фразу: «Наконец-то! Хоть кто-то стреляет», — но не успел. Самолет сильно тряхнуло, после чего последовал удар по корпусу. Смотревшего в этот момент в сторону правого крыла Алекса ослепила яркая вспышка. На месте правого ближнего мотора возник огненный болид, жаром которого пахнуло в лицо даже сквозь стекло колпака. При этом Алекс отчетливо увидел, что винт «тройки» исчез. Корпус «Ланкастера» скрежетал и вибрировал, словно по нему продолжали бить осколки или шрапнель. По интеркому кто-то громко закричал, но это не был голос командира. Алекс почувствовал резкий запах гари, сорвал с головы шлемофон и бросился вниз.
Со стороны пилотской кабины в лицо ударили порывы холодного ветра, смешанного с дымом. Пробираясь вперед, Шеллен догадался, что их бомболюк открыт, а по характерному скрежету понял — включен конвейер бомбосброса. Цепляясь чехлом парашюта за хомуты кабельной трассы, на которую его швырял крен самолета, он бегом бросился к носовой части.
То, что Алекс увидел там, повергло его в ужас: кабина ходила ходуном из стороны в сторону, словно была связана с фюзеляжем шарнирами. Посреди нее, как раз на линии кресел пилотов, в виде гигантской буквы «Y» торчал покачивающийся пропеллер. Это был винт их «тройки», того самого правого ближнего «Мерлина», в который попал снаряд. Сорвавшись с вала, он в бешеном вращении ударил по корпусу самолета, пробил его, искромсав все, что оказалось на пути, и застрял, словно крест, приготовленный для распятия. На одной из верхних лопастей висела куртка Хокса. Алекс узнал ее по белому меховому воротнику. Из рукава свисала рука с командирским хронометром, по кисти которой сочилась черная жидкость. Ближе к ступице на лямках болтался разорванный чехол с вывалившимся парашютом. Лампы на панели приборов не горели, кабина освещалась только наружным светом от вспышек ракет и зарева первых пожаров. За правым креслом Алекс успел рассмотреть бесформенные останки одного или двух тел, засыпанных разбитыми стеклами и обломками конструкции. Почти отрубленная лопастями носовая часть самолета скрежетала и раскачивалась, поддерживаемая, вероятно, лишь напором встречного воздуха.
«Лонгмор и Фаррел могли не пострадать, — подумал Алекс. — Их места ниже и дальше».
Он собирался уже закричать, но в этот момент нос самолета вместе с пропеллером стал медленно уходить вперед и вниз, разрывая связывавшие его с остальной частью самолета нервюры и кабели. Следом, словно жилы разрываемой плоти, потянулись провода и шланги. Шеллен отшатнулся назад, ухватившись за какую-то скобу. В следующее мгновение ураганный ветер сбил его с ног, пытаясь зашвырнуть в чрево обезглавленного бомбардировщика. Три оставшихся мотора заглохли, но механизмы конвейера бомбосброса продолжали работать, и «Ланкастер», ежесекундно освобождаемый от сотен килограммов бомб, каким-то чудом еще держал высоту.
— Йонас! — закричал Алекс в наполненный ревущим вихрем коридор. — Йонас! Ты жив? Прыгай!
Вряд ли кто-то мог услышать этот крик. Шеллен понимал это. Он подтянулся к краю и посмотрел вниз. В его мозгу навсегда запечатлелся зрительный образ удаляющейся носовой части и проносящиеся темные кварталы Нойштадта. Белые огни разметки и разгоравшиеся ниже пожары остались позади. Машинально проверив крепление ремней ирвинговской системы и нащупав кольцо парашюта, Алекс подтянулся еще и перевалился через край. Над ним пронеслись раскрытые створки бомболюка.
Однажды Эйтель загорелся идеей построить собственный телескоп. Не то чтобы он увлекся астрономией и хотел обзавестись инструментом для наблюдения за звездами. Просто как-то ему попалась на глаза книга о том, как самому изготовить настоящий мощный рефлектор с параболическим или даже гиперболическим зеркалом. Эйтель пару дней листал эту книжку, после чего посвятил в свои планы брата:
— Понимаешь, тут нет ничего заумного и сложного. Надо только начать, а для начала кое-что раздобыть.
Самое важное, что нужно было «раздобыть», — это заготовка для главного зеркала. В качестве нее автором пособия рекомендовалось использовать иллюминатор самолета или парохода.
