полковника.
– Да, вы правы.
Он снял шинель и повесил на свободный крючок у двери. Затем с помощью Антона забросил свой тяжеленный чемодан на багажную полку. Причесавшись перед зеркалом, толстый военврач снова сел.
– Что ж, разрешите представиться, Дамиан Лангери.
– Отто Ротманн.
– Адам Родеман, – пожалуй, впервые Антон произнес свое новое имя вслух.
– Судя по чемодану, вы едете в отпуск, господин Лангери? – спросил Ротманн.
– Ну нет! Какой там отпуск. Мой чемодан набит документацией и всевозможными отчетами. Везу всё это в главное медицинское управление армии. Статистика по состоянию дел в центральной группировке. Вот заеду на денек в Лейпциг – и сразу в Берлин.
– Вы с фронта?
– Да как сказать… Несколько дней назад я был в Буицлау. Сейчас там, возможно, уже и фронт. А может, и русские. Вчера хотел проехать через Дрезден, но город закрыт. Говорят, его бомбили. Наша машина окончательно сломалась. Хорошо, что меня подобрал один знакомый генерал и подбросил до Хемница. А вы, если не секрет, откуда?
– Мы из Дрездена.
– Вот как? И что, город сильно пострадал? В той стороне сплошная дымовая завеса.
– Сейчас трудно сказать, – уклонился от ответа Ротманн.
Поезд наконец тронулся. Ротманн сделал знак Антону узнать у проводника насчет чая или кофе. Через пятнадцать минут они слушали рассказы словоохотливого доктора, прихлебывая из стаканов что-то горячее и мало похожее как на чай, так и на кофе, – вездесущий эрзац пришел уже и в мягкие пульмановские вагоны.
– Снабжение страдает не столько из-за нехватки медикаментов и перевязочных материалов, сколько из-за неразберихи и головотяпства, – говорил толстый полковник. – Уже стало обыденным делом привозить не то и не туда. Я, корпусной врач, трачу почти всё свое время на то, чтобы разбираться в этом кавардаке. Нет сбалансированного распределения между полевыми и тыловыми госпиталями. Всем стало наплевать на такие мелочи, как обеспечение войск медикаментами. Вот везу в Берлин предложения по изменениям в схеме снабжения всей нашей группы.
– Думаете, поможет?
– Вы правы, – врач тяжело вздохнул, – делаю это скорее для очистки совести.
– А как у вас с симулянтами? – спросил Ротманн.
– О, это вообще больная тема. Я вам скажу, господин штурмбаннфюрер, – понизил голос доктор, – это становится бичом. Что только сейчас не научились симулировать! Даже выпадение прямой кишки освоили.
– Это как же?
– Много дней пьют теплую мыльную воду и поднимают тяжести. Процедура, конечно, не из приятных, однако эффект достигается. Неопытные врачи на батальонном и полковом уровнях ловятся. А возьмите порок сердца! Без конца жуют табак или русскую махорку. В итоге перебои пульса, сердечное колотье, потеря дыхания.
– И что же, их нельзя вывести на чистую воду?
– Можно, конечно, но для этого нужно более тщательное обследование и время. А где его взять? Одни имитируют опухоли конечностей перетягиванием подколенных сгибов ремнем или веревкой. Такие попадаются на остающихся после этого следах. Но поступают и более изощренно. Вводят в желудок большое количество сильного соляного раствора, после чего не едят и не пьют. Через три-четыре дня ноги опухают по-настоящему. Чтобы разоблачить такого симулянта, его нужно, как минимум, две недели наблюдать, заставляя нормально питаться и пить воду.
– А самострелы?
