почтенных прелатов, по доброй воле покинувших Гвиннедскую Курию, ту самую, о которой с такой иронией упоминал уже сегодня Венцит. Именно на этих священниках лежала ответственность за раскол, разделивший на два лагеря гвиннедское духовенство.
О Томасе Кардиеле, в часовне которого происходил этот разговор, никто никогда не мог и помыслить, как о бунтовщике. Уже пять лет занимал он почетную епископскую кафедру в Дхассе и никак не мог предположить, что на сорок первом году жизни окажется в центре подобных событий. Ко времени принятия епископского сана он, совсем молодой еще священнослужитель, был известен своим ровным, спокойным нравом и безупречной верностью церкви, которой служил. Эти качества полностью соответствовали той нейтральной роли, которую обычно играл епископ Дхасский в церковных спорах.
Да и его товарищ, Денис Арилан, не предполагал, во что выльется этот разлад в Курии, происшедший два месяца назад. Тридцативосьмилетний — самый молодой в Гвиннеде — епископ делал весьма успешную карьеру с тех пор, как поступил в семинарию. Теперь же он думал о том, что, если события коренным образом не изменятся к лучшему, ни ему, ни Кардиелю не будет покоя. И действительно, разрешение сложившейся ситуации стало для них вопросом жизни и смерти.
Согласно законам Гвиннедской Курии, грех Кардиеля и Арилана был велик — ведь это они еще с четырьмя епископами открыто пошли наперекор Курии на заседании Синода, провозгласив, что отлучение всего Корвинского герцогства — незаконно.
Но архиепископ Лорис настоял на своем, несмотря ни на что, и Корвин отлучен. И вот теперь в Гвиннеде две Курии: одна — в Дхассе, из шестерых епископов, которые изгнали из города Лориса и Карригана, а другая, из одиннадцати епископов, — в Короте, захваченной мятежниками столице Моргана. Эти одиннадцать объединились с бунтовщиком Варином де Греем и объявили себя единственно законной церковной властью Гвиннеда. Словом, если примирение еще и возможно, то добиться этого весьма нелегко.
Кардиель возбужденно ходил взад и вперед вдоль ограды алтаря этой маленькой часовни, в который раз перечитывая один и тот же лист пергамента. Он озадаченно покачал головой, пробежав глазами текст, и растерянно вздохнул. Арилан, казалось, был спокоен. Он сидел на передней скамье, посматривая на собеседника, и его возбуждение выдавало только то, что он непрерывно барабанил кончиками пальцев по спинке скамьи. Кардиель снова покачал головой и озадаченно потер подбородок; темный аметист у него на пальце сверкнул в тусклом свете свечей.
— Это же не укладывается в голове, Денис, — проговорил он. — Как это корвинцы решились напасть на самого принца Нигеля? Неужели то пятно, что лежит на Келсоне, бросает тень и на его дядю? Ведь Нигель-то не Дерини.
Арилан перестал барабанить пальцами по скамье и безнадежно махнул рукой. Его тоже поразило известие о схватке в Дженнанской долине два дня назад, но его изощренный ум уже охватил всю ситуацию в целом, и теперь он думал о том, что же предпринять, чтобы выйти из создавшегося положения. Он снял шелковую фиолетовую камилавку, покрутил ее в пальцах, положил подле себя на скамью и взъерошил волосы. Скрестив руки на груди, он прикрыл тяжелый серебряный нагрудный крест, на котором играли лиловые блики.
— Возможно, наша ошибка в том, что мы все еще держим войска здесь, в Дхассе, — наконец произнес Арилан. — Может быть, нужно было прийти на помощь Келсону еще несколько месяцев назад, когда все это только начиналось. А может, имело смысл поехать в Корот, чтобы утихомирить слегка зарвавшихся архиепископов. Ведь пока мы не поладим с ними, мира в Корвине не будет. — Он бросил взгляд на свой крест и продолжил тихим голосом: — Хорошо же мы, епископы — пастыри Гвиннеда, наставляли наших людей. Они повиновались, как овцы, когда объявили анафему, несмотря на то, что анафема незаконна и что самим им от этого только вред, а те, кому провозгласили отлучение, — осуждены без вины.
— Так вы считаете, что Морган и Мак-Лайн невиновны?
Арилан покачал головой, уставясь на носок бархатной туфли, выглядывающей из-под сутаны.
