слишком поздно открылось!
Несколько последующих месяцев Алексей встречал её после работы, вымаливая прощение. Он рассказал, что жена ушла от него, что они не могли быть вместе. Облонская отвечала, что он компрометирует её своими преследованиями, что её жребий брошен и судьба решена.
— Разве вы не понимаете, Алексей, что я не имею морального права перекладывать свою ответственность на ваши плечи? Ну зачем вы меня, да и себя тоже мучаете? Вы ещё встретите хорошую женщину, с которой сможете всё начать с чистого листа! А я… Моя жизнь уже перечёркнута…
— Анна! А вы не думаете, что я могу желать взять на себя ответственность за вас и маленького Степана, что вы двое можете составить моё счастье?! Анна! Ну почему вы так глухи и слепы? Я же люблю вас!..
И он прижался к губам Облонской своим горячим красным ртом. Она вскрикнула и убежала. Так повторилось ещё несколько раз. Облонская вскрикивала и убегала. Потом между ними произошёл решающий разговор.
— Анна, если вы меня не любите, я не могу больше преследовать вас. Я взрослый человек и сумею справиться с собственными чувствами. Может быть, когда-то я поступил низко, предлагая вам эти деньги, но теперь я изменился, да и вы… Вы тоже стали другой. Поэтому, если сейчас вы мне скажете, что не испытываете ко мне ни малейшей симпатии, что не желаете меня видеть, — я уйду и больше не вернусь никогда.
Он стоял неподвижно, но в этой неподвижности чувствовалось напряжение рождающейся вселенной.
Анна Аркадьевна держалась рукой за грудь и, глядя в пол, еле слышно прошептала:
— Я тоже люблю вас, Алексей…
— Анна! Что вы сказали?…
Ну и так далее. Жаркие объятия, поцелуи. Облонская вскрикнула и хотела убежать, но стоит ли говорить, что Алексей Иванович прижал её к своей груди со словами: «Нет, Анна, я вас никуда не отпущу!» Марш Мендельсона… Короче, полная порнография.
Первое время Каренин, такова была фамилия благородного Алексея, купался в облаках семейного счастья, озарённый ореолом рыцарства. Друзья и знакомые пожимали ему руку, особенно ценно было скупое, но «очень искреннее», как сказала жена, рукопожатие Лизы Чиркиной, за юбку которой держалась тихая затравленная Маша, еле заметно улыбавшаяся своими пухленькими негритянскими губками.
Аня трогательно прощалась с Лизой, приглашая ту в гости на новую квартиру.
— Приходи ко мне, то есть к нам… Знаешь, я теперь буду жить в собственной квартире, то есть я, конечно же, хочу сказать, в квартире Алексея…
Лиза натянуто улыбалась.
— Я думаю, она не верит, что на свете ещё есть благородные мужчины. Такие, как ты, Алёша!
Облонская погладила мужа по голове, сидя на переднем сиденье его машины. Тот улыбнулся, продолжая внимательно следить за дорогой.
Однако спустя пару недель сия идиллия была грубо и бестактно разрушена неожиданным приездом матери Алексея Каренина, женщины властной, бесцеремонной и имеющей непозволительно большое влияние на своего сорокалетнего сына.
— Это она? — не здороваясь, прямо с порога начала вмешиваться в семейную жизнь Анны Аркадьевны Мария Ивановна Каренина. — Я думала, вы, по крайней мере, роковая красавица! Алексей, коли ты выжил из ума от одиночества, то я, ради твоего блага, чтобы твои съехавшие набекрень мозги встали на место, собираюсь угробить на тебя собственный отпуск. Если за это время мне не удастся вернуть тебе хоть какое-то подобие рассудка — ты мне больше не сын! Я не желаю быть матерью душевнобольного! А теперь мне дадут что-нибудь поесть в этом доме или прямо с порога надо дуть в магазин, становиться к плите и готовить на всю вашу так называемую семью?
Новоиспечённая Анна Аркадьевна Каренина была полна возмущения, обиды и чувства совершающейся несправедливости, а посему, закрыв лицо руками и громко расплакавшись, убежала в спальню.
— Я так и знала. Она — истеричка! — подвела итог сцены Мария Ивановна.
— Мама! — Каренин внезапно обнаружил способность к громкому фальцету. — Я запрещаю тебе вмешиваться в мою жизнь! — и пригрозил пальцем.
— Что?! — так начинали завывать сирены ПВО в блокадном Ленинграде. Мария Ивановна схватила палец Каренина и с силой вывернула, да так, что косточка хрустнула. — Как ты со мной разговариваешь? Ты где набрался таких манер? Он мне запрещает! Нет, вы видели? Он мне запрещает!!
Она отпустила палец сына, ставший бордовым. Некоторое время пыталась поймать взгляд постоянно отворачивавшегося Алексея, а затем просто схватила его за подбородок и повернула к себе.
— Так, я ухожу, — сказала она, глядя в глаза отпрыску, и, не дав сыну задать анекдотический вопрос «Что, мама, уже уезжаете? И чаю не попьёте?», добавила: — В магазин! А ты, будь любезен, придумай убедительные извинения к моему возвращению!
Каренин демонстративно развернулся и тоже направился в сторону спальни вслед за молодой женой. Где-то глубоко внутри появилось страшное предчувствие, что брак его обречён…
Мария Ивановна, прорычав что-то себе под нос, хлопнула для острастки дверью и удалилась.
Анна Аркадьевна стояла возле окна небольшой уютной спаленки.
Вошедший Каренин понял, что оказался между двух огней. Рука жены возле рта, плечи напряжены, губы трясутся.
— Я хочу, чтобы ты поставил свою мать на место! Я этого требую!
Ошарашенный молодожён остановился на пороге, не зная, войти ему или остаться в коридоре, но потом очухался и возмутился:
— Что это значит? Как я, по-твоему, должен поставить её на место?
— Ты должен сказать ей, чтобы она уехала. Немедленно!
Каренин нервно зашагал между коридором и спальней, постукивая подушечкой указательного пальца левой руки по губам. Пройдясь туда-сюда несколько раз, он остановился, потёр ладонью затылок и произнёс:
— Так-так… так-так… То есть ты ставишь мне такие условия?
— Да.
— И что будет, позволь узнать, если я их не выполню?
— Я не останусь в этой квартире ни секунды!
— И куда же, интересно, ты пойдёшь?
К такому вопросу Каренина не была готова, она вспыхнула как маков цвет и разразилась слезами, упала на кровать и рыдала, как Джульетта над телом брата Тибальта, зная, что убивший его Ромео будет изгнан.
Через несколько минут Каренин не выдержал:
— Аня… ну что ты так… так себя мучаешь? Перестань, пожалуйста.
— О боже! Боже!..
— Ну что ещё? — Алексей почувствовал себя совершеннейшим подлецом, не мужчиной, а тряпкой.
Жена повернула к нему распухшее, красное от слёз лицо и еле слышно прошептала:
— Ненавижу… ненавижу!
— Аня, что ты говоришь?! — у Каренина округлились глаза.
— Грязный, подлый, низкий человек!
— Что?… Что такое?
— Зачем ты женился на мне, зачем заставил поверить в свою любовь, в то, что ещё возможны настоящие чувства на этом проклятом Богом свете? Зачем? Пожалел? Великодушным хотел казаться? Ненавижу тебя! Ненавижу! — и Анна Аркадьевна разразилась ещё более громкими и ещё более душераздирающими воплями.
— Аня… ну зачем ты так… Понимаешь, наша свадьба, этот приезд мамы… Всё так неожиданно! Я
