увязался с ними брат самоубийцы, который решил отомстить. Под плащом он прятал меч и, когда остальные стащили священника с коня и швырнули наземь, выхватил клинок и отсек ему голову.
Все пришли в ужас от содеянного и теперь думали лишь о том, как бы устроить, чтобы осталось это шито-крыто. Лошадь они отпустили, а труп бросили на обочине дороги: пусть люди думают, будто убийство — дело рук кровожадных разбойников. А сами поспешили домой, опять же напрямик через болота. Надеялись, что никто не сможет засвидетельствовать, что они были на другой стороне долины. На проезжей дороге никто их не видел, а что они рискнули идти прямиком через болота, никому в голову не придет.
Все для них обернулось лучше, чем можно бы ожидать. Поскольку убитый священник именно тогда рассорился со своей паствой, искали его не слишком усердно, а когда нашли, вину за преступление свалили на разбойников да лесных бродяг. Даже мертвого священника народ считал оскверненным, нечистым, никто не хотел прикасаться к трупу, а так как все думали, что нельзя ему лежать в освященной земле, то и оставили его возле дороги. Только прикрыли дерном да навалили сверху груду больших камней, чтобы дикие звери не выкопали тело.
Старая хозяйка сказывала, что мертвый священник не сумел найти покоя в этой могиле, которую они ему уготовили, и светлыми лунными ночами являлся возле Камня Отдохновения — в длиннополом сюртуке, с головою в руках. Лошади видели его лучше, чем люди. Пугались, артачились, так что проезжающие часто поневоле делали вокруг этого места большой крюк через лесную чащобу.
Пока в Морбакке обретались только пастухи, больших хлопот призрак не доставлял. Но когда приехали новоселы и Морбакка в конце концов превратилась в настоящую крестьянскую усадьбу, стало куда хуже. Никто не мог взять в толк, как бы заставить призрака упокоиться в могиле, год за годом приходилось остерегаться и не ездить мимо Камня Отдохновения в полуночный час.
Впрочем, старая хозяйка заверила экономку, что теперь бояться безголового священника совершенно незачем, ведь одна из давних хозяек Морбакки, женщина разумная, решительная и посмекалистей иных, подарила ему покой.
Случилось так, что однажды поздним вечером эта крестьянка проезжала верхом на лошади неподалеку от Камня Отдохновения. Ярко светила луна, и, как она и ожидала, на дороге, возле груды камней, стоял призрак, словно бы намереваясь ее задержать.
Однако крестьянка не испугалась, и лошадь у нее тоже была спокойная и бесстрашная, как она сама. Подскакав вплотную к призраку, женщина принялась увещевать его, уговаривать упокоиться в могиле.
“Отчего ты не можешь спокойно лежать там, где должно? — спросила она. — Знаешь ведь, могилы получше тебе не достанется. И не думай, будто тебя похоронят в освященной земле, ведь умер ты оскверненным, нечистым”.
Все это она произнесла с огромной уверенностью, так как знала, что он был дурным человеком, а потому совершенно недостоин лежать на церковном кладбище.
“И незачем тебе вставать из могилы и жаждать мести, — продолжала она, — ты же знаешь, что получил поделом, заслужил этакую расплату”.
Пока она говорила, призрак, как ей почудилось, сделался темнее, отчетливее, а под конец словно бы хотел наброситься на нее. Но она не убоялась, заговорила с ним еще раз, поскольку твердо решила положить конец бедствию.
“Коли ты упокоишься в могиле, обещаю тебе, что мой старший сын займет твою должность, станет священником. Он хороший мальчик и, без сомнения, станет таким слугою Господним, который обращает людские сердца к Богу, а не отвращает их от Него”.
Едва она произнесла первые слова, как заметила, что призрак будто растаял и пропал в лунном свете. Осталась лишь смутная тень, да и та исчезла, прежде чем она договорила.
С тех пор призрака возле Камня Отдохновения никогда больше не видели, а поскольку бедствие миновало, в Морбакке воцарились благополучие и счастье. Усадьба стала не хуже других в приходе, построек изрядно прибавилось, владельцы жили в достатке и о хлебе насущном не тревожились.
