– Поездила. – В короткости, с какой ответила Нелли, определенно был особый смысл.
– И в Африке была? – дернуло за язык спросить Рада. Нелли издала странный звук – словно хотела засмеяться, но вместо смеха вышло хихиканье.
– Вот там он меня и бросил умирать, – сказала она затем. – Помнишь, я тебе говорила?
Хмыканье, которым ответил Рад, означало, что он помнит.
– Он меня натурально бросил умирать, – с чувством произнесла Нелли. – Натурально. Мы были на сафари. Ну захотелось ему поехать. Почему нет. Сафари – здорово, да? И у нас была какая-то жуткая гостиница. Вернее, не гостиница, а что-то вроде охотничьего домика, пристанище такое, куда они привозят охотиться. До ближайшего населенного пункта сто километров, дорог нет, связи никакой, вертолет будет через два дня. А меня укусил скорпион. Натуральный скорпион – это там сами местные определили, нога распухла, посинела, я ее уже не чувствовала!
– Ого! – сказал Рад.
– Вот послушай-послушай, чтоб знал, с кем имеешь дело.
– Слушаю-слушаю, – отозвался Рад.
Нелли снова издала тот странный звук – полусмеха-полухихиканья.
– Я бы сдохла, если бы сама себя не спасла. А он уехал охотиться – там лев недобитый, его надо добить, лицензия горит. Какой, говорит, скорпион, что эти тут выдумывают, оклемаешься. И уехал. А у этих, на ресепшене, из всех лекарств – йод и аспирин. Принесли мне – и говорят: «Вы не волнуйтесь, бывают случаи, что и не умирают». Конечно, это у них английский такой, понятно, но услышать «Don't worry» в той ситуации... Потом принесли мне стакан бесплатного чая: «Вот все, что можем для вас напоследок». Очень трогательно. И что, ты думаешь, я сделала с этим чаем?
– Выпила? – догадался Рад.
– Выпила, – подтвердила Нелли. – И очень мне этот чай помог. Как-то мозги на место поставил. У Дрона был такой нож – как скальпель, взяла его, прокалила над зажигалкой, сделала надрез, там что-то черное вроде жала, выковыряла его, ну, а кровь уж сама, бежит и бежит, я и не останавливаю, наоборот – жму, чтоб побольше вытекло. А там и йод пригодился, и аспирин. Хочешь посмотреть на шрам? – Она поддернула штанину на левой ноге, обнажив икру, и ткнула пальцем: – Вот, видишь?
Небольшой, сантиметра в два, неровно сросшийся розовый шрам блекло выделялся на ее гладкой, хорошо эпилированной коже, шрам как шрам, не знать его истории – ничего особенного.
– И что Дрон? – спросил Рад. Нелли опустила штанину.
– Подожди еще до Дрона. Забинтовала я ногу, выпила аспирин, легла – эти с ресепшена стучатся: «Вы еще живы?» Буквально так. Видят, что жива, заводят светскую беседу: вам еще повезло, вас только скорпион укусил, а у нас здесь и ядовитые змеи водятся, вон дерево растет, ветки в окно, так они по нему сюда на второй этаж иногда заползают. Я тут уже не выдержала, как заору на них! Так что ж ты думаешь, через десять минут слышу – триммер внизу жужжит. Выглядываю в окно – они траву вокруг дерева косят. Чтобы змея не могла в ней спрятаться. Чтобы к дереву не подползла. Такое вот сердоболие проявили. Какое-никакое, а все же сердоболие, да?
– Несомненно, – согласился Рад.
– Ну вот. Я потом уснула, проснулась – смотрю, опухоль стала спадать, к вечеру я уже ногу чувствую – буду, значит, жить. Приезжает Дрон – льва не нашли, усталый и недовольный. Я ему рассказываю, как у меня и что, и что в ответ? «Я не сомневался, что выживешь». Эти со своим триммером оказались сердобольней!
Она смолкла. «И почему ты после этого с ним живешь?» – крутилось на языке у Рада, но он не позволил себе задать такого вопроса.
– Смотри, – сказал он, нарушая молчание, – как интересно. Погонщик непременно дает слону покормиться. И только после этого требует от него идти дальше.
