неподвижно стояли рядом. Они зашевелились только тогда, когда их окликнули, взяли меня за руки и повели.
Коридорчик, сени, первая комната, свет за шторками, и вот он — фашистский генерал в кабинете, оборудованном в украинской хате.
Я на мгновение задержался на пороге, увидев генерала. Он сидел за столом, перед ним была лампа с абажуром, рядом кровать с подушками до потолка, на стене коврик с голой русалкой. В последнюю очередь я приметил здоровенного пса, который лежал у ног генерала.
Солдаты прикрыли дверь и остановились за моей спиной. Овчарка, почуяв чужого, бросилась ко мне. Я, естественно, подался назад, солдаты подтолкнули меня навстречу псу. Тот встал на задние лапы, передними уперся мне в грудь и зловонно дохнул прямо в лицо. Спасаясь от зубов овчарки, я закрыл лицо руками. Но силы были на исходе, и я упал. Пес, рыча, стал рвать гимнастерку.
Только тогда генерал позвал собаку и что-то сказал солдатам. Они подняли меня с пола, подвели к стулу и усадили.
В комнате остались майор-переводчик и генерал, у ног которого послушно лежала овчарка.
На столе у генерала я увидел письмо, которое мне вручили перед вылетом.
Посмотрев на меня, переводчик взял письмо, быстро пробежал его, что-то сказал и подал его генералу. Переговариваясь, они то и дело посматривали на меня. На лице генерала вдруг отразилось подобие улыбки, он обратился ко мне.
— Кто вы? — перевел майор.
Я поднялся со стула, переводчик взмахнул рукой — сидеть.
— Я — летчик. Герой Советского Союза.
В том, что отвечать надо именно так, я не сомневался: в письме наверняка было поздравление по поводу присвоения мне этого звания.
Генерал поинтересовался, откуда я родом, где учился, на каких фронтах воевал, сколько сбил самолетов, являюсь ли коммунистом. Я коротко ответил на все вопросы. Переводчик что-то записывал, пока я говорил. Генерал смотрел мне прямо в лицо. Взгляд его был тяжелый, мрачный. Мне даже показалось, что глаза генерала стали больше и с каждой минутой приближаются ко мне.
Попросив переводчика перечитать одно место в письме, генерал неожиданно встал из-за стола. Собака поднялась тоже.
— Где штаб вашей армии? Штаб танковых сил?
Я ожидал, что об этом спросят, и сразу ответил, что не знаю.
— Почему вы пошли на таран нашего самолета? — резко переменил он тему.
Пришлось объяснить ситуацию, сложившуюся в воздушном поединке с «рамой», упомянуть о неожиданном столкновении с ней.
— А у нас есть свидетель, который утверждает, что вы преднамеренно таранили нашего разведчика.
Через минуту в комнату вошел высокий, светлорусый офицер. Голова и левая рука его были забинтованы, куртка расстегнута, на кителе поблескивали какие-то нашивки, награды.
Генерал произнес несколько похвальных слов в адрес вошедшего. Мне объяснили, что это знаменитый летчик-разведчик, работающий на танкистов. Раненый заговорил тоже.
— Господин генерал считает, что вы сбили нашего аса, нарушив законы ведения войны в воздухе. Немецкие летчики никогда не прибегали к тарану, торжественно переводил майор. — За таран вы будете наказаны.
Как бы подтверждая слова переводчика, генерал гневно взглянул на меня.
От удара в воздухе я был весь в крови. Во время разговора с генералом кровь вдруг хлынула из горла. Летчик наклонился ко мне, подал не то платок, не то полотенце, которое услужливо протянул ему переводчик. Генерал велел налить мне воды. Переводчик и летчик довольно долго возились со мной, помогая остановить кровотечение. Когда же я смог говорить, повторил то, что сказал раньше.
Перекинувшись несколькими словами с летчиком, генерал закурил, погладил собаку и махнул рукой.
Переводчик позвал солдат, находившихся за дверью, они взяли меня за плечи и вывели из кабинета.
