Только умалишенный верит.
Я мог стать ее другом, но постеснялся. После суда в квартиру меня привел Филипп, меня трясло. А когда б не трясло, этого текста не было бы. Она угостить хотела чаем, а я, идиот, отказался.
Она спела песню, которая называется «Когда я уйду».
Еще чего: стоять! Никуда Вы не уйдете. Вы – наша потому что.
Нет, моя.
Да: драма.
Меньше всего хотелось бы компрометировать тему наскоками, в прежние времена стяжавшими мне славу хама и нигилиста: во-первых, потому, что в самые неприятно поворотные мои катаклизмы, когда все висело на волоске, он звал меня в эфир своей программы, чего не делал никто, во-вторых, если АМ и не заслужил панегириков, то уважения достоин безусловно. Хотя бы за свои заслуги перед русской словесностью (которые, разумеется, ничтожны перед моими), страдающей от обилия косноязычных урюков: в Останкино он, по сравнению с иными, – златоуст. Хотя бы за то, что работает по… денно и нощно работает, в заулках сознания, в той части души, о которой он не будет болтать даже со мной, отчетливо сознавая, что сходит с ума (и то сказать, я не видел ни одного человека в моей профессии, кто сохранил бы на четвертом десятке благоразумие. Вот елейное выражение морды или пучеглазие – это да, у каждого второго это.
И все же усыпанный блестками путь АМ драматичен.
Всякий телеведущий – дитя малое и, следственно, самый мощный потребитель любви на планете. Нарцисс, тщетно силящийся уверить публику почтенную в противном.
Пишу о Малахове – но пишу и о себе. Отсюда болезненные ощущения: ты начинал как герой высокого жанра, а продолжаешь (или заканчиваешь) фарсом.
Свист, увещевания остановиться.
Но на останкинских небожителей улюлюканьем не воздействуешь, едким словом их не проймешь.
Ему приходится быть отвратно самоуверенным, ибо, даже если споткнется, затопчут. До второй молодости далеко, а глаза – прегрустные. Ну что за жизнь, когда самое яркое в ней событие – поход в тренажерный зал?! Я был очевидцем, как воодушевлен он после тренировки и как крепок на едкое слово и раздражен, когда съемки следуют одна за другой. Ургант пошутил: АМ так одержим работой над икроножными мышцами, что, верно, хочет отобрать звание самого красивого человека Планеты у Сергея Зверева, такая у него своекорыстная цель.
Один из писателей, придавших графоманским забавам художественный статус, обозвал Москву магометански-конфуцианским конгломератом.
«Выжить» – точное слово.
Практически невозможно.
Во второй раз не взялся бы, клянусь.
Кто, задаюсь риторическим вопросом, осуществляет наезды на АМ, суть которых, опуская мат, в том, что он говорлив необыкновенно и в этой многоречивости много от попугайства, – кто эти критиканы? Преимущественно – бездари, считающие себя, разумеется, недооцененными гениями.
Вопреки тому, что эти умники – и многие из вас – думают об АМ, он не лишен чувств, я это знаю по его отношению к маме, и, уж конечно, на голову в профессиональном смысле выше своих ругателей, обанкротившихся прямо во время своих кухонных синклитов.
Проблема лишь в том, что поденщина вынудила его стать певцом «дребедени, лишних мыслей» (И. Бродский), а ситуация в телеистеблишменте, когда никто уже никого не наставляет, и не чтобы там на сияющий путь праведности, а просто сдохла институция педагогов, – эта ситуация обрекает тебя на то, что ты волей-неволей с этим со всем остаешься наедине.
Парадокс: телеведущий – самый социализированный человек, тогда как быть селебрити – это обрекать себя на одиночество. На радость ниспровергателям.
Они же не умолкают ни на секунду, обвиняя АМ в полной творческой несостоятельности, но, хотя он аллергически воспринимает критику, он все еще на ногах.
Сейчас другой состав атмосферы, и, если уж звук в ней распространяется иначе, что говорить о методах достижениях успеха; мы с ним начинали при царе Горохе, на коленях и впотьмах, на трех работах, а теперь – на, получи Интернет! Он хорошо маскирует комплексы и камуфлирует профнепригодность, как бы сказать, стилизует ее под непричесанность.
Говорят, что АМ – креатура всесильного Эрнста, отсюда пропуск в лигу небожителей. Даже если это правда, а это правда, на площадке потеет не Эрнст, а АМ.
Он редко дает интервью – и правильно делает. Вопервых, мало кто умеет интервью брать, во-вторых, у него есть собственный журнал, где он всегда может написать, что он на коне, что он загорал с Киркоровым в Майами, а в Брюсселе жил в номере, недавно оккупированном Боно из U-2.
Хулители хулителям рознь; дурацких мы послали, а кому сказать, что целоваться взасос с Канделаки на церемонии – есть верх пошлости? Мне? Но я и сам пошляк.
Ругать его вообще имеет право только человек удачливый – любой другой тут же, тотчас, сейчас будет заклеймен как завистник.
У него давно нет личного пространства, отсюда раздражительность. Всякий ляп сопровождается хохотом скотоподобной публики, в большинстве своем беспрецедентно глупой, как мы и чем мы себя не тешили.
АМ – ее фаворит, но из кожи вон лезет, чтоб стать любимцем ТЕХ, Главных. Которые любят в отношении себя речи с повышенным содержанием сахара. Которые прежде разрешали огромные тиражи и вояжи за бугор, а чуть что не так, штрафовали игнорированием и бессонницей.
Сейчас, знаю по себе, ровно то же.
У него получается с НИМИ ладить, у меня не получается и не получится, видимо.
Вообще сейчас, когда год идет за пять, удивительно осознавать, что АМ в Останкино за долгожителя, хотя уже срывается и в прямом эфире, в минуту слабости: как, дескать, мне все тут, и вы, надоело!
А выпускникам журфака ему невозможно не завидовать, они о цене успеха не задумываются.
Гений и мораль не всегда дружны.
Скорее наоборот.
Меж тем АМ вкалывал с первого курса, приехав (выбравшись) из Апатит Мурманской области, из путаных зарослей провинции, где в теории все самородки, а на поверку ленивая пьянь, любящая пиздеть про недооцененность на кухнях в столь любезной им манере хипстерских терок: «все – чмыри».
Если я правильно понял за эти годы характер АМ (а я не вхожу в ближний круг), он, как все мы, нуждается в успехе, но, в противность большинству из нас, готов заради успеха на все.
Объективно оценивая АМ, нужно признать, что при огромном количестве плюсов он издает огромное количество несравненно пошлых ляпов, особенно когда переходит на отсебятину.
Вот тут – некая закавыка: в случае с АМ барышням, любящим его, плевать, как и что он говорит, а люди взрослые к нему снисходительны, для людей таких он – чужой праздник, истово болтающий телемэн оттуда, где даже звонки другу просчитанные.
Все равно, что бы ни делал АМ, даже если ему препоручают вести «Евровидение», – он непреодолимо
