принцу даже пришлось обратиться к городу с просьбой взять часть расходов на себя. В то же время он хотел извлечь из отъезда Карла определенные политические дивиденды. Этот союзник был ему нужен. Заявляя на публике, что король не должен уступать давлению шотландской церкви и тем более передавать ведение английских и ирландских дел в руки шотландцев, принц приватно уговаривал Карла принять любые условия, лишь бы обеспечить себе их поддержку. Коли они уж так настаивают, можно даже принести присягу па верность «Ковенанту» и придерживаться пресвитерианских обрядов во время пребывания в Шотландии. А когда трон будет отвоеван, о любых уступках можно благополучно забыть. Карл выслушал принца и выдвинул условия, которые, он был в этом совершенно уверен, окажутся для ковенантеров неприемлемыми. Так оно и получилось. Столкнувшись с отказом, Карл «впал в крайнее возмущение» и, явно играя на публику, заявил, что и ноги его на земле Шотландии не будет, если он не может взять с собой своих капелланов. Быть может, на обыкновенных шотландцев такая риторика произвела бы впечатление, но клирики лишь насупились и проворчали что-то вроде того, что не ожидали от короля «такого легкомыслия и тщеславия».
На самом деле они не могли примириться с тем, что король не поддался никаким соблазнам. «Поверьте, — писал своему корреспонденту один торжествующий роялист, вчера вечером все пресвитериане выглядели как дохлые крысы». Свою партию они явно проиграли. Оставалось оценить свое положение, чем они и занялись. А Карл тем временем оценивал свое. Блестящими его перспективы не назовешь, это уж точно. Он знал, что ирландцы терпят от Кромвеля одно поражение за другим; в то же время английские пресвитериане дали знать, что станут на сторону Карла лишь в том случае, если он найдет общий язык с ковенантерами. Денег, на которые Монтроз мог бы набрать новые отряды, не было, да и сам он куда-то пропал. Но в любом случае Карл считал, что нельзя бросать своего верного слугу ради каких-то сомнительных выгод, которыми соблазняет его Аргилл. Неожиданно выяснилось, что в этом нет необходимости. От Аргилла тайно прибыл посланник, заявивший от его имени, что, несмотря на скверную репутацию, которой пользуется маркиз, опасаться нечего. Если он откажется от планов вторжения в Шотландию, ему будет предложена «достойная» должность. Политик, куда более беспощадный и изощренный, нежели юный Карл, из-за кулис умело устилал ему путь в ловушку.
Ободренный заверениями Аргилла, Карл сообщил посланникам, что готов возобновить переговоры. Отныне его позиция такова. Он готов подчиниться всем требованиям шотландцев на их территории. Если парламент примет акт, учреждающий пресвитерианскую церковь в Англии и Ирландии, он этот акт подпишет. Но слово, данное Ормонду, сохраняет силу; в обмен же на свои беспрецедентные уступки Карл ожидает безоговорочной поддержки в борьбе за свое восстановление на английском троне, гарантий личной безопасности, достойного обращения и свободы. Шотландцы упирались. Они настаивали, чтобы Карл отринул Ормонда и полностью запретил отправление обрядов по католическому образцу. Казалось, переговоры вновь зашли в тупик. Повисло тяжелое молчание. И тогда Карл решил прислушаться к совету, который давали ему буквально все — принц Вильгельм, королева шведская, герцог Лотарингский, приближенные, друзья, Бэкингем. В один голос они призывали его принять условия шотландцев и повторяли, что потом о них можно будет забыть. Похоже, королевский сан удавалось сохранить лишь ценой моральной капитуляции. И Карл принял решение: он подпишет Бредский договор и заключит союз с шотландцами.
Оставалось решить еще одну проблему. Карл отправил послание Монтрозу, в котором указывал «воздержаться от любых военных действий… и по получении сего сложить оружие и распустить отряд». Но это исключительной важности письмо не дошло до адресата. К тому времени как гонец добрался до Шотландии, небольшое, численностью в 2000 человек, воинство Монтроза было разбито у Корбисдейла, сам он пленен, отправлен в Эдинбург и там четвертован. Голову несчастного выставили на всеобщее обозрение в Толбуте, а отдельные части тела отправили в крупнейшие города Шотландии для демонстрации жителям. Аргилл отомстил врагу. Да и униженный король, готовый последовать за посланниками в Шотландию, через непродолжительное время окажется в его власти. Парламенту маркиз доложил, что, по собственным словам Карла, он «ничуть не сожалеет о поражении Джеймса Грэхема, тем более что нападение он совершил не только без его согласия, но и против его воли».