— Только он должен быть круглым, иначе две недели убьем на обточку углов.
— Но ведь зеркало должно блестеть, — недоумевал Алекс.
— Разумеется. Мы нанесем на него серебряную амальгаму.
— А где мы возьмем серебро?
— Откусим маленький кусочек от старой серебряной ложки. Там нужно-то всего пару граммов. Еще потребуется азотная кислота, а Таблетка поможет достать кое-какие реактивы.
Вдоль всей набережной от моста Августа до самого Альберта и еще дальше тянулись многочисленные причалы для прогулочных пароходов и судов дальнего следования. На пришвартованных к этим причалам пароходах было много больших и малых круглых иллюминаторов, но Эйтель понимал, что для него они недосягаемы. А вот старый ржавый буксир, из тех, что таскали баржи по Эльбе, вполне подходил для этой цели. На правом берегу в затоне за мостом Альберта он присмотрел один такой.
— Этой посудине не меньше ста лет, — говорил он брату. — Она вот-вот утонет, и, если перед этим мы стащим с нее один-единственный иллюминатор, никто и не заметит.
— А сторож? — боязливо спросил Алекс.
— Сторож сидит в будке на берегу. Он старше этого буксира еще лет на пятьдесят и ничего не видит и не слышит. Правда, у него там здоровенная собака.
— Тоже старая?
— Не знаю, но мы отвлечем ее. У меня есть план.
План состоял в поимке бездомного кота, которого затем, пробравшись на стоявшую поблизости баржу, братья вытащили из мешка и бросили в пустой гулкий трюм. Через некоторое время из ржавой утробы баржи потянуло заунывным кошачьим воем.
— Порядок, — прошептал Эйтель. — Теперь за мной!
Они пробрались на старый буксир, все двери и люки на котором, если и были закрыты, то не более чем на проволочку. Наверху, правда, ничего интересного для них не оказалось — стекла в самой рубке были большими, тонкими и прямоугольными, но, спустившись вниз, они нашли то, что искали, — круглый иллюминатор диаметром около двадцати сантиметров, вставленный в дверь, ведущую в какое-то небольшое помещение. Алекс осветил его фонариком, а Эйтель достал стамеску, молоток и отвертку и только приготовился приступить к «резекции», как они оба услыхали глухое рычание. Братья мгновенно обернулись и замерли в испуге. На ступени узкого трапа, по которому они сами только что спустились вниз, упали колышащиеся пятна желтого света, сопровождаемые шорохом тяжелых приближающихся шагов.
Как и следовало ожидать, это был сторож с большим старинным масляным фонарем в одной руке и тростью в другой. Его сопровождала большая собака, которая, впрочем, вела себя достаточно спокойно, только утробно рычала.
— Ага, — произнес сторож, поднимая фонарь повыше, — этих разбойников, Луиза, мы заприметили с тобой еще три дня назад.
У братьев сразу отлегло от сердца — вид старого сторожа, его добродушный голос и переставшая рычать Луиза внушали надежду на то, что им будет дарована жизнь, а возможно, и свобода.
— Дедушка, — первым из братьев обрел дар речи Эйтель, — говорят, что этот буксир завтра отправляют на Шпигель-Верке, и мы хотели взять с него одно только стеклышко. Вот это. — Он показал на дверь за своей спиной. — Одно-единственное.
Тростью с резиновым набалдашником дед отодвинул Эйтеля и Алекса в разные стороны и осмотрел дверь.
— «Гром», конечно, старый буксир, разбойники, но я что-то не слыхал, чтобы его завтра куда-то отправляли. А зачем вам иллюминатор?
— Понимаете, в чем дело, герр сторож, — чувствуя, что со стариком можно договориться, совсем оживился Эйтель, — мы с моим братом строим большой телескоп, чтобы изучать звезды. Если бы нам удалось достать иллюминатор размером в тридцать сантиметров, мы смогли бы построить такой же телескоп, как у Энгельгардта[11], только у него это рефрактор, а мы хотим сделать рефлектор системы Ньютона, то есть не с линзой, а с вогнутым зеркалом…
Старик внимательно выслушал объяснение подростка, молча повернулся и сделал знак следовать за ним. Они выбрались наверх, сошли по сходням на берег и направились вдоль причала. В этот момент братья, конечно, могли бы дать деру, но опасались собаки.
