Он открыл папку и увидел на первой странице подклеенную по краю фотографию молодой улыбающейся женщины в темном платье. Ее черты показались ему знакомыми. Может быть, она походила на известную киноактрису? Он минуту вглядывался в смеющиеся глаза и вдруг заметил, что его руки, державшие папку, дрожат. Петер отогнул фотоснимок и прочел на его обороте: «Эрна Вангер, июнь 1944».
Он мгновенно все понял и испытал ужас.
Эрна! Та самая девочка в красном берете, весело размахивавшая портфелем. Та, что оставила самый яркий след в воспоминаниях его молодости. Воспоминаниях, ассоциирующихся в его душе со всем хорошим и радостным, что было до войны. Ничто в последующей его жизни не могло ни затмить их, ни сравниться с ними.
Пускай их любовь была недолговечна, но она была настоящей. Она не умерла до сих пор. Иначе отчего он уже полчаса сидит, закрыв рукой лицо, и бесконечно шепчет: «Не может быть!»
Он отчетливо вспомнил их расставание. Они улыбались друг другу и говорили «До скорой встречи». Неужели он вернулся сюда через семь лет, чтобы судить ее? Чтобы лишить жизни ту, которая шептала ему: «До скорой встречи» — и заботливо поправляла шарф на его шее? Кто так решил? Как и почему чудовищные обстоятельства могли сложиться так противоестественно?
Петер вскочил и стал метаться по номеру. «Что делать? Что делать? Что делать?» Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, он схватил трубку телефона и стал набирать номер междугороднего коммутатора. Через пятнадцать минут переговоров и ожиданий он наконец услышал резкий скрипучий голос:
— Фрейслер слушает.
— Господин президент, это Кристиан.
— В чем дело?
— Господин президент, я не могу вести этот процесс. Я должен быть отведен. Я…
— Что вы там мелете?
— Я лично знаком с обвиняемой.
— Та-а-ак, — протянул голос в трубке. — Что значит «знаком»? В каких вы отношениях?
— Мы дружили. Еще в школе…
— Когда виделись в последний раз?
— Семь лет назад.
— Состояли в переписке?
— Да… То есть нет… То есть она прекратилась уже несколько лет…
— Так в чем же дело, Кристиан? Я тоже лично знал Вицлебена, и это не помешало мне отправить старого негодяя на виселицу. В последнее время нам часто приходится судить известных людей, сделавшихся предателями. Если все судьи станут просить отвода, кто будет работать?
— Но господин президент…
— Прекрати истерику, Кристиан, и принимайся за Дело. Ты, конечно, можешь написать официальный рапорт на мое имя, но я бы не советовал тебе этого делать. Работай и не вздумай там выкинуть фокус!
В трубке раздались гудки.
Уже через час Петер проклинал себя за этот звонок. Он только что чуть не совершил предательство. Он думал только о себе, о том, в какую попал ситуацию, совершенно забыв о самой Эрне. Ведь именно через него судьба дает ей единственный шанс, а он хотел отказаться от своей миссии. Да, но что же он может сделать? Что от него зависит?
Петер схватил папку и стал быстро читать.
«24 января 1944 года около семи часов утра обервахтмайстер Зигфрид Кранк (12-й участок охранной полиции) задержал при попытке прикрепить на доску объявлений на Максимилианштрассе прокламацию антиправительственного содержания некую Вангер Эрну Элеонору, 1922 года рождения, оберхельферину ДРК. Последняя пыталась вырваться и убежать, но была схвачена и доставлена в 12-й участок ОРПО, а через час передана в гестапо. На предварительном допросе Вангер не созналась в авторстве прокламации и в своих намерениях…»
Он пролистнул несколько страниц и нашел ту самую листовку — большой смятый и надорванный с краю лист хорошей белой бумаги со словами, выведенными печатными буквами:
В пять часов в то злосчастное утро сторож продовольственного магазина, расположенного напротив доски объявлений, видел из своего окошка молодую женщину. Она прикрепляла кнопками к доске довольно большой лист бумаги. При этом женщина опасливо озиралась по сторонам. Сторож не обратил внимания на этот эпизод, не выходил и не интересовался содержанием объявления. Полицейский же, задержавший Эрну, зафиксировал другое время: семь часов. На допросе задержанная уверяла, что подошла к доске с целью повесить объявление своей знакомой по работе. Увидев оторванный и трепещущий на ветру лист, она своими кнопками стала укреплять его, не вникая в содержимое написанного. Проходивший мимо обервахтмайстер обратил внимание на испуг женщины, вызванный его появлением. Прочитав прокламацию, он мгновенно сориентировался и задержал фройляйн Вангер, пытавшуюся в тот момент вырваться и убежать. При обыске в ее сумочке действительно был обнаружен листок с просьбой откликнуться родственников некой Урсулы Геттинген или тех, кто что-либо знает об их судьбе. Дальнейшая проверка подтвердила — сослуживица Вангер, работница Красного Креста Урсула Геттинген, действительно просила свою подругу по пути с работы повесить ее объявление. Допрошенный агентом гестапо сторож на очной ставке опознал в Эрне Вангер ту самую женщину, которую видел из окна рано утром. Графологическая экспертиза прокламации оказалась затруднена тем, что весь текст был выведен плакатным пером средней ширины печатными буквами. Тем не менее эксперт-графолог по некоторым характерным признакам пришел к заключению о возможном авторстве Вангер относительно изъятой прокламации и тех, что были обнаружены ранее.
Петер снял трубку телефона и позвонил в справочное бюро. Ему повезло. Через несколько минут его соединили с начальником тюрьмы Штадельхейм.
— С вами говорит Петер Кристиан — судья, назначенный председательствовать на процессе по делу фройляйн Вангер.
— Слушаю вас, господин судья.
— Могу я сейчас увидеться с обвиняемой? Мне необходимо составить о ней личное впечатление.
Возникла пауза.
— Да, конечно, приезжайте.
— В каком она состоянии? Я имею в виду физическое состояние.
— В самом нормальном. Ни здесь, ни в гестапо ее никто пальцем не тронул.
Когда, предъявив документы, Петер вошел в тюремный двор, его встретил немолодой штурмбаннфюрер СС с черной повязкой, закрывавшей один глаз. Это был его недавний телефонный собеседник. Они прошли в кабинет, где Петер оставил пальто и шляпу. Затем его отвели в небольшое помещение со стоящим посередине квадратным столом и двумя стульями В углу находился еще один небольшой столик и стул.
— Сейчас ее приведут. Вам дать стенографиста для ведения протокола?
Петер осмотрел комнату. Он знал, что в таких помещениях, предназначенных для встреч адвокатов с подзащитными, устанавливали микрофоны и гестапо прослушивало все, что здесь произносилось. Знали об этом и сами адвокаты.
— Нет-нет. Не нужно. Видите ли, господин…
— Хеннике.
— Господин Хеннике. Два часа назад я разговаривал по телефону с президентом Фрейслером В этом деле появились некоторые нюансы, и моя беседа с обвиняемой должна быть совершенно конфиденциальной. Вы меня понимаете?
Штурмбаннфюрер переглянулся единственным своим глазом со стоящим рядом охранником и кивнул.
— Могу предложить одну из пустующих камер.
Петер поблагодарил, и они пошли по коридору. Где-то здесь летом тридцать четвертого застрелили
