— Садись, надо думать, как нам всем выкрутиться. Ты вчера привез сервиз и сказал при всех посольских, что кому-то из них еще будешь наручники надевать. Угрозу услыхал камердинер, да и сервиз увидал. Вот он, дурак, и решил, что воровство разоблачили. Побежал к себе в комнату, закрыл дверь и повесился.
— Камердинер?! Нет, этого не может быть!
— Откуда такая уверенность?
— Он производил такое благоприятное впечатление, так, казалось, искренне переживал кражу, что на него подумать было невозможно.
— Ты, Путилин, опытный сыщик. Ты отлично знаешь, что случаи создают воров. Иной сам по себе и не думал о воровстве, но прельстился вещью, плохо лежащей. Так было и на этот раз. Камердинер по каким-то делам уезжал в Париж, вернулся — в буфете дорогой сервиз лежит, никто им не пользуется. Вот он и соблазнился, довольно неумело подделался под кражу с улицы. Ты ведь сразу догадался, что украл кто-то из прислуги.
— Но куда камердинер дел сервиз? Ведь мы точно узнали, что ни один покупатель краденого сервиза не приобретал!
— Покойный оставил предсмертную записку, мне ее герцог любезно показал. Камердинер раскаялся в своем грехе, пишет, что ему и деньги-то были не нужны, что за бесценок продал уворованное англичанину Леону Бурку, остановившемуся в доме Штакельберга по Косому Дементьевскому переулку. Герцог тут же послал к англичанину полицейских из охраны, и тот без запирательств сервиз вернул.
— Так у герцога теперь два сервиза? — простонал Путилин.
Галахов выдохнул:
— Вот именно! Более того, сегодня утром герцог рассказал об этом Николаю Павловичу. Что теперь о полиции Государь будет думать?
— А он своими глазами видел оба сервиза?
— Пока нет! Герцог с супругой и советниками сейчас отбывают на охоту. Кстати, посла пригласил наследник-цесаревич.
Глаза Путилина хитро блеснули, он весело проговорил:
— Ваше превосходительство, посол ошибся. У него нет двух сервизов.
Галахов погрозил перстом, но улыбнулся:
— Я тоже так думаю. Можешь идти!
Мимо окон канцелярии проследовала кавалькада — цесаревич с послом отбыли на охоту — на три дня.
Пришла пора вновь отличаться друзьям-полицейским!
ПИР ГОРОЙ
Путилин объяснил ситуацию Шерстобитову. Тот хлопнул его по плечу:-
— Я для тебя незаменимый друг! На Апраксином рынке у меня есть знакомец, который ливреи шьет для посольской прислуги. Фамилия у него Пьянов. Прекрасный такой человек, жизнерадостный. Айда к нему!
Явились к Пьянову в мастерскую. Тот обрадовался, зовет чай пить.
— У меня от воды голова кружится, — отвечает Шерстобитов. — Лучше ответь, Степан Алексеевич, когда у тебя день рождения?
— На день моего святого — Стефана, то бишь 2 декабря.
— А можешь отпраздновать его загодя, скажем, послезавтра?
Почесал Пьянов в потылице и хитро сощурился:
— Коли вашей милости так надо, то почему ж не погулять? Со всем нашим удовольствием!
— Степан Алексеевич, только просьба к тебе товарищеская: пригласи к себе всех посольских, что у герцога Монтебелло служат. А гулянку устрой за наш счет, мы денег тебе дадим. Напои покрепче их.
— Мне ваше угощенье без надобности, я сам в полной силе.
— Придут посольские к тебе?…
— Какой же нехристь не любит за счет русского погужеваться? Должны прийти.
— В трактире Апраксиного рынка был устроен «дипломатический» прием. Спустя много-много лет Путилин, чьи приключения гремели на всю Россию, рассказывал о давних событиях А. Ф. Кони, запись которого воспроизводим близко к тексту:
— Задали мы такой бал, что небу жарко стало! Под утро всех пришлось развозить: французы-то совсем очумели, к себе домой попасть не могут, только мычат. Иноземец, он ведь слабый: крепкое на них и действует. Ну-с, а часа в три ночи пришел Яша-вор. Вот человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобливый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого такого не видывал. В остроге сидел бессменно, а от нас доверием пользовался в полной мере. Не теперешним ворам чета был. Царство ему небесное!
Ну так вот, пришел Яша, мешок принес. Говорит:
— Извольте сосчитать, кажись, все!
Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишних.
— А вот это, Яша, нехорошо! Чужое брать никогда не надо.
— Простите, не утерпел.
…А на следующий день посол с охоты вернулся. Видит — сервиз один, а прислуга с перепою зеленая, вместо дверей в косяк тычется.
Махнул герцог рукой, да и замолк об этом деле: «Россия!…»
ЭПИЛОГ
Так закончилась история, начавшаяся со случайного эпизода — со встречи императором погребальной процессии. Сам Николай Павлович прожил недолго. Он умер в начале 1855 года, не дожив до своего шестидесятилетия. И был он фигурой гораздо более интересной и сложной, нежели нам порой представляли историки-марксисты.
В память его человеколюбивого поступка на Благовещенском мосту часовню все-таки соорудили. Изящная модель ее из яшмы и гранита до самого переворота в октябре 1917 года хранилась в Эрмитаже. Зато скульптурная группа, которую ваял профессор Пименов, так и не украсила съезд на Английскую набережную — Николай из скромности запретил.
Благодаря Государю, вдова Раутио сделалась известной всему Петербургу. С ней познакомился весьма почтенный и богатый купец Иван Антипов. По окончании вдовьего траура он отвел ее в церковь — под венец. Хотя купец был далеко не молод, но от этого брака появилось трое детей.
Сын Раутио стал военным. Всю жизнь он свято берег память о благодетеле, в медальоне носил миниатюрный портрет Николая. Раутио храбро сражался на Балканах, был награжден Георгием. Погиб он молодым — 31 августа 1877 года при третьем неудачном штурме Плевны.
Ювелирная фирма «Сазиков» в 1857 году получила почетное звание придворного поставщика. Знатоки по сей день восторгаются ее изделиями.
Иван Дмитриевич Путилин сделал карьеру — достиг высоких чинов, стал начальником сыскной полиции Петербурга. Жулье трепетало перед ним. Слава о нем гремела по всей России. Он был отчаянно храбр, неистощим на выдумки и умел остроумно распутывать самые сложные дела.
Под конец своей бурной жизни Иван Дмитриевич выпустил книгу воспоминаний. Порой, возвращаясь мыслями к ушедшей молодости, он улыбался:
— Веселые были времена! И нравы хорошие.
МАРКСИСТ
