– Шнель, шнель…
Сократилин понял, что надо вылезать, и понял совершенно правильно. Он выбрался из машины, одернул гимнастерку, поправил на голове фуражку, болтавшуюся на животе кобуру с наганом перетащил на бок. Немцы окружили пленного тесным кольцом. Это были молодые жизнерадостные парни, упитанные и самодовольные, в расстегнутых мундирах. На их лицах не было ни злобы, ни жалости – ничего, кроме любопытства. Они с интересом рассматривали черноволосого советского танкиста с медалью на груди. А он, опустив голову, внимательно разглядывал свои грязные яловые сапоги. Кольцо солдат разомкнулось. Сократилин поднял голову и увидел высокого, узловатого, с немигающими глазами офицера. О том, что немец офицер, Сократилин догадался по широким серебряным петлицам, узким погонам и по фуражке с высокой тульей. Офицер что-то сказал. Прыщеватый солдат подскочил к Сократилину, вынул из его кобуры наган и протянул офицеру.
Разглядывая наган, офицер брезгливо морщился, потом помахал им, прицелился в ствол молодой березки и выстрелил.
«Ловко, гад, стреляет», – отметил Богдан.
Расстреляв березку, офицер размахнулся и забросил наган в густые заросли иван-чая. Немцы захохотали. А офицер расстегнул свою кобуру, вынул парабеллум, показал Сократилину:
– Гут?
Сократилин пожал плечами. Офицер залопотал и сунул пистолет в руки Сократилина, Богдан повертел в руках парабеллум и со словами: «так себе» – вернул пистолет офицеру. Немец, видимо, расценил слова Сократилина как одобрение, самодовольно улыбнулся, подергал на груди Богдана медаль «За отвагу», провел пальцем по петлицам.
– Фельдфебель?
Сократилин вздохнул:
– Ага, старшина.
Офицер закурил. Сократилин облизнул губы. Офицер протянул ему пачку сигарет. Богдан одну сигарету сунул в рот, а другую за ухо. Офицер рассмеялся. А солдаты как будто только и ждали этого, чтоб вдоволь похохотать. Остроносого солдата смех изогнул пополам. Офицер нахмурился, что-то громко и резко сказал, ткнул в Сократилина пальцем и, повернувшись, пошел к танкам, высоко вскидывая ноги.
Сократилин опустил голову: «Ну вот и конец тебе, Богдан».
От резкого толчка в спину Сократилин едва устоял на ногах. Он оглянулся.
– Шнель, шнель! – кричал прыщеватый солдат и показывал рукой на танки.
«Еще не конец!» И Сократилин побежал. Его подхватили за руки и втащили в машину. Десант автоматчиков так густо облепил танк, что негде было поставить сапог. Все же они потеснились, и Сократилин сел на краешек снарядного ящика.
Богдан сидел согнувшись и с тоской думал: «А что же дальше?» Страха он не испытывал. Солдаты под визг губных гармошек орали песню. Песня была веселая, хоть в пляс пускайся.
Проехали мимо расстрелянной полуторки. Вот и развилка. Танки свернули на каменистую дорогу и устремились на северо-восток. День уже был на исходе. Солнце, напоровшись на острые макушки елей, разлилось по потемневшему леску оранжевыми лужами. Сократилин посмотрел на часы. Остроносый немец толкнул Сократилина автоматом. Богдан с недоумением посмотрел на него. Солдат показал на часы и поманил пальцем. Сократилин зажал часы в кулаке. Солдат оскалил зубы, выругался и пригрозил автоматом.
– На, твоя взяла, – сказал Богдан и бросил часы солдату.
Тот подивился на них и опустил в свой карман. Однако этого остроносому было мало. Он снял с груди Сократилина медаль и прицепил на свой мундир. Потом медаль перекочевала на мундир прыщавого солдата, от прыщавого – к белобрысому детине с круглыми, как у кота, глазами. Повесив медаль, он надулся и что-то сказал. Наконец медаль попала в руки добродушного ефрейтора, и тот сунул ее в карман.
– Сволочи, мародеры! – вслух выругался Сократилин.
Солнце зашло. Воздух отсырел, пах бензином. Пыль толстым слоем покрыла солдатские мундиры. Она щекотала ноздри, скрипела на зубах. Танковую колонну обогнали мотоциклисты. Мотоциклы с треском и хлопаньем проносились под носом танкистов, сгущая и без того густую пыль.
Сократилин задремал и очнулся, когда колонна остановилась. Танк, на котором везли Сократилина, стоял на площади напротив двухэтажного каменного дома. Остальные дома были деревянными, с заборами и садами. Посреди площади торчала водокачка. Солдаты прыгали с танков, неслись к водокачке, обгоняя друг друга. Ефрейтор тоже побежал к водокачке.
С Богданом остался прыщавый автоматчик, он долго ругался, а потом закатил Сократилину оплеуху. Из верхнего люка вылез танкист – маленький, круглоголовый, с грязным пятном на щеке. Сократилин безошибочно определил, что это водитель. Водитель снял мундир и стал выколачивать из него пыль. Автоматчик стал что-то у него просить. Но танкист его не слушал и остервенело охлестывал мундир о железный поручень. Автоматчик продолжал его уговаривать, а потом, видно, выругался. Танкист подскочил к нему, двинул кулаком, и автоматчик кубарем скатился с машины. Потом танкист схватил за ворот Сократилина, подтащил к корме и пинком под зад сбросил Богдана на землю.
Автоматчик аж побелел. И, как это бывает в таких случаях, выплеснул злобу на того, кто слабее. А слабым оказался один лишь пленный. Он ударил Сократилина носком сапога в пах. Богдан охнул и опустился на колени.
– Штейн зи, русски швайн! – заорал солдат и поднял автомат.
Сократилин съежился, закрыл голову руками.
– Бей, сволочь, бей, – шептал Богдан.
Из-за танка, вынырнул ефрейтор, крикнул на автоматчика, тот опустил автомат и вытянулся. Ефрейтор махнул Сократилину рукой и пошел к двухэтажному дому. За ним, прихрамывая, ковылял Сократилин, а остроносый солдат подталкивал его дулом автомата.
