ветра и волн, недостойна нести на себе принцессу Алели, самую благородную и прекрасную из всех принцесс!
— Перестаньте, Мистигрис! — сказала Алели. — Мне хорошо и здесь. Я ни о чём не прошу и ни о чём не жалею.
— Однако, госпожа моя, — сказал Мистигрис, — припомните, когда граф Капри предлагал вам свою руку, он послал в Салерно великолепный корабль красного дерева, весь украшенный золотом и слоновой костью. А матросы, одетые в бархат?.. А шёлковые снасти?.. А три зеркальные каюты?.. Вот что приготовил для вас какой-то ничтожный граф. Я уверен, что синьор Зербино не захочет отстать от него — ведь он так могуществен, так добр, так…
— Этот старичок может оглушить своей болтовней, — вздохнул Зербино. — Говорит, говорит… Право, я не прочь иметь такой корабль, хотя бы только для того, чтобы заткнуть глотку болтуну. Надеюсь, это бы его успокоило хоть на часок.
Не успел он произнести эти слова, как принцесса Алели вскрикнула: «Посмотрите!»— и схватила его за руку. Дровосек вздрогнул и оглянулся… Что это? Как очутился он на этом великолепном корабле с белоснежными парусами, похожими на лебединые крылья, с шёлковым шатром над палубой и алебастровыми лампами, освещающими каждый уголок?.. Проворные матросы ловко и бесшумно делали своё дело.
Мистигрис оживился. Вот наконец занятие для человека, привыкшего управлять! Он кинулся распоряжаться, подгонять, приказывать…
Но матросы не обращали на него ни малейшего внимания, будто его совсем не было на палубе. Даже самый маленький юнга и тот не нашёл нужным выслушать его и что-нибудь ответить.
Однако Мистигрис не унывал. Он опять вернулся к Зербино и, самодовольно улыбаясь, сказал:
— Надеюсь, ваша светлость довольны моим усердием и стараниями? Поверьте, всё, чего я хочу, — это заслужить вашу благосклонность!
— Замолчи, болтун! — сказал дровосек. — Я хочу спать. Запрещаю тебе говорить до завтрашнего утра.
Мистигрис хотел пожелать ему спокойной ночи и сказать на прощанье что-нибудь любезное, но, к своему великому изумлению, не мог выговорить ни слова. Не зная, как скоротать время до завтрашнего утра, он отправился в одну из зеркальных кают и улегся спать.
«Всё надоедает, даже счастье», — говорит пословица.
Можете себе представить, как надоело Мистигрису плыть неизвестно куда и неизвестно зачем да ещё всё время молчать! Он только и думал о том, как бы заставить Зербино высадиться на сушу.
Однако действовать надо было осторожно. А то, чего доброго, этот мужик вспомнит, кто он такой, и опять возьмётся за топор. Попробуй-ка тогда стать министром у дровосека!
Едва только Мистигрис снова обрёл дар речи, он пошёл разыскивать Зербино.
Дровосек и принцесса сидели на корме и о чём-то беседовали. Мистигрис остановился, прислушался, и волосы стали у него дыбом.
— Мой друг, — говорила Алели, — подумайте, как были бы мы счастливы, если бы поселились где- нибудь тут, на берегу, вдали от всех, в маленькой лесной хижине…
— Да… — задумчиво сказал Зербино. — Завести корову, кур… Это было бы неплохо.
Мистигрис почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, и он решительно выступил вперёд.
— Ах, синьор!.. — закричал он. — Посмотрите же! Посмотрите скорее!.. Как это прекрасно!
— Что такое? — спросила принцесса. — Где? Я ничего не вижу.
— А я и того меньше, — сказал Зербино, хлопая глазами.
— Как? Вы не видите этого сверкающего на солнце мраморного дворца? — удивился Мистигрис. — Не видите эту широкую лестницу, спускающуюся к самому морю среди апельсиновых деревьев и роз?