– О, это уже традиция – «выстрел на родину». Стреляют в ногу через сапог, да еще просят об этом товарища, и доказать ничего нельзя. Сапог потом тщательно отмывается и снова замазывается грязью. Никаких следов пороха ни на нем, ни на коже. Или подсовывают ступню под колесо машины. Поди потом разберись, что упало ему на ногу при артобстреле – бревно или стена. И ведь гробят здоровье по- настоящему. Вдыхают кофейный порошок, например, пока не начинают харкать кровью. Нет, если солдат боится фронта как огня, его не заставишь воевать. Учебных дивизий практически не осталось. Надели на парня каску – и на передовую. А в нем уже сидит страх. Что касается армии резерва, то…
Тут оберстарцт вовремя сообразил, что резервами-то теперь управляет Гиммлер и рассуждать об их состоянии в присутствии офицера СС по меньшей мере неприлично. Хорошо, что поезд в это время дернулся и Лангери пролил некоторое количество эрзац-чая себе на колено. Он чертыхнулся, извинился, но в душе был даже рад, что так получилось.
– Если теперь так возят в мягких вагонах, то что же делается в остальных, – как поезд по стрелке, ловко перескочил он на другую тему.
Чем закончился этот разговор, Антон так и не узнал. Когда он проснулся, полковника медслужбы уже не было. Антона кто-то тряс за плечо.
– Вставайте… черт, как вас там? Родеман! – Антон спросонья уставился на штурмбаннфюрера.
– Где мы?
– В столице рейха. Здесь у нас пересадка.
– Что же вы не разбудили меня раньше? Надо же умыться и всё такое…
– Умоетесь и всё такое сделаете на вокзале. Я сам прозевал.
Было раннее утро. Потсдамский вокзал, забитый людьми, мало отличался от дрезденского. Тем не менее отличия всё же были. Прежде всего Антон заметил большое количество работников Красного Креста, которые вместе с полицейскими отсекали и блокировали массы прибывших с Востока беженцев, не позволяя им выходить в город. Их старались как можно быстрее посадить на поезда и отправить дальше. Берлин опасался вспышки инфекционных заболеваний, особенно тифа и дизентерии. Да и пригодных для жилья зданий в городе, эвакуация из которого так и не была разрешена, оставалось всё меньше и меньше.
– Вы бы видели, что творится на Ангальтском вокзале! – рассказывал кто-то возле билетных касс. – Я слышал, что в Берлин ежедневно приезжает пятьдесят тысяч человек, и в основном именно туда. Там всё оцеплено. Многие поезда вообще не подпускают к перронам, а, продержав в тупиках и так и не открыв двери, меняют паровозы и гонят дальше.
– А сколько поездов пускают в обход! – вторил другой. – Я точно знаю, что многих против их воли отправляют в Богемию-Моравию к чехословакам. Как будто туда не придут русские.
– На Одере их остановят. Я слышал, что с Западом уже идут переговоры…
– Вы видели фильм о том, что русские творили в Неммерсдорфе?..
Ротманн с трудом взял билеты до Фленсбурга на экспресс Берлин – Копенгаген, после чего констатировал, что денег у него осталось, как он выразился, на скромный сухой ужин для двоих, т. е. без выпивки. Зато времени до отправления было еще целых четыре часа.
– Предлагаю отложить ужин и прогуляться по городу. Посмотрим, как выглядит Берлин шестнадцатого февраля 1945 года.
По Герман-Герингштрассе они направились в центр и скоро оказались у Бранденбургских ворот. Пройдя по Унтер-ден-Линден, они вышли на Паризенплац – площадь, расположенную сразу за воротами. Она вся была затянута маскировочными сетями. Сети с привязанными в узлах тысячами серо-зеленых лоскутов ткани висели на высоте трех-четырех метров, и Антону казалось, что он идет по гигантскому подземному переходу с низким потолком, которому нет ни начала, ни конца.
– Нужно выбираться отсюда, – сказал Ротманн. – Геббельс любит устраивать здесь смотры фольксштурмистов. Меня стошнит, если я увижу здесь то, что уже пару раз видел в киножурналах. Пойдемте обратно в Тиргартен.
Когда они вырвались из-под гнетущего покрова маскировочной сети и снова увидели небо, то, казалось, оба облегченно вздохнули.
Первое, что бросалось в глаза в этом городе, – это большое количество полицейских патрулей. Во
