двор…
— А если на гитлеровцев нарвемся?
— У нас их нет. Поперли отсюда…
На другой день снова встретились с тем же человеком и снова — о том же. Теперь он выслушал нас более доброжелательно, указал дорогу, на которую следовало обратить внимание. Два дня мы безрезультатно дежурили под старым дубом у той дороги. И только на третий увидели группу вооруженных людей. Оба чуть не запрыгали от радости. Когда партизаны приблизились, я вышел навстречу и направился прямо к командиру, приложив руку к своей кепчонке:
— Здравия желаю, товарищ командир! Разрешите…
— Кто такие? — резко оборвал он, схватившись за автомат.
Партизаны остановились. Командир, высокий, бородатый человек с красной ленточкой на головном уборе, сурово оглядел нас. Я коротко рассказал о себе, о Карюкине, надеясь, что наша история, наши офицерские звания говорят сами за себя. Но мы с Виктором не знали суровых законов партизанской жизни.
Командир не поверил ни тому, что мы выскочили на ходу из немецкого поезда, ни тому, что мы оба действительно офицеры-летчики. Он приказал нам убираться…
«Вперед!» — приказал командир, и партизаны двинулись за ним. Мы остались у дерева. Когда последний боец прошел мимо нас, мы переглянулись и побежали вдогонку.
Партизаны остановились. Я снова подошел к командиру:
— Вы не имеете права отказывать нам!
И тут он, видно, поверил. Поверил не словам — мой голос, глаза, удрученное лицо Карюкина убедили командира, что мы не лжем. Наступило тягостное молчание.
— Мы идем на боевое задание, — уже иным тоном произнес наконец командир. Сколько времени это займет, неизвестно…
Теперь мы с Виктором не поверили ему.
— Вы хотите бросить нас! — вырвалось у Карюкина. Бородач приблизился ко мне. От него пахло дымом и сырой одеждой.
— Слово коммуниста: мы придем за вами, — и протянул руку…
Хозяева по нашему настроению догадались обо всем. Да мы и сами признались, что нам придется подождать, пока за нами придут.
— Вари, мать, побольше борща, — сказал Иван Степанович. — Чем сами кормимся, тем и поделимся с вами…
Настроение было хорошее. Мы отдохнули, окрепли, а надежда попасть к партизанам и встретить с ними Красную Армию окрыляла нас. И все же не просто осуществилась наша мечта.
Прождав два дня, мы с Виктором снова вышли к знакомому дубу. По дороге тянулся свежий след от колес. Он повел нас в глубь леса. Боясь потерять след, мы волновались и ужасно торопились. Вдруг окрик: «Стойте! Руки вверх!»
Из-за дерева показался молодой парень с автоматом. Красная полоска на его фуражке обрадовала нас: в подобный «плен» мы сдались с удовольствием.
Парень с автоматом повел нас в глубь леса. И вскоре мы попали в настоящий поселок из высоких, крытых сеном шалашей. Здесь нас передали другому часовому. Мы с Виктором уселись на бревне. «Неужели начинается все сначала?» — взглядами спрашивали мы друг друга.
Ждать пришлось недолго. Нас привели в просторный шалаш со столом и скамейками, сделанными из горбыля и кругляков. Мы предстали перед командиром соединения партизанских отрядов[6] Иваном Приймаком и комиссаром Емельяном Ломакой.
Выслушав историю нашего побега, Приймак и Ломака поверили нам и даже объяснили, почему нас с Виктором не сразу взяли в отряд. Оказалось, что несколько дней назад в расположение партизанских отрядов пытался проникнуть шпион, выдававший себя за летчика, Героя Советского Союза, бежавшего из концентрационного лагеря.
Во время разговора в шалаш вошел довольно молодой, по-боевому снаряженный человек. Командир и комиссар доложили ему о нас и сообщили, что мы хотим остаться в одном из отрядов до подхода советских частей. Незнакомец окинул нас обоих быстрым внимательным взглядом и обратился почему-то ко мне:
— Вам приходилось стоять на аэродромах двадцать третьего района авиационного базирования?
