«Никуда я не гожусь, и никто меня не уважает», — думал он и терзался мрачными мыслями, которые почти не покидали его с тех пор, как ему отказала Карин.
Наконец он решил отправиться к матушке Стине и поболтать с этой веселой, ласковой женщиной.
Он запер свою пустую лавку, застегнул пальто и, ступая по лужам, отправился в школу, подгоняемый дождем и ветром.
Хальвор чувствовал себя так уютно в школе, что он все еще сидел там, когда раздался звонок на большую перемену, и Сторм с двумя детьми вошел в кухню.
Все трое поздоровались с ним, и Хальвор встал с места перед учителем, но, когда Ингмар хотел протянуть ему руку, он уже опять сел и так оживленно заговорил с матушкой Стиной, что, казалось, и не заметил мальчика. Ингмар спокойно постоял перед ним несколько секунд, затем подошел и сел к столу. Он только вздохнул несколько раз, в точности как его сестра, когда она сидела здесь и вздыхала.
— Хальвор хочет показать нам свои новые часы, — сказала матушка Стина.
Хальвор вынул из кармана новые серебряные часики с позолоченным цветком на крышке. Учитель открыл часы, потом вышел в школу и принес увеличительное стекло. Приставив его к глазу, он в полном восторге рассматривал механизм часов. Ему доставляло громадную радость смотреть, как колесики и шестеренки быстро цепляются друг за друга. Сторм сказал, что никогда еще ему не приходилось видеть такой тонкой работы. Наконец он отдал часы обратно Хальвору, и тот сунул их назад в карман, не показывая ни удовольствия, ни гордости, как бывает обыкновенно с людьми, хвалящими свою покупку.
Ингмар продолжал молча завтракать, но, допив свой кофе, он спросил Сторма, понимает ли он в часах.
— Да, — отвечал учитель, — ты же знаешь, что я во всем понимаю.
Тогда Ингмар вынул из кармана куртки часы — большую крупную серебряную луковицу, некрасивую и старомодную, особенно после хорошеньких часов Хальвора. Цепочка, на которой висели часы, тоже была некрасивая и тяжелая. На крышке не было никаких украшений, и вся она была смята. Вообще часы были в ужасном виде: стекло из них выпало и эмаль на циферблате была попорчена.
— Они стоят, — сказал учитель, поднося их к уху.
— Да, — сказал мальчик, — я хотел только спросить вас, можно ли их починить?
Учитель поднял крышку часов. Колесики непрерывно вертелись во все стороны.
— Ты, должно быть, забивал ими гвозди, — сказал он, — Нет, я не могу их починить.
— А как вы думаете, их может починить часовщик Эрик?
— Не больше моего. Самое лучшее послать их в Фалун, чтобы там сделали новый механизм.
— Я тоже так думал, — сказал Ингмар, пряча часы.
— Что ты сделал с часами? — спросил учитель.
Мальчик молчал, насупившись; казалось, он вот-вот заплачет.
— Это часы моего отца, — сказал он. — Их так попортило бревно, которое его толкнуло.
Все вдруг замолчали и стали внимательно слушать. Ингмар овладел собой и продолжал:
— Это случилось как раз на Пасху, и я был дома. Я первый прибежал на берег, где лежал отец. Он лежал и держал в руках часы. «Мне пришел конец, Ингмар, — сказал отец, — Жаль, что часы разбились; я хотел, чтобы ты передал их от меня вместе с поклоном человеку, которому я нанес большую обиду». Потом он сказал мне, кому я должен передать часы. Но сначала отец велел мне починить их в Фалуне, прежде чем передавать тому человеку, но теперь я никогда туда не езжу и не знаю, что мне делать.
Учитель начал перебирать соседей, вспоминая, не собирается ли кто поехать в город, но матушка Стина перебила его словами:
— А кому ты должен передать часы, Ингмар?
— Я не смею этого сказать, — сказал мальчик.
— Может, вот этому самому Тимс-Хальвору?
— Да, ему, — тихо ответил Ингмар.
— Так отдай Хальвору часы в том виде, как они есть, — сказала матушка Стина. — Так будет лучше всего.
