– Это ты так говоришь оттого, что он уходит с другой! – заявила Ермолаева.
Светлана не дослушала Эллочку и поплелась в огромный коридор, где без провожатого можно было заблудиться. Бекрушев и Виктория действительно собирались уходить вместе.
– Я все объясню, – он шагнул Светлане навстречу, – позже. Я позвоню, – он сжал ей руку.
– Ладно, – сказала она, вздрагивая ресницами.
Одна уже ждет телефонного звонка, играя с Пятихаткой. Теперь они станут ждать втроем?!
Когда за ними захлопнулась дверь, ей захотелось реветь белугой. Кто такая белуга и как она ревет, Светлана не знала. Но раз люди говорят, что громче нее никто не ревет, то это как раз ее случай.
– Ушли?! – Ермолаева так и не успокоилась. – Даже не попрощались, неблагодарные. Там этот, – она махнула рукой в сторону комнаты, – Беркутов. Мой хороший знакомый, между прочим. Я сама с ним не могу, деловые отношения, сама понимаешь. Но тебя, если хочешь, познакомлю ближе.
– Не хочу, – сказала Светлана, глотая слезы, – но за заботу спасибо.
– Не за что, – Эллочка подошла к ней и обняла за плечи, – не стерва же я какая-то. Сама только со своими проблемами разобралась. Это жизнь меня заставляет требовать пары. А если честно, то отец. Он боится, что я стану лесбиянкой или феминисткой, что еще хуже. Лесбиянки только друг друга любят, а феминистки при этом еще ненавидят мужиков. Господи, да за что их любить-то?! Вон твой красавчик тут же убежал. Не хнычь, мой не лучше. И где только шарахается? Квартира громадная, искать его буду до утра. Ты, Светуля, здесь пока посиди, приди в себя, – Ермолаева усадила ее на мягкий уютный диванчик. – А я пойду и принесу тебе, да не бойся, не капусту. Я тебе мороженого принесу со взбитыми сливками.
Светлана откинулась на подушки и застыла в нерешительности: рыдать или сдержаться. До того как вернется Эллочка с мороженым, у нее есть пара минут. Выплакать все слезы и успокоиться? Ермолаева права: нужно прийти в себя. Мороженое со взбитыми сливками не заменит форварда, но поможет успокоиться, это точно. Сладкое успокаивает.
– Ап-чхи! – внезапно раздалось рядом с ней.
Светлана вздрогнула и огляделась: в коридоре никого не было, если не считать того, что из гардеробной вышла длинная норковая шуба и принялась по стеночке пробираться к туалету. Шуба чихала, хихикала, повизгивала и, в конце концов, не дойдя до туалета нескольких шагов, завалилась на пол и принялась кататься. Светлана не выдержала и закричала.
Потом были разборки, в которых ей пришлось выступать свидетелем. На ее крик прибежала Ермолаева со взбитыми сливками, которыми в порыве гнева вымазала физиономию своего кавалера. В длинной норковой шубе он оказался не один, а с худосочной девицей с ярко-красными губищами, явно страдающей анорексией. Парочка тискалась в гардеробной, а Светлана им помешала. Они решили ее напугать и прикинулись ходячей молью. Если бы она не находилась в состоянии нервного стресса, то они добились бы своего, и Светлана ушла. Но она нервничала и орала, как потерпевшая от насильника. На крик вместе с Ермолаевой сбежались все гости. Финал был настолько печальным, что Светлане стало Эллочку жаль. Застуканный на месте преступления кавалер был испачкан кроваво-красной губной помадой в таких местах, за которые присутствующим стало неловко. Он хоть и был тут же изгнан с позором со своей анорексичной девицей, но оставил после себя полный погром в несчастном сердце Ермолаевой, которая сама никогда не отличалась преданностью.
– Ухожу в монастырь! – заявила она и, хлопнув дверью, направилась в спальню. – Или уйду в лесбиянки! Кто со мной, подруги– феминистки?! – Вечер был безнадежно испорчен.