Шотландский парламент торжествовал, но все еще не был удовлетворен до конца. Самый большой враг «Ковенанта» мертв. Король вот-вот будет в его руках. Что ж, теперь, довершая унижение, его можно вынудить к последней уступке. Едва Карл в сопровождении большой свиты, включая капелланов, поднялся в Терхайдене на борт судна, как за ним последовали новые шотландские эмиссары с новыми требованиями. Они были выставлены в Гельголанде, где кораблю пришлось бросить якорь из-за непогоды. Ковенантеры заявляли, что не пойдут на примирение с участниками соглашения с Карлом I. Они требовали, чтобы нынешний король обязался открыто порвать с Ирландией и запретил там отправление католических обрядов. Он сам должен принять положения «Ковенанта» и приказать своим подданным последовать этому примеру. Далее, ему не следует рассчитывать на безоговорочную поддержку шотландцев в борьбе за трон. Она будет предоставлена, только если церковь и парламент сочтут ее «законной и необходимой». Словом, шотландцы требовали безоговорочной капитуляции.
Охваченный отчаянием и яростью, Карл заявил, что никогда на это не пойдет. Он изменил маршрут и направился в протестантскую Данию. «Буря» на борту все еще бушевала, когда судно бросило якорь в Спее. Сквозь густой туман здесь уже угадывался шотландский берег, и в этих обстоятельствах, тем более что исчезли последние надежды на компромисс, Карлу, кажется, оставалось лишь покориться судьбе. Впрочем, он еще попытался включить в соглашение пункт, по которому английские законы имели приоритет над положениями «Ковенанта», но эмиссары категорически отвергли эту формулировку. Действительно, зачем идти на уступки, когда победа и так в кармане, а король с минуты на минуту капитулирует? Гневаться бессмысленно, протестовать тоже, и вот в липком шотландском тумане Карлу пришлось, спрятав гордость в карман, дать клятву на верность «Ковенанту». «О, миледи, — писал одной знакомой даме Хайд, — мы стремительно отдаляемся от христианства, забывая при этом, что придется держать ответ в другом суде».
Но Хайда не было, когда один молодой человек звонким голосом зачитывал этот позорный документ. «Я, Карл, король Великобритании, Франции и Ирландии, — говорилось в нем, — перед лицом Всемогущего и Всеведущего Бога, торжественно заявляю об одобрении и принятии Национального «Ковенанта» и Торжественной Лиги у «Ковенанта». Богомерзкое пресвитерианство явно одержало верх, и король «вместе со своей семьей берет на себя обязательство исповедовать его, ни при каких обстоятельствах не восставать против обрядов и не пытаться изменить их». Такое согласие — всего лишь жест политической целесообразности, и все понимали, на что идут. От репутации Карла остались одни ошметки, и, как показали события ближайшего будущего, никто и ничего из этого не извлек. Ковенантеры же отдавали себе отчет в том, что они просто обвели молодого человека вокруг пальца и он подписал соглашение с тяжелым сердцем. «Наша вина больше», писал один из них.
Глава 5
Падающая корона
Сколь крупно Карл ошибся, стало ясно уже в тот момент, когда он ступил на шотландскую землю: свободно общаться с ним дозволено было лишь людям Аргилла. А когда молодого короля доставили в дом маркиза, ему сразу дали понять, что из его свиты нужно удалить всех последователей казненного Карла I. Такое начало не предвещало ничего хорошего, хотя узколобость лидеров «Ковенанта» никоим образом не подкреплялась мнением народа, которого они тиранили. Обыкновенные шотландцы любили своего короля. Жители Абердина устроили в честь Карла фейерверк и преподнесли ему 1500 шотландских фунтов, дар, с точки зрения отцов города, слишком щедрый, так что другим городам было указано воздержаться от подобных жестов. Ковенантеры любыми способами заставляли Карла постоянно испытывать чувства вины и унижения; так, чтобы напомнить ему о совершенных грехах, его поселили в доме, из окон которого открывался вид на городскую площадь Абердина, где на всеобщее обозрение была выставлена отсеченная рука Монтроза.
Королевский кортеж проследовал через Данди и Сен-Эндрю. Там Карл вынужден был выстоять четырехчасовую проповедь — в ближайшие недели это убийственное испытание превратится в рутину — и,
