Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
Жизнь растений теперь затаилась
В этих странных обрубках ветвей.
Ну, а что же с тобой приключилось,
Что с душой приключилось твоей?
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда все пред тобой сожжено
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?
и т.д.
Здесь вперемешку приведены три строфы из “Бабьего лета” Пастернака и “Облетают последние маки” Заболоцкого. Подобные стихи сохраняли поэтическую честь и достоинство в гибельные времена – и не более того. Но и не менее. Таких стихов много у Пастернака: “Весенняя распутица”, “Перемена” (“Я льнул когда-то к беднякам…”, “Весна в лесу”, “Июль”, “Тишина”, много их и у Заболоцкого: “Неудачник”, “Одинокий дуб”, “Летний вечер”, “Сентябрь”… Все они более или менее повествовательны, рассудочны, посещают, можно сказать, один и тот же словесный, образный и ритмический склад, хотя, разумеется, время от времени освещаются собственными, опознавательными огнями. Регулярные классические размеры; если строфика, то четырехстрочная с перекрестной рифмовкой, рифмы точные и самые простые. У Пастернака: всегдашней – пашни, грань – глянь, просторы – горы, вдали – подмели, духом – пухом, борозд – рост, кленах – зеленых, нет – цвет (“Пахота”). У Заболоцкого: расстоянье – сиянье, листву – траву, заката – утрата, когда – труда, человека – века, огромны – Коломны, интерес – чудес, блуждала – провожала, полна – она (“На закате”).
Вспомним рифмовку в стихах раннего Пастернака, состоящую сплошь из приблизительных, зато непредсказуемых рифм: адрес – театре, страшное – спрашивают, лучшее – мучает, слышал – мыши, белокуры – набедокурить, радостно - градусе и т.д.) И строка тогда у него бежала с наклоном вправо, к рифме – маховому колесу захлебывающегося от восторга и спешки стиха. И хотя рифма раннего Заболоцкого была куда более скромной, тем не менее и он позволял себе время от времени знакомить на рифме далекие слова, обращаясь к экзотической лексике: мамка - полигамка (“Купальщик”), номер – соломе, змея – завия, ужас – наружу, баня – хулиганя, одинокая – охая (“Цирк”)
Стиль 40-50-х подразумевает также присутствие некоторой примеси дидактики, поучения. “Быть знаменитым некрасиво…”, “Не спи, не спи, работай…” (хотя, конечно, “Ночь” – великое стихотворение – и его отзвук слышен в стихотворении Заболоцкого “Не позволяй душе лениться!”, назойливом в своей повелительной модальности), “Старая актриса”, “Неудачник”…
Что касается лучших стихов, высших достижений поэтического стиля, каждый безошибочно назовет “Август”, “Рождественскую звезду”, “Вакханалию”, “В больнице”, “Свидание” (“Засыпет снег дороги”, “Разлуку” (“С порога смотрит человек…”), “Ночь” и “Зимнюю ночь”, “Божий мир” (“Тени вечера волоса тоньше…), а Заболоцкий непредставим без “Прощания с друзьями”, “Где-то в поле возле Магадана”, “Бегства в Египет”, “Уступи мне, скворец, уголок”, “Приближался апрель к середине”, “Чертополоха”…* Назовем здесь еще, вспомнив то, с чего мы начали, и те стихи, в которых местоимение первого лица стоит у него в начале первой строки: “Я воспитан природой суровой…”, “Я не ищу гармонии в природе…”, “Я твой родничок, Сагурамо…”, “Я трогал листы эвкалипта…”, “Я увидел во сне можжевеловый куст…” Перечень, разумеется, далеко не полон. И подумаешь: несмотря на все издержки и “поражения”, имело смысл меняться, уходить от замечательной манеры ранних стихов, столь любимых нами, чтобы были написаны эти стихи.
2003