Ингмар послушно встал, вынул часы, потер их рукавом куртки, чтобы придать им лучший вид, и медленно подошел к Хальвору.
— Отец велел передать тебе поклон и часы, — сказал он, подавая ему часы.
Хальвор сидел молча, нахмурившись, а когда к нему подошел мальчик с часами, он прикрыл глаза рукой, словно не желая его видеть. Ингмар довольно долго простоял, протягивая ему часы. Наконец он взглянул на хозяйку, как бы ища ее помощи.
— Блаженны миротворцы, — сказала она.
Тогда Хальвор сделал движение рукой, словно желая оттолкнуть часы. Но тут вмешался в дело и учитель.
— Мне кажется, вы не можете требовать большего, Хальвор, — сказал он. — Я всегда говорил, что, если бы Ингмар Ингмарсон был жив, он позаботился бы о вашем добром имени, как вы того и заслуживаете.
Тут все увидали, что Хальвор свободной рукой как бы против воли взял часы, и, как только они очутились в его руках, он спрятал их на груди под куртку и жилет.
— Этих часов у него уже никто не отнимет, — сказал, смеясь, учитель, видя, как Хальвор накрепко застегивает куртку.
Хальвор тоже смеялся; он встал, гордо выпрямился и тяжело перевел дух. Яркий румянец выступил у него на щеках и он оглядел всех блестящими глазами.
— Похоже, Хальвор, для вас начинается новая жизнь, — сказал учитель.
Элоф Эрсон из Элиасгорда, женившийся на Карин из Ингмарсгорда, был сыном человека злого и скупого. Ребенком его никогда не кормили досыта, да и взрослым юношей он терпел всякие притеснения. Старик вечно заставлял его работать, никогда не пускал его потанцевать и повеселиться с молодежью, и даже по воскресеньям не оставлял его в покое. А когда Элиас Элоф, наконец, женился, то и тогда не был сам себе господином, а попал под начало к тестю. В Ингмарсгорде тоже думали только о работе и сбережениях. Но при жизни Ингмара Ингмарсона Элиас Элоф казался вполне довольным. Он трудился с утра до вечера и не требовал ничего другого. Все говорили, что Ингмарсоны нашли, наконец, зятя себе по душе, потому что Элоф Эрсон, казалось, и не подозревал, что на свете существует что-нибудь, кроме работы.
Но когда Ингмар-старший умер, зять его начал пить и вести самую беспутную жизнь. Он подружился со всеми деревенскими гуляками, приглашая их к себе в Ингмарсгорд, или сам ходил с ними по кабакам и игорным домам. Элоф совершенно забросил работу и пьянствовал целыми днями. Через несколько месяцев он стал настоящим пьяницей.
Когда Карин увидела его в первый раз пьяным, она словно окаменела.
— Это Бог меня наказывает за то, что я обидела Хальвора, — подумала она.
Мужа она ничем не попрекнула и не стала читать ему нотаций. Она скоро увидела, что он похож на дерево с гнилыми корнями, и ей нечего ждать от него ни опоры, ни помощи.
Но сестры Карин не были так рассудительны. Они стыдились распутной жизни зятя и не могли примириться с тем, что из Ингмарсгорда далеко по дороге разносится шум и пьяное пение. Они то начинали бранить его, то увещевать. Хотя он, в сущности, был добрый человек, но впадал иногда в сильную ярость, и от этого в доме были постоянные ссоры и дрязги.
Карин только и думала о том, чтобы удалить сестер из дому и избавить их от ужасной жизни, какую ей приходилось вести. Летом она выдала замуж двух старших, а двух младших отправила в Америку к богатым родственникам.
Всем сестрам она выплатила их часть наследства, каждой по 20.000 крон. Сама Карин получила имение, но было решено, что Ингмар выкупит его за свои 20.000 крон, как только достигнет совершеннолетия, и тогда Карин и Элиас Элоф переедут в другое место.
Удивительно, что у Карин, выглядевшей такой нерешительной и боязливой, хватило сил выпустить из гнезда столько птенцов, да еще достать им мужей, деньги и билеты в Америку. Обо всем ей пришлось заботиться одной, потому что от мужа ждать помощи не приходилось.
