вишни… Низ засадим крыжовником, черной смородиной.
От удовольствия Сашок громко чмокнул.
Петр засмеялся и хлопнул его по плечу.
— А тебя, Масленкин, садоводом назначим.
— Эх, фруктов, Фаддеич, у нас будет… Завалю!
Всем стало весело, даже Конь ухмыльнулся, толкнул локтем председателя:
— А меня сторожем, Фаддеич, — и громко захохотал.
Матвей стянул с головы фуражку и, поколотив ее о коленку, сказал:
— Народишку бы нам побольше… Тогда бы сад здесь был… Да…
Над лесом гудел самолет, разрисовывая небо белыми кругами.
— Смотри, какие кренделя выкручивает. Зачем это он? — спросил Сашок.
— Воевать учится, — коротко пояснил Конь.
Матвей тяжко вздохнул:
— Будет война или нет — черт ее знает. А то ведь прилетит, ахнет бомбу…
Василия Ильича давно подмывало высказаться.
— Я думаю, во всем виновата техника и учение, — начал он, но в чем виноваты техника и учение, так и не смог объяснить.
Петр взглянул на Овсова, усмехнулся и, достав портсигар, стал закуривать. Молчание прервал Сашок.
— В прошлом году у нас лекцию делал лейтенантик из военкомата. Он говорил, что атомную бомбу бояться нечего. На каждую бомбу и своя в ответ найдется.
— Да какая может быть война, если ее никто на белом свете не хочет, — искренне возмутился Матвей.
— Кое-кто хочет, — задумчиво заключил Петр.
Войдя в лес, они свернули на тропинку и, продравшись сквозь цепкий ельник, вышли на место. От завода осталась печь для обжига кирпича, стропила от сушильного шатра и несколько ям с зеленоватой водой. В одной из ям торчал вверх лопастями глиномяльный вал. Больше всего Петра беспокоила печь. Задняя стена у нее была наполовину разобрана.
— Твоя работа, Савельич, — ухмыльнулся Конь.
Матвей Кожин взглянул на Масленкина:
— Да чего греха таить… Сашок. Бывали мы здесь.
Осмотрев печь и посовещавшись, решили восстановить завод. Петр при поддержке Коня и Сашка велел Кожину вернуть кирпич на заделку стены.
— Первое время глину помнем ногами, лошадьми. Нам надо начать. Сделать хотя бы тысяч пять на столбы, — рассуждал Конь. — Вот кто бы формы взялся изготовить? Как ты на это смотришь, Матвей Савельич?
Кожин согнулся и, ковыряя каблуком обломок кирпича, зло, из-под нависших бровей, взглянул на Коня.
— Сделаю и формы. Матвей все может: и кирпич дать, и формы сделать.
— Завод будем налаживать. А вот кому поручить это дело? — Петр посмотрел на Овсова. — Как ты думаешь, Василий Ильич?
Овсов недовольно передернул плечами.
— А что я?
— Дадим тебе людей, и, засучив рукава, с богом.
Василий Ильич промолчал.
— Я тоже так считаю. Лучше Овсова нам сюда не подобрать. С кирпичным делом знаком. Работал когда-то. Ему и карты в руки, — подтвердил Конь.
Домой мужики шли молча. Петр мысленно подбирал людей в бригаду Овсова. Конь про себя ругал доярок, сквасивших молоко. Матвей раздумывал, как бы ему за кирпич выпросить у председателя лесу на потолок в баню. Но больше всех был озабочен Овсов. Он шел, часто спотыкаясь, и Сашку приходилось то и дело поддерживать его, чтобы он не свалился в канаву. Предложение Трофимова не только мешало замыслам, но вообще было противно его натуре. И дорогой, и там, на Лому, Василий Ильич мыслями был в огороде, среди огуречных гряд.
Марья Антоновна уже давно спала, а он все обдумывал и подбирал причину отказа, сидел, сгорбясь над листком бумаги, обмакивал перо в чернильный шкалик, но перо сохло, повиснув над строчкой. Лампа чадила, и приходилось все подкручивать и подкручивать фитиль. Сильно пахло керосином и жженой тряпкой. Проснувшись, Марья Антоновна долго протирала кулаком глаза, а потом сипло проговорила:
— Не видишь, что керосина в лампе нет? Господи, за что я терплю муки? — и закуталась с головой в одеяло.
— А, что будет, то будет, — решил Василий Ильич и прямыми, как частокол, буквами написал:
«В правление колхоза «Вперед». Прошу принять меня в колхоз в качестве рядового колхозника».
Под словом «рядового» он провел жирную лиловую черту.
Рано утром Василий Ильич явился в правление колхоза. Кроме председателя и счетовода Сергея там были Арсений Журка с приятелем. Арсений, отставя в сторону ногу и мусоля папироску, щурясь, смотрел на председателя. Василий Ильич незаметно присел на кончик скамьи.
— Так, — мрачно глядя на Журку, произнес Петр, — какую же вам справку?
Журка вытянул губы:
— Обыкновенную. Мы ее можем сами сочинить, а вам только подмахнуть и печатью хлопнуть. Вон Генька мастер писать: десятилетку кончил. Давай, Генька!
Рыжий, заляпанный веснушками Генька покосился на председателя, потом, изгибаясь, словно резиновый, подошел к счетоводу.
— Пошел прочь, — оттолкнул его Сергей.
— Дай ему бумаги, пусть пишет, — разрешил Петр.
Генька быстро накатал справку.
— Вот, Петр Фаддеич. Справка законная. Абара их не глядя подписывал.
— «Справка дана А. Журке и Г. Шмырову в том, что они действительно являются членами колхоза «Вперед» и что правление колхоза не возражает им работать на стороне», — прочитал вслух Петр. — Куда же собираетесь?
Журка подмигнул:
— К соседям, в «Зарю», свинарник рубить.
— Хорошо ли подрядились?
— Да ничего. Тысчонка верная.
— Неплохо. — И Петр, смяв справку, бросил ее под стол. — Вот так, друзья. Плотники и нам нужны. Кирпичный завод пойдемте строить.
Журка пощелкал пальцами.
— А тити-мити? Сразу или в конце года?
— За трудодни.
— За трудодни? — удивился Журка. — Слышишь, Генька? За трудодни, говорит председатель. — И они захохотали.
Петр отвернулся к шкафу и стал перебирать папки. Журка, видя, что председатель не обращает на них внимания, вынул изо рта папироску, придавил ее к подоконнику и, сморщась, жалобно протянул:
— Петр Фаддеич, дайте справку.
— А кто у меня работать будет?
— Вы тоже наймите плотников.
— Вот как! Где? Может быть, подскажешь?
— Да у них, в «Заре».
Петр даже присел.
— Это как же так? Наши плотники у них будут работать, а ихние — у нас?
— Все время так делается. Как будто вы не знаете? — усмехнулся Генька. — Вы думаете, за трудодни