— Нет. Вообще, они несомненно виновны, что и говорить. Часовня Святого Торина сожжена, погибли люди, а Морган и Дункан, как ни крути — Дерини.
— А если у них не было выбора, если обстоятельства вынудили их? Возможно, следовало бы выслушать их объяснения, — пробормотал Кардиель.
— Возможно, возможно. Вы правы, если Морган и Дункан действовали в целях самозащиты, выбираясь, например, из предательской западни, то с них снимется вина за происшедшее в гробнице Святого Торина. Даже убийство может быть оправдано, если они оборонялись. Но, — Арилан вздохнул, — Дерини-то они были и остаются.
— Увы, это верно.
Кардиель перестал шагать и в задумчивости присел на мраморную ограду алтаря перед Ариланом. Лампада, висевшая на высоте нескольких футов у него над головой, бросала красноватые отблески на его седые волосы, окрашивала в пурпур бархатную камилавку. Кардиель долго смотрел на лист пергамента, который держал в руке, прежде чем сложил и спрятал его за поясом. Вытянув руки вдоль перил ограды, на которую опирался спиной, он запрокинул голову и некоторое время разглядывал сводчатый потолок, затем снова обратил взгляд на Арилана.
— Как вы думаете, они к нам приедут, Денис? — спросил он. — Рискнут ли Морган и Дункан довериться нам?
— Не знаю.
— Если бы только мы могли поговорить с ними и выяснить, что же на самом деле произошло у Святого Торина, тогда мы могли бы стать посредниками между ними и архиепископами и положить конец этой нелепой склоке. Я вовсе не желаю, Денис, братоубийственной войны. И этот раскол в Курии… Однако не могу согласиться и с отлучением Корвина. — Он помолчал и продолжил несколько тише. — Я тут попытался разобраться в себе… Все думал, правильно ли мы поступили тогда, можно ли было вести себя иначе в той переделке, в которую мы попали, и пришел к выводу — нет. Здравый смысл подсказывает мне, что я сделал все, от меня зависящее. Но меня все равно терзает мысль, что был какой-то другой путь. Глупо, правда?
Арилан покачал головой.
— Вовсе не глупо. Крики Лориса о ереси, святотатстве и убийствах главным образом были рассчитаны на чувства, чтобы сложилось впечатление, что отлучение — единственно возможное наказание, подходящее герцогству, чей правитель грешен перед Богом и людьми. Но вас ему не удалось обвести вокруг пальца. Вы сорвали маски, силой разума вам удалось противостоять его истерии и порвать те тенета лжи, что опутывают людей многие годы. На это надо было отважиться, Томас. — Арилан улыбнулся. — И надо было решиться последовать за вами. И никто из решившихся на это не сожалеет ни о чем, более того, все последуют за вами и дальше. Мы все вместе несем ответственность за происшедший раскол.
Кардиель грустно улыбнулся и опустил взгляд.
— Благодарю. Мне приятно это слышать, в особенности — от вас. Но у меня нет ни малейшего представления о том, что же делать дальше. Нас слишком мало.
— Мало? Но с нами вся Дхасса! А ваша гвардия? Никто из них не поддался, Томас, речам Лориса. Конечно, люди помнят, что Морган и Дункан в ответе за разрушения в гробнице Святого Торина, и очень не скоро простят им это. Однако их преданность Келсону очевидна — посмотрите на нашу армию.
— Да уж вижу, — отозвался Кардиель. — Армия, которая стоит у ворот Дхассы и еще ничем не помогла Келсону. Думаю, Денис, мы не можем позволить себе и дальше ждать, объявятся ли Морган с Дунканом. Я намерен послать новое письмо Келсону, чтобы договориться, где и когда мы встретимся с ним. Чем больше мы ждем, тем сильнее становится влияние Варина и упрямство архиепископов.
— Я думаю, Томас, мы можем выступить чуть позже, — снова покачал головой Арилан. — Что касается Варина и архиепископов, то тут несколько дней ничего не решают. Но если мы до встречи с Келсоном выясним все вопросы, касающиеся Дункана и Моргана, нам будет проще потом явиться в Корот к Лорису, мы придем с фактами, а не с голословными утверждениями. Посудите сами — отказавшись поддержать отлучение, наложенное Курией, мы, независимо от того, хотим этого или нет, встали на сторону Моргана и Дункана и, следовательно, впутались во всю историю с Дерини. Поэтому теперь мы сможем о чем-то говорить только тогда, когда будем уверены, что Морган и Дункан действительно невиновны, и
