позвонит Смолкин. Они с Люсей загадали, что если Федор позвонит Настене сам, то их план, явно подходивший к своему логическому завершению, сработал на твердую четверку. А если Федор признается Настене, что жить без нее не может, то на «отлично».
– Настя! – заявил тот с бухты-барахты. – Я все знаю. Люся мне все сказала. Приезжай сейчас же!
– Сказала? – изумилась та. – Неужели все-все? И как ты на это реагируешь?
– Наплевательски! – признался Смолкин и сделал страшную рожу карапузу. Тот сразу умолк и пригляделся. Видимо, рожа чем-то напомнила ребенку его родителя.
– Наплевательски?! – трагически произнесла Настена, готовая разрыдаться от подобного признания.
– Да. Мне наплевать, что ты там подцепила.
– Я подцепила?! – обомлела Настена.
– Мне наплевать, что это заразно, – продолжал вдохновенно Смолкин.
– Заразно?! – Настена поняла: еще одно слово – и она пошлет этого негодяя, думающего о ней так низко, ко всем чертям! Ко всем его бабам, которые подцепляли и заражали.
– Приезжай, не то я умру, – он хотел было добавить «…с голоду!», но тут Люся вырвала трубку:
– Настена, он говорит глупости и ничегошеньки не знает.
– Он признался, что если я не приеду, то он умрет, – пробормотала изумленная подруга.
– Не волнуйся, – Люся презрительным взглядом окинула Смолкина, пытающегося оторвать от своих штанов агрессивного мальчугана, требующего назад свою игрушку. – Он не умрет. Он вполне сносно себя чувствует.
– У! Ё! У! Ё! – закричал Смолкин, которого вредный ребенок укусил за ногу.
– Он страдает?! – поинтересовалась Настена, услышав в трубке крик.
– Еще как, – довольно сообщила ей Люся.
– Я приеду, – твердо сказала Настена и положила трубку.
– Детский сад, – пожала плечами Люся и достала с полки машинку.
Настена выбежала из дома, словно спешила на первое свидание. Наконец-то она дождалась! Он сам ей позвонил и сказал, что без нее умрет. Ради этих слов она была готова бежать к Федору на край света. Впрочем, бежать пришлось недалеко. Городок Энск был небольшой, подруги жили в соседних кварталах. Настене показалось, что она преодолела расстояние в десять минут на автобусе быстрее всех автобусов, вместе взятых. Отдышавшись у подъезда, она постаралась взять себя в руки. А если она ошиблась? Или на линии возникли помехи? Вклинился какой-то Казанова, вешающий лапшу на уши доверчивой девчонке, а вместо нее эту лапшу на свои уши приняла Настя?! А Смолкин сидит у себя дома и знать не знает, ведать не ведает, кто такая Белкина, и звать ее к себе не собирается.
– Настя! – обрадовался тот, увидя ее на пороге. – Честное слово, я без тебя бы умер!
– Правда? – растерялась покрасневшая от смущения Настя и прислонилась к стене.
– Правда, Настенька, правда, – подтвердил Федор и принялся стаскивать с нее плащ.
Особых чувств он не проявлял, что немного насторожило Настю, но ведь он все еще думал, что Люся его жена, и старался скрыть их. Настя поглядела на Федора таким нежным взглядом, что он оторопел. Похлопал глазами, потер раненый лоб и уставился на Настю, как будто видел ее впервые.
– Ты сегодня какая-то особенная, – прошептал он, явно желая, чтобы это услышала лишь она одна.
Смолкин наклонился и поцеловал ее в губы…
– Бу-бу-бу! – раздалось рядом с ними.
– Ложись! – скомандовал Федор и кинулся с девушкой на пол.
– Зачем же так сразу, – прошептала Настена, выглядывая из-за его плеча. – Здесь же дети!
Рядом с ними упала ударившаяся о стенку металлическая игрушка.
– Это не дети, – проскрежетал зубами Смолкин, – это исчадие ада. Весь в свою тетку.
– Петюня! – позвала мальчугана из кухни Люся. – Иди кашку доедать, мое золотце!
– Иди, Петюня, иди, – Федор поднялся и помог Насте, – и не возвращайся как можно дольше.
– Славный малыш, – отряхиваясь, сказала Настена, узнав племянника Эллочки. Та изредка брала его с собой на работу, сидеть с мальчуганом приходилось Настене.
