хорошеньким юным мальчиком, мечтавшим об офицерских погонах. Но с офицерскими погонами ему пришлось подождать, поскольку экзамен он провалил. Шура остался в полку на положении вольноопределяющегося. Наступила весна 1914 года. Снова Анна с детьми поехала к себе в деревню, снова зацвела сирень перед окошками их домика, снова на лесных полянах появились душистые белые цветы ночной фиалки. Кажется, никогда еще в лугах не было так много цветов. А в самую жаркую пору сенокоса ударил гром – война с германцем! Объявили мобилизацию, по дороге к Весьегонску потянулись подводы с новобранцами. В Григоркове варили пиво, на проводах обнимались и пели. В памяти осталось: «Прощайте елочки да сосенки, весь титовский приход! Прощайте девоньки холосеньки: везут на пароход!»
В Питере война проявлялась в каком-то общем возбуждении, в ожидании победы и перемен. Приехал попрощаться Шура. Он решил, что теперь незачем готовиться к экзаменам в кадетский корпус, если офицером легче и быстрее можно стать на фронте. Только бы война не кончилась слишком быстро! Родители благословили его, мать надела ему на шею освященный крестик. Он уехал и как в воду канул: ни письма, ни весточки. Лишь в конце января им сообщили, что Александр Соколов ранен и лежит в госпитале, здесь же, в Петербурге. Ранен он был нетяжело. Довольно скоро его выписали домой на поправку. Его привезли вместе с костылями и шинелью, на которой красовались офицерские погоны прапорщика. Соседи и товарищи со всего двора валом повалили к Соколовым повидаться с героем. Гордая за сына, Анна оберегала его покой. Видно, немало горького хватил он на войне: Александр часто кричал во сне, был нервным, раздражительным, иногда просил водки. Выпив вместе с отцом, он начинал сумбурно рассказывать, как был убит его товарищ, пытался петь: «А прапорщик юный со взводом пехоты пытается знамя полка отстоять. Отбился от всей он своей полуроты, но нет, он не будет назад отступать!» Успокоительно действовали на него стихи, которые читал ему школьный товарищ, на войну не попавший и работавший где-то в конторе. Анна сидела с ними и слушала. Много прекрасных стихов запомнила она и могла потом читать их наизусть, но вот модного тогда Бальмонта не оценила.
Александр уехал весной, когда Анна с детьми уже собиралась в деревню. Утешая ее, Кирилл говорил, что Шура едет не на фронт, а на переформирование, и что там, глядишь, и война кончится. Но война не кончалась. В конце лета Кирилл написал Анне в Григорково, что в городе все дорожает и чтобы они пока не приезжали. Анна и подумать не могла, что останется в деревне навсегда. Не теряя времени, она начала готовиться к зиме и к деревенскому житью: заготовляла сено, дрова, купила несколько мер картошки, посеяла озимую рожь. Переселение в деревню неожиданно открыло перед ее дочкой Олей, окончившей начальную школу, возможность продолжить обучение. В Весьегонске была хорошая земская гимназия, куда брали девочек всех сословий для подготовки сельских учительниц, однако учение было платным. Анна узнала о льготах для семей фронтовиков и попросила Александра прислать справку, что сестра Ольга находится на его иждивении. Как раз перед этим Александр написал, что он снова в госпитале, что награжден Георгиевским крестом и произведен в поручики. Справка была получена, Анна отвезла Олю в Весьегонск, записала в подготовительный класс и устроила на квартиру.
На Покров умер дед Сергей. После него остались избушка, две овцы и конь Серко, который, кажется, больше всех горевал по своему хозяину. Постепенно налаживались отношения Анны с деревенскими жителями, которые поначалу относились к питерке с недоверием и иронией. Весною ей выделили гряду в коллективном капустнике. В сенокос она уже вместе со всеми косила на большом лугу. Бабы ночевали в сенном сарае одни, смеху и шуткам не было конца. С ними Анна ненадолго забывала о своих хозяйственных заботах, но тревога о Шуре никогда не оставляла ее.
С недоумением и недоверием встретили крестьяне весть об отречении Николая. Анна Васильевна усматривала в этом какую-то интригу, какой-то хитрый ход. В октябре 1917 года в Григоркове совсем нежданно объявился Шура, ныне штабс-капитан Александр Кириллович Соколов, возмужавший, огрубевший и беспокойно-напряженный. Он приехал вместе со своим ординарцем-хохлом Нечипоренко, и при них было много всякого оружия, включая австрийский ручной пулемет. Отмывшись в баньке и выспавшись под материнским кровом, Александр решил пройтись по улице. «Ты погоны-то сбрось, ваше благородие! А то мы поможем!» – приветствовали его бывшие товарищи – недавние окопники. «А ну, суньтесь! – выхватил он гранату-лимонку. – Я за погоны кровью заплатил, не вам их снимать!» Между тем Нечипоренко принялся обхаживать местных девушек и уговорил-таки одну из них уехать вместе с ним на Украину. Вскоре вслед за ординарцем уехал и Александр. Он исчез незаметно, оставив матери на сохранение свой Георгиевский крест и погоны. Анна хранила их тридцать лет, а пулемет и прочее оружие утопила в болоте.