Ночь опустилась на село. В высоком небе мерцали звезды. А меня снова куда-то повели. Сзади шагали несколько гитлеровцев. Я с трудом различал еще видимую серую тропинку и чувствовал себя все хуже с каждом минутой.
Промелькнули последние деревья, мы шли над глубоким оврагом. «Где-то здесь… — с отчаянием думал я. — Ведь допрос состоялся…»
Один из солдат вышел вперед. «Если будут стрелять, он должен отойти… Только он отойдет — прыгну в овраг…»
Мозг работал лихорадочно. Все во мне сжалось для предстоящего броска. Пускай полечу вниз вместе с солдатом. У меня хватит духу побороться с ним. Я должен вырваться из плена любой ценой!
Чем больше настраивал я себя на прыжок, тем сильнее волновался и терял силы. Не может, видимо, человек долго находиться в таком напряжении. Я вдруг почувствовал, что ноги стали деревенеть, а руки отяжелели. Уставшее тело всей своей тяжестью гасило мой пыл.
А между тем мы подошли к какой-то хате. Меня завели в комнату. Яркая лампа ослепила глаза. Среди нескольких немок я сразу узнал по выражению лица русскую женщину. Она не решилась заговорить, но первой взялась за мою рану. Промыла ее, приложила мазь, забинтовала, дала марганцовки, чтоб прополоскал рот. Охранники и остальные женщины отошли в сторону, оживленно болтая. Я почувствовал, что моя спасительница умышленно замедлила движения.
— Кто ты? — шепотом спросила она.
— Летчик, — еле слышно ответил я.
Ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Она даже не взглянула на меня. Но по ее щеке скатилась слеза.
Потом меня повели обратно, в то же село. Настроение улучшилось. Если б решили расстрелять, зачем лечить?
Та же тропинка, бежавшая вдоль оврага, теперь вызывала совсем другие мысли. Я понял, что надо выждать более удобный момент.
И снова — хата. Обычная сельская хата, такая, как те, что согревали нас под Сталинградом или на Донщине. Но теперь она стала для меня тюрьмой. В комнате лишь узкая койка, застеленная старой одежкой. Два солдата, которые сопровождали меня, указали на глиняный пол, а сами сели на кровать. Я примостился у стены. Посмотрел на них, они — на меня. Должно быть, нам всем было непонятно, почему двое должны стеречь одного? Не знаю, что прочитали они в моем взгляде. Я кое-что понял по их глазам. Охранники отвернулись, начали говорить о чем-то своем. Приоткрылась дверь, и на пол возле меня упала ватная фуфайка. За дверью на миг показалось женское лицо, обрамленное черным платком.
Сложив фуфайку на манер подушки, я прилег на полу. Но сон не приходил.
Куда меня отправят? Что будет завтра? Черная стена неизвестности, как бесконечная ночь, стояла передо мной. И вдруг вижу… свой аэродром. Курган. Ко мне сбегаются товарищи, поздравляют с возвращением. Я — дома!..
Из забытья меня вывел скрип двери. Открыл глаза, вижу: та же молодая женщина стоит в нашей комнате, освещенная плошкой. Она босая, платок надвинут на брови. В руках держит кружку и краюху хлеба.
Один из солдат взял у нее кружку, хлеб и передал мне.
Прекрасное видение не вернулось ко мне, и я уснул как убитый.
Проснулся уже на рассвете от сильного взрыва.
Сперва увидел своих охранников — они тоже не то спали, не то дремали на койке. От грохота оба подхватились, загалдели, забегали, очевидно, не зная, как быть с пленным. Взрывы один за другим сотрясали землю. Оконные стекла повылетали, хату подбрасывало, как самолет на воздушных ямах. Солдаты то выглядывали в окна, не зная, что делать, то приседали на пол от нового взрыва. Забившись в угол, я ликовал: наши перенесли огонь на тылы врага и перешли в наступление! Мы, летчики, давно ждали
