опасности, проистекающие из республиканской формы правления, и они, вне всяких сомнений, сочтут себя морально обязанными выступить против нее. Застращав таким образом присутствующих призраком республиканизма, Шефтсбери заговорил далее о колоссальных богатствах, которые голландцы нажили торговлей. Он прекрасно понимал, что страх и зависть — самые сильные аргументы. Тщеславные голландцы, вещал Шефтсбери, стремятся к установлению ни больше ни меньше как «всемирной империи наподобие Рима». Амбиции их настолько велики, что даже сейчас, потерпев поражение, они отклоняют предлагаемый им мир. При таких обстоятельствах каждый, несомненно, согласится, что наш общий долг — добить их. Если же, грозно заключил оратор, «у кого-то дрогнет сердце и он позволит им подняться на ноги, то пусть помнит, что Голландские Штаты и по интересам своим, и по устройству — вечный враг Англии!».
Решив, что аудитория должным образом подготовлена, Шефтсбери выдвинул смелый, хотя и сомнительный тезис, долженствующий убедить ее, будто к войне короля подтолкнули сами же парламентарии. Разве обращение парламента от апреля 1664 года, говорил он, не содержит призыва предпринять необходимые действия против Голландии? Это-то верно, только в обращении ни слова не говорилось о насильственных акциях. Но Шефтсбери предпочел об этом умолчать. «Это ваша война, — заявил он. — Это вы подсказали королю, как следует действовать, и слово ваше было истинно и справедливо». Шефтсбери был убежден, что добропорядочные англичане накопили в своих сердцах ненависть против всего голландского и со страстью римлян стремятся повергнуть врага. «Delenda est Carthago» («Карфаген должен быть разрушен»), — с пафосом повторил он слова Катона Старшего и далее, дойдя до кульминационной точки своего выступления, начал демонстрировать чудеса цинизма и изворотливости. В 1668 году, напомнил Шефтсбери, парламент выделил деньги на заключение Тройственного протестантского альянса Англия — Голландия — Швеция, направленного против Людовика XIV. Альянс распался, Карл вступил в союз с Францией, совместно они повели войну против Голландии, и вот теперь, призывая предоставить королю кредиты, Шефтсбери выступает за новый тройственный альянс — «альянс между королем, парламентом и народом, и да пребудет он во веки веков».
На парламентариев все это не произвело особого впечатления. Выносить решение на основе пышных слов и риторики они вовсе не собирались. Явно понижая тон дискуссии, депутаты обратились к деталям. У них есть некоторые законные, как им представляется, претензии, у истоков которых стоит как раз Шефтсбери. За время каникул в палате образовалось 36 вакансий, и Шефтсбери лично объявил выборы на освободившиеся места. Не менее восьми из них были отданы Дорсету, где его семья занимала сильные позиции, и среди депутатов бытовало мнение, что таким образом парламент хотят переманить на сторону двора. В результате всех 36 новых депутатов лишили полномочий и приняли резолюцию, согласно которой лишь парламент обладал правом объявлять новые выборы.
Покончив с этим, оппозиция и далее повела дело не без тонкости и с такой мерой организованности, что это позволило ей переиграть Шефтсбери и не дать ему решающим образом воздействовать на позицию парламента. Проблема, стоящая перед депутатами, была по-настоящему сложна. Как бы ни надоела им война, но их еще больше раздражали попытки Вильгельма Оранского наводнить Англию всякого рода пропагандистской литературой и склонить людей на свою сторону. Карл и сам изо всех сил старался поставить барьеры на пути ее распространения. Он арестовал двух голландцев, заподозренных в том, что с этой целью они и были тайно переправлены в Англию. Грузы и отдельные лица, прибывающие в страну, тщательно досматривались (существовала, в частности, версия, будто подстрекательскую литературу доставляют в бочонках из-под сливочного масла, предназначенных для испанского посольства). Было издано постановление, пресекающее «подрывные» речи. Кроме того, Карл выпустил ряд указов, направленных против подпольной прессы, а теперь (что показательно в свете предстоящих событий) изыскивал возможности поставить под контроль недавно вошедшие в Лондоне в моду кофейни. Именно здесь прежде всего собирались люди потолковать о текущих событиях, почитать газеты, и здесь же распространялись памфлеты и сатиры, играющие немалую роль в формировании общественного мнения. Все эти многочисленные меры свидетельствовали о серьезности ситуации, и ответственные и опытные депутаты считали, что в условиях, когда неприятель столь беспардонно нарушает правила международного поведения, пытаясь воздействовать на умонастроения законопослушных англичан, средства на военные расходы следует выделить. И казне действительно было разрешено расходовать дополнительно по 70 тысяч фунтов в месяц на протяжении ближайших полутора лет, однако на определенных и обязательных для выполнения условиях, связанных с тем, что волновало большинство депутатов, — Декларацией о веротерпимости. Тут они решили во что бы то ни стало заставить короля пойти на попятную.