Я удивился, что здесь, так далеко от Южного фронта, знают о 23-м РАБе, но не подал вида. На вопрос надо было отвечать, его, конечно, задали не из праздного любопытства.
— Приходилось, — сказал я.
— Кого знаете из двадцать третьего РАБа? — в упор посмотрел на меня собеседник.
— Проценко, Кузнецова… — начал перечислять я. Незнакомец, услышав эти фамилии, жестом прервал меня и крепко обнял, лицо его расплылось в улыбке.
— Так подготовить шпионов не под силу ни одной разведке в мире… Совсем недавно я разговаривал с Проценко и Кузнецовым. Уверяю вас, это наши парни, сказал он командиру и комиссару.
Нас познакомили. Это оказался командир оперативной группы штаба партизанского движения Украины Александр Тканко.[7] Неделю назад его забросили самолетом в Приднепровье, с заданием объединить местных партизан для помощи Красной Армии при форсировании Днепра.
Сразу растаял лед недоверия. С этой минуты мы с Карюкиным стали членами славной партизанской семьи.
На столе появилась карта с нанесенной обстановкой на фронтах. Тут мы и узнали, что советские войска успешно продвигаются на запад. Нам рассказали, что противник отступает за Днепр и создает полосу обороны в районе Киева; что фашистские прислужники тоже удирают за Днепр; что гитлеровцы угоняют на запад колонны военнопленных, увозят народное добро.
— Наша обязанность, — сказал комиссар,- громить завоевателей на дорогах отступления. Не давать им сосредоточиваться. Отбивать награбленное имущество, освобождать из неволи военнопленных и тех, кого сумела обмануть лживая фашистская пропаганда.
Нас с Виктором отвели в столовую, хорошо накормили. Потом поменяли кое-что из одежды, выдали фуфайки. Карюкина сразу определили во взвод, меня взял к себе комиссар Ломака.
Так осенью 1943 года мы с Виктором попали в одно из партизанских соединений, действовавших на Переяславщине.
Для нас с товарищем начался новый этап фронтовой жизни. В отряде отнеслись к нам хорошо. Много внимания на первых порах уделяли нам Емельян Ломака, Александр Тканко, Касым Кайсенов, Илья Процько, Василий Яковенко, Алексей Крячек. Для нас, летчиков, партизанская жизнь была непривычна, и товарищи помогли разобраться во всем, войти в обстановку.
С огромным интересом слушал я по вечерам рассказы партизан об удивительном храбреце Иване Приймаке, о талантливом организаторе отряда имени Шевченко на Каневщине — Емельяне Ломаке, о высадке оперативной группы Александра Тканко и о ее переходе к Днепру.
— Хоть я и Ломака, но беда меня не сломила, — в шутку сказал как-то о себе комиссар.
В этой горькой шутке была большая доля правды. Емельян Демьянович Ломака родился в здешних краях — в той самой Григорьевне, где мы с Виктором оказались несколько дней назад и откуда увидели широкий Днепр. В Григорьевне он закончил школу, потом учился в вузе. Перед самой войной был призван в армию и первые бои вел на границе. Потом сражался под Киевом, а на левом берегу Днепра попал в плен. Совершил побег. Больной, обессилевший, добрался почти до линии фронта. Но зима принудила его возвратиться на Каневщину, в родную Григорьевку. Некоторое время скрывался у брата, а затем наладил связи с местными жителями и «окруженцами». Верные люди из Бучака, Букрина, Зарубинца, Трахтемирова помогли достать оружие. С помощью все тех же патриотов Ломака организовал партизанский отряд имени Тараса Шевченко.
Потом судьба свела Емельяна Ломаку с Иваном Приймаком, партизаны которого действовали на Переяславщине. В 1943 году оба отряда объединили силы и избрали своей базой лес на левобережье Днепра. За лето партизаны не только наладили надежные связи с жителями окрестных сел. Народные мстители крепко держали в этом месте Днепр, по которому оккупанты перевозили грузы. Не один катер и не
