Во всяком случае, разговор начался, и стало Добрынину на душе легче.
За окном было темно, и только желтоватый свет луны падал на каменную площадку. Прожектор все еще не работал, и это, хоть и было признаком беспорядка, радовало Добрынина. Нравились ему летние теплые ночи, усыпанные звездами небеса, свет луны, спускавшийся на самое дно ущелья.
Медведев вернулся в комнату контролера с тоненькой брошюркой в руках.
— «Обязанности командира спецточки», — прочитал Добрынин название серой брошюрки.
— Да, — капитан кивнул. — Правильно. Только не разрешение я им должен дать, хотя и так можно сказать… Значит, так, как командир спецточки я являюсь представителем советской власти на вверенной мне территории и исходя из этого могу производить регистрацию браков проживающих и работающих на данной территории граждан. Вот так тут сказано…
— Значит, можно? — обрадовался Добрынин.
— Что можно? — серьезно спросил капитан. — Это я решаю: регистрировать брак или не регистрировать. Написано «могу», а не «обязан»!
Радость покинула Добрынина — видел он, что Медведев любовь как серьезное чувство не уважает.
— Так что же? — спросил потерянным голосом народный контролер. — Не будете регистрировать?
Медведев уставился на крашеные доски пола. Задумался.
— Значит, так, — проговорил он, не поднимая головы. — Что важнее: задание Родины или такое личное дело, как брак?
Тут уже Добрынин опустил голову. Ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что не было никакого смысла продолжать разговор.
«Да и действительно, когда любишь Родину, разве нужно еще кого-то любить?
— подумал народный контролер и сам скривился из-за своего неполного согласия с этой мыслью. — А Таня Ваплахова?.. Правда, она, кажется, Дмитрия больше Родины любила…» — Ну так что важнее? — настаивал на ответе Медведев.
— Что важнее, что важнее… ясно, что важнее — Родина, — ответил Добрынин, но голос его был настолько тихий и слабый, что можно было усомниться в искренности его слов.
— Вот-вот, Павел Александрович, — капитан поднял глаза и посмотрел на хмурого, внезапно почувствовавшего мыслительную усталость народного контролера.
— Значит, так, — тут капитан Медведев основательно вздохнул. — Передай им, что они женятся… женятся после первого же удачного запуска. Понятно?
У Добрынина после внутренних переживаний, причиненных этим неопределенным разговором, не оставалось сил даже улыбнуться. И он улыбнулся глазами. Даже чуть не заплакал…
— Я давно спросить вас хотел, Пал Александрович, — уже другим, более привычным тоном заговорил вдруг Медведев. — Так, из любопытства, только вы не обижайтесь.. Вы же не член партии… при такой работе и при таком доверии…
— Нет, — спокойно сказал Добрынин. — Может, и не член, но коммунист…
— Да, но если не член партии…
— Ленин был коммунистом еще до основания партии? Ведь так? — перебил народный контролер. — И Тверин был коммунистом задолго до партии!
— А-а… — со все еще немного озадаченным выражением лица, кивнул Медведев. — Значит, вы — настоящий коммунист?
— Ну вот, поняли, — улыбнулся Добрынин. — Член членом, а коммунист коммунистом… Так я могу им передать насчет брака?
— Да, — сказал Медведев. — Найдите Канюковича, и пускай им переведет!
— Хорошо, я и сам… — и тут Добрынин недоговорил, сам себя перебив.
Испугался даже — надо же, чуть сам не проговорился о своих «разговорах» с глухонемыми, не зная, разрешено это или нет…
Капитан ушел из добрынинской комнаты. Через минуту за стенкой раздался монотонный, негромкий американский голос. .
Добрынин обулся и вышел на площадку. Посмотрел на окошко на втором этаже общежития, где жили рабочие. Свет там горел, и народный контролер поспешил к зданию.
Постучался, потом хлопнул себя ладонью по лбу: чего стучать, если они ничего не слышат? Зашел.
Глухонемые сидели вчетвером за столом и играли в лото. Один держал на коленях мешочек с деревянными бочонками-номерами, а трое остальных напряженно смотрели на лежащие перед ними карточки, отрывая взгляд только когда рука «банкующего» вытаскивала и показывала играющим очередной номер.
Добрынин подошел к столу, оценил ситуацию на карточках. Потом дотронулся до плеча Севы. Тот сразу встрепенулся, задрал голову, посмотрел вопросительно на Добрынина.
Добрынин зажал пальцами воображаемую ручку и помахал рукой перед Севой. Тот вскочил, достал карандаш и листок бумаги.
«Я поговорил, — писал Добрынин, даже в пальцах ощущая усталость — и карандаш дрожал у него в руке, и буквы дрожали на бумаге. — Медведев сказал, что женитесь после первого удачного запуска».
Сева несколько раз перечитал записку. Потом как-то напрягся весь — игра уже прекратилась и мешочек с бочонками соскользнул с колен «банкира» на деревянный пол, дробно ударившись о доски. Сева передал записку друзьям. После этого минут пять мелькали над столом пальцы, руки, кисти. Шел оживленный и неслышный разговор, совершенно непонятный Добрынину. Он даже не мог разобраться — хорошая была это новость для Севы или нет.
Надоело сидеть в этой переполненной жестами тишине.
Добрынин встал, чтобы уйти, и тут же Сева шагнул к нему, схватил его за руку, пожал от души.