Затем, после обеда пришло Ваше письмо от 8-го Апреля. Радостно мне и вместе с тем совестно, что я как бы вызываю Вас на письма отвечать перед самым экзаменом. Когда Вы получите это письмо, этот страшный день будет уже прожит и, Бог даст, благополучно прожит. Не хочу более останавливаться на вопросе
об экзамене, перейду лучше к другим. Ваша добрая Мама просит меня прислать мою карточку: не знаю, заказать ли такую, как я Вам теперь послала, или сниматься еще раз в маленьком формате? Больших карточек мы сделали только шесть. Ваша Мама высказывает также желание вступить со мной в постоянную переписку, что для меня, конечно, будет большой радостью. Я навсегда сохраню ее письма и, когда Вы приедете, покажу Вам это дорогое незабвенное письмо, которое я вчера от нее получила. Я читаю его и перечитываю, и каждый раз оно меня приводит в восторг. У нас завяжется переписка, и вот будем по косточкам разбирать Вас, мой хороший, и бранить наперерыв.
Очень буду рада познакомиться с Вашим братом; боюсь только, что для него будет немного трудно пересилить себя и идти к нам: он, кажется, такой нелюдим. Я очень хочу его узнать, как и всю семью Вашу, и каждый неизвестный мне офицер Оренбургского полка представляется мне Вашим братом, и я стараюсь отыскать в нем какое-нибудь сходство с Вами, но до сих пор напрасно. Что же касается генерала Максимова, признаюсь Вам, мне бы приятнее было, если бы он был у нас с визитом при Вас, если бы Вы его к нам привели; но так как он в данном случае поступает очень любезно и деликатно и, вообще, считает себя Вашим другом, я думаю, неловко будет отклонить делаемую им для Вас любезность, тем более что до осени откладывать этот визит будет слишком долго, а весной мы, может быть, увидимся лишь в деревне. Итак, мы будем ждать Максимова. Он, вероятно, будет у нас один: напишите должна ли я в ответ на эту любезность быть с Тетей к Madame Максимовой? Благодарю Вас от всего сердца за Вашу любовь к Тете и за то, что Вы не разлучаете меня с ней! Вы меня так обрадовали и успокоили решением этого вопроса! О моих взглядах на отношения, которые должны установиться между Вами и И. И., напишу в следующий раз.
Я не совсем рада, что Вы оставляете уже Лазарет, кто за Вами дома присмотрит после тифов, говорят, нужно соблюдать осторожность в течение целого года.
Как здоровье Вашей сестры?
13 Апреля 1888 г., Петербург
Дорогая моя Екатерина Константиновна!
Пишу Вам еще совсем разбитым и нравственно, и физически выдержанным вчера экзаменом. Он прошел удачно, хотя и не блестящим образом, как я привык сдавать обыкновенно экзамены по главным предметам; но грешно было бы требовать от Господа чудес, а блестящий ответ при моем теперешнем состоянии был бы чудом! Я рад, что часть экзаменов свалилась с плеч, и хотя осталось 3 экзамена и письменная работа, да я надеюсь все преодолеть и, как средневековый рыцарь, принести к Вашим ногам академический значок и, быть может, обеспеченную будущность. Мне поставили 10 баллов, более чего и не требуется по 1-му разряду. Признаюсь Вам, что занятия вновь разбили мои силы, и одно время я лелеял мысль – отложить хоть 3 экзамена до осени, бросить все и приехать к Вам – отдыхать и лечиться. Обо мне было сделано представление, где при прекрасной аттестации Академия просила не лишать меня чина, если буду держать экзамены осенью (что бывает по одному из драконовских законов Академии), но высшее начальство решило, что мне полезно рисковать здоровьем, то есть, иными словами, отказало в такой серьезной просьбе. Бог с ними и с этой канцелярщиной, вечно преграждающей с начальническим сердцем доступ вопросов жизни и правды! Не пугайтесь этих строк и примите их как знак моего полного к Вам доверия: я и матери не писал бы так откровенно о своем здоровье, как пишу Вам, зная, что с Вами нечего секретничать – Вы человек с характером и силой воли!
Боюсь за свои силы, но надеюсь остановиться во время, когда почувствую, что этого требует благоразумие. Тогда отложу остальные экзамены на осень и откажусь от чина. Конечно, последнее, то есть чин, для меня важен; но отложив экзамены на осень, я не лишусь 1-го разряда. Вот какой сумбур и неопределенность в моей бедной головушке!
