собаки.
Допрос же свидетелей окончательно все запутал. А несовершеннолетний свидетель Васятка Морозов насмешил меня, растрогал, вогнал в пот. Мне представлялся Васятка озорным веснушчатым курносым мальчонкой. И я был очень удивлен, когда около стола появился белобрысый верзила в огромной лохматой шапке из заячьей шкурки.
– А шапку-то надо перед судом снимать, – заметил я.
Васька стащил с головы шапку, подержал в одной руке, потом в другой, спрятал за спину.
– Сколько же вам лет?
Васька мгновенно нахлобучил шапку на голову, но, опомнившись, опять стащил ее, зажал в руках и растерянно замигал. Я повторил вопрос. Васька уронил свою шапку, торопливо схватил и спрятал за спину. Я понял, что все внимание свидетеля сосредоточено на шапке, она мешает ему не только думать, но даже мало – мальски соображать. Я приказал Ваське положить шапку на скамейку. Без шапки он совсем растерялся и, растопырив руки, смотрел на меня ошалелыми от страха глазами.
– Василий Морозов, сколько вам лет? – в третий раз спросил я.
Васька глотнул воздух и выпалил:
– Не знаю… – И, испугавшись своего голоса, густо покраснел и поддернул ладонью нос.
– Как же ты не знаешь, сколько тебе лет?
Теперь у Васьки покраснели шея и уши, и он, набычившись, буркнул:
– Сколько нам лет, не знаю. А мне шашнадцатый.
Я понял, что говорить с Васькой на «вы» – только зря терять время.
– Ты знаешь эту собаку?
Свидетель радостно кивнул головой.
– Чья же она?
– Дяди Петина.
– Какого?
– Да вот этого! – И Васька ткнул пальцем в сторону Сухореброва.
– Почему ты так утверждаешь?
– Не знаю.
– Фу ты черт возьми! – прошептал я и почувствовал, что меня начинает трясти, но сдержал себя и спросил как можно мягче:
– Вы раньше, видели ее у Сухореброва?
– Видали.
– Кто видали?
– Да я.
– Так бы и говорил, что видал, – процедил я сквозь зубы, злясь не столько на свидетеля, сколько на себя, на свое неумение вести допрос.
– Когда ты ее видел?
– Давно, – ответил Васька и от себя добавил:
– Я тогда еще с ней играл.
Я обеими руками ухватился за наивное Васькино признание.
– Как же ты с ней играл?
Васька широко и глупо заулыбался:
– Положу на спину и давай брюхо щекотать, а она визжит и кусается.
– А как звали собаку?
– Альма.
С таким же вопросом я обратился к ответчику.
– Брешет он, гражданин судья. Пальмой кличут мою собаку, – ответил Семенов.
Я опять принялся пытать Ваську:
– Как же пропала у Сухореброва собака?
– Волки сожрали.
– Откуда ты это знаешь?
– Да дядя Петя сказывал.
То, что собаку Сухореброва волки сожрали, подтвердили все свидетели.
– А может быть, ее цыгане увели, а потом продали Семенову? – осторожно спросил я Ваську.