Старая хозяйка сказывала, что правдивость этой истории убедительно подтверждается тем, что в начале XVIII века одного из морбаккских парнишек послали в университет. Он выучился на священника и носил фамилию Мурелль, по отчей усадьбе, и в свое время его назначили в Эмтервик младшим священником. Поселился он в наследственной усадьбе Морбакка и был первым пастором, проживавшим в этом приходе. Все его предшественники жили в Сунне, а в Эмтервик приезжали только читать воскресные проповеди.
Эмтервикские крестьяне были очень довольны, что у них есть свой священник, а в первую очередь радовались, что живет он в собственной усадьбе — стало быть, нет нужды строить ему жилье. Сказать по правде, Морбакка располагалась далековато от церкви, хотя этот недостаток уравновешивался тем, что, благодаря своей собственности, священник был человеком состоятельным и независимым.
Жалованье священникам платили маленькое, большая часть оседала в кармане пробста[3] в Сунне, так что не имей эмтервикский священник Морбакки, он был бы поистине бедняком.
Чтобы этакие обстоятельства, выгодные как пастве, так и пастырю, сохранились, первый священник из Морбакки выдал одну из своих дочек за священника по имени Люселиус и устроил так, что тот унаследовал и усадьбу, и должность.
Люселиус поступил подобным же образом. Выдал свою дочку за пастора Эрика Веннервика и в свою очередь отписал ему по завещанию усадьбу и должность.
Старая хозяйка сказывала, что все единодушно полагали такой порядок правильным и достойным продолжения. Пасторские дочки и те, по ее словам, были вполне довольны.
Пастор Веннервик
Старая хозяйка рассказывала экономке и о том, что три священника — Мурелль, Люселиус и Веннервик — как раз и отстроили Морбакку.
До них, говорила она, это была всего-навсего крестьянская усадьба, большая и зажиточная, но с виду такая же, как другие крестьянские дворы. Коли имелся скотный двор на десяток коров да конюшня на пару лошадей, больше и ожидать нечего. Жилой дом вмещал одно-единственное просторное помещение, где дневало и ночевало все усадебное население, да черную кухоньку, которую называли поварней. Кроме этих, в усадьбе хватало иных построек: свайная клеть и баня, солодовня и кузница, гумно и несколько сенных сараев, однако все они были невелики, что не удивительно — усадьба-то была тогда куда меньше. Обрабатывались только самые ближние участки.
Старая хозяйка говорила, что вообще трудно представить себе, как эти трое священников умудрились возвести конюшню на десяток лошадей и скотный двор на три десятка коров, не считая больших надворных построек вроде амбаров, кладовых, сеновалов и сараев, которые полагали необходимыми. Пивоварня с комнаткой, что служила усадебной конторой, тоже построена при них, как и молочная, и ткацкая мастерская, и жилье для старосты.
Напоследок — в самом конце 1790-х — папенька старой хозяйки, пастор Веннервик, возвел новый жилой дом. По сравнению со всем остальным весьма скромный. Удовольствовался одноэтажным домом с кухней и четырьмя комнатами внизу и двумя комнатами в мансарде. Но и кухня, и все прочие помещения были светлые, просторные и так хорошо устроенные, что уют встречал тебя с распростертыми объятиями уже в передней.
Именно пастор Веннервик заложил по северной стороне жилого дома большой сад с плодовыми деревьями и огород, где росли душистые травы, и завел перед западным фронтоном маленький розарий. По рассказам, вырос он в семье садовника и хорошо разбирался в садоводстве и огородничестве. Иные розовые кусты и привитые яблони в эмтервикских усадьбах посажены еще при его участии.
В юности он служил домашним учителем в большом господском имении и, по словам старой хозяйки, с тех пор полюбил ограды из штакетника и калитки. В Морбакке он обнес нарядным белым штакетником с красивыми калитками и огород, и розарий. Свернув с большака к аллее, сперва нужно было отворить красивые ворота. По сторонам въезда тянулись постройки и ограды с калитками, так же выглядел и сам двор