Я тревожился тем, что Вы уже долго не получаете от моей Мамы письма. Желал бы, чтобы Вы ее пока узнали хоть по письмам и оценили ее золотое сердце. Если жизнь меня не очень жалует теперь, зато подарила мне такую мать и дарит мне Вас: с такими друзьями щелчки жизни не страшны!.. У Вас начинается с Мамой переписка? В добрый час!.. Только не верьте всему хорошему, что будет писать Вам обо мне Мама, и не составьте с ее слов мнение обо мне! Я всегда был Маменьким любимцем, а потому говорить обо мне беспристрастно она не может и всегда ставит меня на пьедестал, не желая верить, что я – простой смертный, которому не пристало мечтать о пьедесталах. Кроме того, довольно долго я живу вдали от матери, наши жизни, а следовательно, взгляды, разошлись, и мы понимаем друг друга лишь сердцем. Мама в восторге от Вашего письма и отец мой тоже. Мама собирается вести с Вами деятельную переписку, и это меня радует. Брат мой теперь в деревне и, как вернется, будет у Вас. Он – прекрасный, честный и умный человек, но действительно нелюдим и нигде не бывает, так что Вы на него и не претендуйте, если, кроме 2–3 раз, Вы его не увидите в это время. С братом я очень дружен и люблю, но хотя вижу в нем большие недочеты, которые другой назвал бы оригинальностью. Замкнутый характер брата мешает нам сойтись близко, а дружба наша принадлежит к числу тех, когда взаимная помощь делается естественно, сама собой, не говорится лишних слов, и все понимается во взаимных отношениях с полуслова. Брат Вам должен понравиться: все, кто с ним первый раз встречался, выносят это впечатление.
Из Ваших писем я вижу, что Вы в Июне уезжаете в Карльсберг. Не можете ли Вы сообщить хоть приблизительно, в каких числах это будет? Мне хотелось бы хоть на 3 дня приехать в Вильну перед выпуском (между экзаменами и представлением Государю будет промежуток недели в две). Получив от Вас сведения, я соображу, как все это устроить. Во всяком случае, окончив Академию, я имею право взять 28- месячный отпуск на более продолжительное время. Тогда прямо приеду к Вам, чтобы восстановить в деревне свои силы.
С Вашего позволения я пишу Максимову (его зовут Иван Иванович), что Вы разрешили ему сделать визит. Полагаю, что до визита самой Максимовой к Вам Вам и Тете не следует делать первый шаг, то есть познакомиться с М-me Максимовой, а за Вас отдам визит или я, когда приеду, или Андрюша, когда приедет. Впрочем, Вы сами хорошо знаете все светские приличия, а говорить и советовать заранее – значит наверняка ошибиться. Максимов, как Вы верно выразились, «считает» меня своим другом, и я к нему расположен, так как пользуюсь его неизменной симпатией уже 6 лет; характерами же и взглядами на жизнь мы с ним совершенно расходимся.
Сегодня первый день, когда я не сижу за книгами и могу думать о Вас без головных болей, без тревожных взглядов на раскрытые книги. Меня все тревожит мысль: достаточно ли хорошо свидетельствуют мои письма о тех чувствах, которые питаю я к Вам в моей душе! Вот уже два месяца, как я живу в каком-то невообразимом хаосе, выбитый из обычной колеи, окруженный неразрешимыми и разрешимыми вопросами, опасениями, сомнениями, неприятностями!! Ваша любовь ко мне озаряет эту тему, но как узник, отвыкший от света и изнуренной борьбой и лишениями, я могу только молча благодарить существо, пролившее этот свет в мою душевную темницу, оставляя все выражения моей благодарности до полного освобождения! Итак, не истолкуйте дурно мои нескладные, нечастые и грустные письма: занятия и болезнь отнимают у меня радости жизни, и бывают минуты, когда перо валится из рук. Чтобы не утомлять себя, я почти прекратил переписку и даже не читаю газет; к вам же не могу не писать – это значило бы лишить себя той нравственной бодрости, которая не покидает меня!
Сестре моей лучше, я к ней еду сегодня в Институт и хочу подарить букетик живых цветов, которые она так любит. Пишу и Тете, и Клеопатре Александровне. Я дал себе два дня отдыха, а там опять сажусь <.. >
Вильно, 24 Апреля 1888 г.
Сегодня получила я письмо Ваше, дорогой мой и хороший Александр Владимирович, и положительно не знаю, что мне делать. Умолять ли Вас, как в последнем письме, Вами еще, кажется, не полученном, отложить все до осени или положиться на благоразумие Ваше?
В последнем письме Вы пишите: «На что больному даже генеральский чин?», а сегодня говорите: «Неужели остановлюсь в нескольких шагах от цели из-за возможности какой-либо беды с моим здоровьем?»