Вся их группа была уже на слонах. Тайки-канадки сидели вместе, японцу соседом достался какой-то тайванец из другой группы, что прибыла для катания одновременно с ними. По выбитой до камня дороге, уходящей от помоста, двигалась уже целая вереница слонов, а возглавляли ее они с Нелли. Их слон уже дошел до лесистой крутой горы метрах в двухстах от помоста и свернул на тропу, тянувшуюся вдоль горы у самого ее подножия. Гора нависала над тропой карнизом из сурового скального камня, но деревья, кустарник, трава росли на каждом пятачке, пригодном для жизни, и местами скрывали под собой скальную породу так, что она исчезала для глаза. В этих местах слон и останавливался. Дотягивался хоботом до взращенных скалой листьев, с хрустом срывал целую охапку и отправлял в рот. Погонщик, когда слон останавливался, давал ему волю, разрешал отступать в сторону и даже немного забраться передними ногами на скалу, чтобы тот мог дотянуться до листьев, которых ему захотелось, позволял набить рот и лишь после этого трогал его за ухом своей погонялкой – небольшой палочкой с острым крючком на конце, – понуждая идти. Он трогал – и слон послушно направлялся дальше.
– Дай свободу набить брюхо – и требуй, что хочешь, – отозвалась Нелли в ответ на замечание Рада. Но по тому, с какой автоматичностью она отозвалась, было видно, что мысли ее не переключились с прошлого на настоящее. – Тебя, наверное, интересует, почему я с ним после этого живу? – выдержав недолгую паузу, проговорила она.
Его непроизнесенный вопрос был повторен ею настолько дословно – можно было подумать, она подслушала его.
– Это ваше... – начал было он, Нелли его прервала:
– Я тебе отвечу. Ты сам нарвался, ты меня спросил, как мы там живем. Спросил? Спросил. Вот слушай. —
Нелли глубоко вздохнула, словно собиралась нырять в воду и запасалась воздухом; раз-два-три – и она нырнула: – Мне некуда деться, Рад. Мне совершенно некуда деться, ты понимаешь? Ты помнишь, кто у меня был отец?
На это вопрошение уже явно требовалось ответить, и Рад сказал:
– Помню. Послом где-то в Латинской Америке. Не помню страну.
– Это неважно, – нетерпеливо отобрала у него слово Нелли. – Он был послом. Чрезвычайным и полномочным, не хило, да? При советской власти. А при новой он пролетел. Его в девяносто втором отозвали, посадили на запасную скамейку... как потом стало ясно, нужно было перекантоваться годика три – и все бы утряслось, снова бы поставили в строй, а он стал рыпаться, звонить туда, звонить сюда, тому- этому, ну, ему, помню, предложили: вот тебе ювелирный заводик, приватизируй – и кормись им. А он в позу: я дипломат, я не хозяйственник! Не соориентировался, что дважды ему кусок бросать не будут. Все, больше с ним никто ни о чем не разговаривал. Он звонит, а ему через секретаря: на совещании, отсутствует, не может. Все! Инфаркт, инсульт, Ваганьковское. И что мне? Куда мне? Я не бизнес-вумен. У меня другой крой.
Рад поколебался, говорить ли о том, что естественным образом просилось сказать. Он бы предпочел не говорить. Но получалось, раз она делилась с ним таким потаенным, у него не оставалось выхода, он должен был влезть в их жизнь по макушку.
– Почему у вас нет детей? Будь у тебя ребенок – и жизнь сразу бы стала другой.
– Спасибо. Долго думал? – Голос Нелли был исполнен иронии. – Тебе все до конца?
– Нет, я не настаиваю, твое дело... – На всякий случай Рад пошел на попятную.
Но ею уже было решено идти до конца, и отнюдь не сейчас.
– От Дрона мне не родить. Он бесплоден. Орхит, знаешь такое заболевание? Воспаление яичек. Грипп опасен осложнениями, слышал? На нем никакой вины – скорее, на мне, что не потащила его к врачу. Молодые были, только поженились, впервые вместе за границу поехали. Представляешь, он может трахать кого угодно без всякой контрацепции – от него никто не забеременеет!
Скелет, столько раз промелькивавший перед глазами в узкую щель между приоткрывшейся створкой и стенкой потайного шкафа, оставляя по себе сомнение в факте своего существования, с грохотом вывалился наружу, явив себя во всей реальности.
Теперь Рад не знал, что говорить. Что бы он ни сказал, все было бы не то. Но невозможно было и промолчать.
– Ну видишь ли, – истекло из него бормотанием. – Есть ведь много способов решить эту проблему.
– Неужели?! – воскликнула Нелли. – Много? Прямо так? Перечисли!