— Дворец? — испугалась Алели. — Я не хочу во дворец! Опять скучные придворные дамы, назойливые лакеи, опять притворство, сплетни, лесть!.. Нет, нет, я не хочу! Уедем отсюда поскорее!
— Это верно, — согласился Зербино. — Чего мы не видели во дворце!
— Такого дворца, синьор, вы не видели никогда! — закричал Мистигрис не своим голосом. — Он не похож ни на один дворец на свете. В нём нет ни придворных, ни лакеев. Там прислуживают невидимки. Там у столов и кресел есть руки, а у стен — уши!
— А языки у них есть? — спросил Зербино.
— Нет… то есть да, — сказал Мистигрис. — Они говорят, когда их спрашивают, и молчат, когда их не спрашивают.
— Значит, они умнее тебя, — сказал дровосек. — Что ж, пожалуй, я бы хотел иметь такой дворец. Только где же он? Я его не вижу.
— Он перед вами, ваша светлость! — сказал с торжеством Мистигрис.
И в самом деле, корабль уже подошёл к берегу, на котором высился сияющий золотом и мрамором дворец, самый светлый и весёлый, какой только можно было себе представить.
Зербино, принцесса Алели и Мистигрис сошли с корабля и стали подниматься по широкой белой лестнице, среди магнолий и роз.
Мистигрис шёл впереди, отдуваясь на каждой ступеньке.
Подойдя к решётчатым дворцовым воротам, он хотел позвонить, но звонка нигде не оказалось.
— Эй, кто там!.. — закричал Мистигрис и стал стучать и трясти решётку изо всех сил.
— Что тебе надо, чужеземец? — металлическим голосом спросила решётка.
— Я хотел бы видеть владельца этого дворца, сказал Мистигрис с некоторой робостью. (Дело в том, что ему еще никогда не приходилось разговаривать с кованым железом).
— Этот дворец принадлежит синьору Зербино, — ответили ворота. — Когда он подойдёт, мы откроемся. Не стучите понапрасну и не трясите нас.
В эту минуту к воротам подошёл Зербино под руку с прекрасной Алели.
Ворота почтительно распахнулись и пропустили их обоих, а заодно и Мистигриса, который семенил сзади.
Они вышли на террасу и невольно остановились, глядя на бесконечное небо, сверкающее в лучах утреннего солнца.
— Как хорошо! — сказала Алели. — Не хочется уходить отсюда.
— Да, славно, — ответил Зербино, опускаясь на каменные плиты. — Давайте-ка посидим здесь немного.
Но Мистигрис был вовсе не охотник сидеть на каменном полу.
— Разве тут нет кресел? — спросил он.
— Мы здесь, мы здесь! — закричали дружно чьи-то бархатные голоса, и три мягких кресла вбежали на террасу со всех четырёх ног — так быстро, как только позволяли их коротенькие выгнутые ножки.
Мистигрис плотно уселся в одно из кресел.
— А не хотите ли вы теперь позавтракать, синьор Зербино? — спросил он.
— Хочу, — сказал Зербино. — Только где же у них тут стол? Вы не видите?
— Здесь, здесь! — ответил густой, низкий голос, и великолепный стол красного дерева степенно и неторопливо подошёл и стал перед ними.
— Это восхитительно! — сказала принцесса. — Но где же кушанья?
— Мы здесь, мы здесь, мы здесь! — закричали наперебой голоса — звонкие, как серебро, и чистые, как хрусталь.
И целый полк блюд, тарелок и тарелочек, ножей, вилок, графинов, стаканов, солонок и соусников в один миг выстроился на столе.
Такого завтрака не подавали даже во дворце у короля Мушамиеля.
— Ну, ваша светлость, — сказал Мистигрис, — довольны ли вы теперь вашим покорным слугой? Не могу скрывать от вас, что всё это — дело моих рук.
— Ты лжёшь! — прогремел у него над головой чей-то голос.
Мистигрис обернулся, но нигде никого не было. Это заговорила колонна, поддерживающая свод