Возражений против нее было два. Первое — юридически-конституционное. Карл декретировал веротерпимость указом, который получал преимущество перед парламентскими актами. Этого депутаты не могли и не собиралась допустить, правда, при всем возмущении свою позицию они сформулировали в выражениях хотя и твердых, но почтительных. «Мы считаем необходимым довести до сведения Вашего Величества, — говорилось в парламентском послании, — что штрафные санкции в церковных делах могут быть приостановлены исключительно парламентским актом». Карл понимал, что выделение денег, в которых он так остро нуждался, напрямую зависит от его согласия снять эту проблему, но поначалу на полную капитуляцию не пошел. Он утверждал, что обладает-таки известными прерогативами в церковных делах, но, смягчая свою позицию, признал, что права приостанавливать санкции у него не было. Парламентарии этим не удовлетворились, заявив, что короля просто ввели в заблуждение. Мало того, палата единодушно проголосовала за то, чтобы направить королю послание с требованием принять меры против растущего в стране влияния папизма.
Таким образом парламент ясно давал понять, что по-прежнему чрезвычайно озабочен как альянсом короля с католической Францией, так и тем, что слишком много католиков получили в последнее время гражданские и военные посты. Главное, депутаты подчеркивали решимость защитить свою англиканскую церковь, свою англиканскую конституцию и свою англиканскую культуру. Преследуя эту цель, они составили так называемый Акт о присяге. Чрезвычайная резкость его формулировок свидетельствует о непримиримой позиции парламента. Отныне всякий, кто желает поступить на государственную службу, обратиться в суд, взять на воспитание ребенка, выполнять те или иные исполнительские функции, должен не только принести присягу на верность короне, но и принять причастие по англиканскому обряду, а также публично отречься от таинства католической мессы. Точная формулировка акта звучит так: «Заявляю, что, на мой взгляд, в таинстве Божественной Вечери нет никакого пресуществления, как нет его в хлебе и вине, кто бы их ни освящал».
В то время как фактически загнанный в угол король безуспешно пытался натравить одну палату на другую в попытках предотвратить принятие акта, члены палаты общин упрямо не хотели выпускать из рук другой акт — о военных кредитах. Они прекрасно понимали, что, если проголосовать за него и передать в верхнюю палату, он будет принят и там, затем одобрен королем и тот, заполучив деньги, сразу же распустит парламент на каникулы. Представители партии двора тщетно заклинали парламентариев не тянуть с голосованием, если, конечно, они хотят скорейшей и безоговорочной победы над голландцами. Те отвечали, что сначала надо решить церковные дела. Это был старый принцип, давно установившаяся конституционная традиция, и она всегда служила палате общин добрую службу в ее борьбе с любыми формами религиозной терпимости.
Карл, с трудом сдерживая ярость, решил пойти с козыря. Эти упрямцы настаивают на принятии совершенно неприемлемого акта? Что ж, в таком случае он просто распустит парламент. В конце концов, у французов кладовые обширные, а Людовику все еще нужен союзник на море. В Уайтхолл был вызван французский посол — но тут Карла ждало тяжелое разочарование, более того, он оказался в таком унизительном положении, какое не мог себе даже вообразить. Посол заявил, что Людовик не может дать Карлу требующейся суммы. Ему придется вернуться в парламент и как-то договариваться с депутатами. Если это означает согласие с Актом о присяге, что ж, так тому и быть. Посол также ясно дал понять, что король Франции по-прежнему рассчитывает на поддержку Карла. Уже полученные деньги надо отрабатывать. Ситуация сложилась патовая. Выходит, король Англии больше не может по своему усмотрению распустить парламент, более того, он вынужден получать указания и от французов, и от собственных депутатов. Карла II Стюарта, того самого Карла, который считал себя по силе и славе первым среди европейских монархов, переиграли и свой собственный парламент, и Король-Солнце. Это было катастрофическое падение — Карл прекратил действие Декларации о веротерпимости и одобрил Акт о присяге. На улицы Лондона высыпал