Три года от Александра Кирилловича не было никаких вестей, мать уже не чаяла увидеть его живым, как вдруг он приехал, да еще с молодой женой и целым ящиком спичек. То-то было радости! Тем более что в деревне спички, так же как соль, мыло и керосин, были большим дефицитом. Оказалось, что Александр служит теперь в Красной армии, обучает солдат в том же самом Грузине, где когда-то начинал свою военную карьеру. Воспользовавшись приездом дорогих гостей, Анна, как мать красного командира, испросила и получила дополнительный пай земли: на Александра и на его жену-белоручку. Вообще же после знаменитого декрета «Земля – крестьянам» всю землю в деревне делили еще по старинному обычаю – полосами, отдельно в каждом поле, но теперь в расчет брали не только мужиков, но и баб. Революция уравняла в правах женщин с мужчинами, что Анна Васильевна считала огромным достижением и заслугой советской власти. Второй заслугой, по мнению Анны, было освобождение земли от помещиков-паразитов, а также уничтожение классовых различий. Третья величайшая заслуга – это широкий доступ крестьян и рабочих к образованию и науке. Новая власть в лице комбедов (комитет бедноты) все больше вмешивалась в сельскохозяйственное производство, в изъятие и распределение продуктов труда. Бытовала в то время частушка: «Хорошо тому живется, кто записан в бедноту! Хлеб на печку подается, как ленивому коту».
Усиливалось давление на религию и церковь. Молодой настоятель титовского храма снял свою рясу, остригся, да и уехал. Священник-старик, занявший это место, стал предметом насмешек, впрочем, довольно беззлобных: «Как-то в праздник поп ходил да святой водой кропил. И за этот водосвят с мужиков он брал оклад. А оклад был не велик: лишь овса-то четверик. Только поп-то наш Иван: он напился сильно пьян. И весь собранный овес злоумышленник унес». Это вклад Анны Васильевны Соколовой в деревенскую самодеятельность. Но подобный традиционный крестьянский юмор превратился в глумление и кощунство, когда явилось и взялось за дело «Общество воинствующих безбожников». Скрепя сердце Анна сожгла в печке свои старые намоленные иконы, чтобы ее шустрый сынок Павлушка не утащил их безбожникам на поругание. Кирилл Сергеевич был потрясен, когда узнал об этом из письма. Монастырь «На камне» закрыли, колокол сбросили, монашек разогнали и устроили коммуну – все общее! Она вскоре распалась, когда один коммунар убил другого за свое испачканное пальто. Позже в монастырских стенах была машинно-тракторная станция, а теперь там одни развалины.
Соколовы окрестьянились: они пахали, сеяли, косили, теребили лен, жали и молотили, дружно, в четыре цепа, выстукивая ритм на подмерзшем току. Благодаря строгости, настойчивости и хозяйственной хватке Анны Васильевны все у них ладилось, все делалось вовремя. Не было случая, чтобы у них сено подмокло или рассада на грядах засохла. Если было нужно, поднимались рано, ни свет ни заря, и работали до темноты. Одного лишь правила Анна всегда придерживалась неукоснительно – давать своим работничкам двухчасовой отдых в обед. Требовали ухода и корма породистая корова, лошадь, гуси. Заботами Анны были построены сарай и рига для сушки снопов, приобретен самогонный аппарат – вещь нужная в условиях тогдашнего запрета на алкоголь. За все эти годы Анна побывала в Питере только один раз, когда, бросив хозяйство на Ольгу и Павла, приезжала ухаживать за тяжело болевшим Кирюшей. Чужими и непривлекательными показались ей их опустевшая запущенная квартира и обезлюдевший город. Она уезжала в деревню без сожаления, а Кирилл, как солдат на посту, остался на своей работе, хоть порой он ничего не получал за нее, кроме скудного пайка. Зато к пятилетию Октябрьской революции Кирилл Сергеевич Соколов был награжден медалью «Герой Труда» и получил отпуск. Часть пути до родной деревни ему пришлось пройти пешком, с мешком за плечами, в котором он нес себе домой иконы из чьей-то пустовавшей брошенной квартиры.
Дети взрослели. Павел поступил в весьегонскую трудовую школу второй ступени (бывшую гимназию). Он еще в деревне сам собрал детекторный приемник, повесил антенну на самую высокую березу и решил для себя, что будет инженером или физиком. Ольга окончила гимназию первой ученицей, получила из комитета справку о своей политической благонадежности и собиралась в Питере поступить в какой-нибудь институт. Анна сшила дочери жакеточку из домотканой холстины и переделала для нее свою единственную шерстяную юбку. Нагрузив Олю корзиной с бельем и припасами, она отвезла дочь на