– Не то слово, – пробурчал Федор, у которого, несмотря ни на что, настроение было просто прекрасным. Он сам не знал почему. Видимо, сказывалась близость Настены, которая с некоторых пор являла собой для Смолкина ощущение гармонии и уюта. – Столько времени прошло, – признался он ей, – а я все еще не могу смириться с мыслью о женитьбе на Селивановой. Настя, я чувствую, что у нас с ней ничего не получается! И почему-то мне кажется, что это происходит не оттого, что я такой плохой. Просто мы с ней разные люди. Ну, почему, скажи мне, пожалуйста, я не женился на тебе?! Ведь я на все сто процентов уверен, что в тот момент мне было все равно на ком жениться. И жениться-то я не хотел…
– А сейчас? – тихо спросила Настя, заглядывая в его растерянные глаза. – Сейчас не все равно?
– Нет! – пылко ответил ей Федор и заключил Настену в объятия. – Я всю ночь не спал и думал, думал. Настя! Я собираюсь развестись с Селивановой!
– И? – Настя требовала продолжения признания. Но его не последовало.
– Ты думаешь, мне не стоит торопить события? Мама с ней познакомилась. На работе все знают…
– Правильно, – чуть не заплакав, ответила ему Настя, – не торопи события. – И освободилась из его крепких рук. Ей тоже не следовало торопиться. Нужно еще немного подождать. Не зря Люся ее предупреждала, ох не зря. Ее подруга умная женщина, знающая все составляющие коварного мужского характера и все уловки их изворотливого ума. Федя не исключение. Он же мужчина. Как говорят русские люди, начал за здравие, закончил за упокой. Зря она надеялась.
Настена попыталась натянуть радостную улыбку на свое симпатичное личико и прошла в кухню, где с карапузом возилась Люся. Смолкин идти туда категорически отказался, предупредив Настену, что если юное создание забубнит, то лучше спасаться от него в коридоре.
– Какая прелесть! Он кушает, – восхищалась Настена, глядя, как заплаканный Петюня поглощает манную кашу. – Ты сама ее варила?!
– Скажешь тоже, – усмехнулась Люся, – сама варила! Эллочка дала в термосе. Активный мальчик, смышленый ребенок.
– И сколько ему, такой лапе? – Настена протянула руку, собираясь взять у подруги ложку и докормить малыша.
– Не знаю, – буркнула Люся, – пять или три, я в их годах не разбираюсь. Между прочим, у тебя своя смышленая лапа лежит на диване. И он очень голодный, я его не покормила.
– Бедненький, – пожалела Федора Настя и засуетилась.
Через полчаса, а за это время Петюня так и не доел свою кашу, вымотав все нервы у Люси, на кухню прибежал Федор. Его привлек запах свежесваренного кофе. Он уселся напротив мальчугана и ревниво поглядел в его тарелку.
– Плохой дядя, – выдал тот и принялся с невесть откуда взявшимся аппетитом доедать манку.
– Такое ощущение, – присмотрелась к ним Люся, – что они ведут себя, как конкуренты. Федор, прояви снисходительность к малышу. Представь, что он твой сын, наш сын.
– Никогда! – испугался Федор и принялся жадно хлебать свой кофе.
– Подожди, – спохватилась Настена, – я омлет положу.
– Я не готов к отцовству! – решительно отрезал Смолкин, принимая из рук Настены дымящийся омлет. – Во всяком случае, к такому, – он покосился на Петюню. Тот с безобидным видом играл на столе с игрушечной машинкой. – Я бы воспитал в нем уважение к старшим!
– Пледъяви документы! – наехал на него Петюня своим автомобильчиком. – Нету? Штлаф!
– У! – Смолкин отсел подальше, но не поглядел, куда именно садится, и промазал. – Ё!
Тарелка с горячим омлетом накрыла сверху его измученное переживаниями лицо. Федор закричал. Петюня испугался и тоже заорал. Настена заойкала и принялась очищать дорогую физиономию, пострадавшую за это утро уже несколько раз. Одна только Люся сохраняла полное спокойствие. Она четко знала, чего хотела добиться, и была в двух шагах от намеченной цели.
– Нет! – кричал Смолкин с полу. – Мои дети будут воспитаны по-другому! Я требую адвоката! И