Светлана вернулась домой одна, она разделась и упала в постель. Ожидая стойкую бессонницу, девушка лежала и глядела на темный потолок. Вот так наверняка чувствуют себя люди, когда умирают. Ни мыслей, ни желаний, ни ощущения времени и пространства. Ничего. Все осталось где-то там, где был он, и было счастье. Оно осталось где-то там… Светлана тупо смотрела в потолок и засыпала. Организм, не получая инструкций от опустошенной души, предпочел действовать в автоматическом режиме. Отблески светила, которое сияло от своего полнолуния, мелькали в зеркале, как золотые рыбки в мутном аквариуме. «Золотая рыбка, – подумала, погружаясь в сон, Светлана, – мне нужна золотая рыбка. Пусть она выполнит только одно желание». У нее было это одно желание, значит, она не умерла. Значит, для нее завтра наступит новый день. Для нее и для Ермолаевой, которая не умирала, а рыдала в подушку от обиды и злости.
Глава 10
Время от времени нужно выходить замуж
Светлана проснулась на кровати и не нашла рядом с собой ни одной подушки. Скомканное одеяло валялось на полу, а она лежала на постели поперек. Вот оно, преимущество спать одной! Вертишься в постели как хочешь, сыплешь спальными принадлежностями налево и направо, и никто тебе слова не скажет. Некому говорить-то. Она поднялась, ноги хрустнули костями и напомнили, что последняя утренняя зарядка была в это доме – ох как давно! Естественно, не прыгать же перед форвардом, тряся грудью и целлюлитом. К тому же от наклонов краснеет лицо, что не придает ему никакого очарования.
«Раз-два-три, к черту иди! – повторяла Светлана про себя, совершая немыслимые наклоны и приседания. – К чертовке иди!» – поправилась она и села на шпагат. Это был ее конек. Зря она не продемонстрировала его форварду. Но что бы это изменило?
Так, следующим этапом шли водные процедуры. Светлана с удовольствием залезла под душ и принялась плескаться. Спешить было некуда, очереди попасть под теплые струи воды никто не дожидался. Можно было не только бесконечно плескаться, но и петь совершенно идиотские песни, не опасаясь быть услышанной строгим музыкальным критиком. Нанеся на лицо и шею маску из белой глины с вонючими, но полезными для кожи добавками, замотанная полотенцем Светлана отправилась на кухню ставить себе чайник. «Как хорошо, – уговаривала она сама себя, – что меня никто не видит, и я могу расслабиться и поступать так, как мне хочется!» Остальные желания она постаралась пресечь в корне.
Интересоваться, с чем он будет сегодня пить кофе: со сгущенкой или сливками, тоже не требовалось. И прекрасно! Светлана отрезала ломоть хлеба, любовно уложила на него шмат докторской колбасы и поняла, что если она проживет остальную часть отпуска одна, то неимоверно поправится. После завтрака она решила позвонить подруге.
Люся не стала долго переживать по поводу того, что форвард ушел к другой. Она ограничилась одним-единственным словом «Гад!» Но в нем было столько экспрессии и потаенного смысла, что говорить еще что-то и не потребовалось. Выразив желание непременно проведать подругу, оказавшуюся наконец-то свободной женщиной, Люся положила трубку.
Светлана решила к ее приходу напечь блинов. Уж если толстеть, то по полной программе. От волнения все нормальные женщины худеют, а лично ей худеть-то как раз некуда. Значит, нужно есть и переживать, тогда вес так и останется идеальным. Есть и переживать? Ладно еще есть, но переживать она не будет. Светлана взглядом затравленного зверька посмотрела на телефон и вздохнула. Ясно, что он не позвонит. Она отогнала мысли о том, чем занимался форвард с брюнеткой этой ночью, и пошла смывать маску. После обильного умывания на лице оказался такой слой жирного питательного крема, которого на нем не было все последнее время. Светлане сегодня было все равно, перед кем блестеть излишками жира. Вообще не перед кем. И красить ресницы оказалось совсем необязательно! Довольно муторно вечером перед сном смывать с них тушь. В знак протеста она достала из дальнего уголка шкафа старые потертые джинсовые шорты, в которых любила «щеголять» дома, и скинула махровый халат. На домашней одежде, если живешь одна, тоже можно прилично сэкономить.
Блины, естественно, подгорели. Первый и второй оказались горелым комом. Но волноваться по поводу того, что вся квартира наполнилась запахом гари, Светлана не стала. Кому от этого плохо? Ей вполне комфортно и с запахом гари, а больше в ее квартире никого нет. Светлана выбросила блин в мусорное ведро и улыбнулась. Мусор тоже необязательно сразу выносить, а можно довести его до нужной кондиции, когда дышать ароматами, несущимися из ведра, станет невтерпеж. И никто не упрекнет ее в лени. Никто! Потому что некому.
И некому будет разглядывать ее расплывающуюся в разные стороны от блинов фигуру. Нет, этого
