была сгладить неудачу первой, перекрыть ее по части стремительности и беспощадности и окончательно, раз и навсегда повергнуть к стопам правительства Роберта Фламмери все население, земли, недра, угодья и прочие богатства острова Взаимопонимания.
На сей раз нападение предполагалось учинить ночью.
- Внезапность, - объяснял автор плана майор фон Фремденгут, - должна сочетаться с молниеносностью, высокая организованность с полнейшей тишиной и скрытностью. Все хижины Нового Вифлеема должны вспыхнуть почти одновременно и еще до того, как их обитатели проснутся. А когда они спросонок начнут выбегать наружу, расстреливать, расстреливать, уничтожать их, как саранчу, не вдаваясь в тонкости, вне зависимости от пола и возраста. Но и не увлекаться: лишь только появятся первые признаки того, что туземцы начинают разбираться в обстановке, мы исчезаем так же скрытно, стремительно и бесшумно, как и появились. Если мы будем так действовать, успех обеспечен. 3а это говорит весь мой опыт.
Он не уточнял, о каком его опыте идет речь, но никто от него и не потребовал уточнения.
- Эту часть оздоровительной акции мы, белые, должны возложить исключительно на свои плечи, - продолжал Фремденгут, убедившись, что возражений против его предложения нет. - Что касается нашего цветного джентльмена, то ему придется потрудиться над тем, чтобы без излишнего шума отправить на тот свет кочегара Смита, Гамлета Брауна и, если останется время, по возможности и всех остальных старейшин, вообще всех тех, кто мог бы возглавить вооруженный отпор... Но, конечно, вы согласитесь, джентльмены, что в интересах подлинной секретности задание должно быть сообщено Розенкранцу не раньше чем за пять-десять минут до нашего выхода в поход.
Джентльмены согласились.
Фремденгут и Фламмери настояли на том, что Новому Вифлеему ни в коем случае нельзя давать возможность прийти в себя после утреннего налета, а потому надо, не считаясь с известным риском, нападать ближайшей же ночью.
Что до Цератода, то он от участия в обсуждении этого вопроса уклонился, сославшись на усталость и ноющую боль в области аорты.
Кумахер, в котором жил самый образцовый денщик эсэсовских войск, успел тем временем вскипятить кофе, собрать завтрак и выразить свою готовность выполнить любое приказание, которое господам офицерам угодно будет отдать.
Господа офицеры и приравненный к ним Мообс, который в качестве единственного раненого чувствовал себя в некоторой степени именинником, изъявили желание немедленно приступить к завтраку, чтобы потом отдохнуть часок-другой в холодке.
Так они и поступили. Первым прилег и моментально уснул Фремденгут, который, как истинный профессионал, приучил себя перед «такими» операциями хорошенько отсыпаться. Заснул и Мообс. По необходимости ему пришлось устроиться на животе. Это положение само по себе предрасполагает к тяжелым снам. А так как Мообс спал на животе после обильного и жирного завтрака, то и снились ему не просто тяжелые сны, а кошмары. То ему мерещилось, что мальчик, которому он прострелил сегодня плечо, стоит над ним с копьем в руке и уже занес это копье над ним, а он не может двинуть ни рукой, ни ногой. Он вскрикивает во сне, мальчик пропадает, и появляется мистер Фламмери, тычет ему в грудь пальцем, высовывает язык, показывает кукиш и говорит: «Так вот ты какой, Джон Бойнтон Мообс! Оказывается, ты ведешь тайный дневник и называешь меня, твоего благодетеля, твоего учителя, старикашкой!.. Ну что ж, пеняй на себя!.. Можешь больше не трудиться над своей книгой. Я сам буду теперь писать книгу о наших похождениях. Можешь быть уверен, что выйдет в свет не твоя, а моя книга. Это я тебе гарантирую...» Мообс во сне обливается горючими слезами, падает на колени, пытается целовать руки Фламмери, умоляет его посмотреть последние странички его дневника, где он хвалит мистера Фламмери, где он им искренне восторгается. Но мистер Фламмери дает ему пинка в зад, и сам молитвенно складывает ладошки, взмывает вверх и тает в голубизне небес... Теперь неведомо откуда вырастает Егорычев, бледный, весь в кровоточащих ранах, но улыбающийся. Он смотрит на Мообса, и Мообсу становится страшно. Мообс начинает подвывать, сначала тихонько, потом все громче и громче. Вот он уже воет во весь голос... «Не будьте идиотом, - говорит ему Егорычев, - хотя, пожалуй, это от вас не зависит!»
- Не будьте идиотом, - расталкивает Мообса Роберт Фламмери, - хотя, пожалуй, это от вас не зависит... Вы орете, будто вас ведут на электрический стул...
Мистеру Фламмери не спится. Быть может потому, что, пока остальные ходили в Новый Вифлеем, он успел вздремнуть.
На площадке неожиданно появляется снизу делегация в составе двух стариков. Они возникают из-за последнего завитка тропинки безоружные, с белым флагом на бамбуковой жерди, но отнюдь не со смиренным видом. Твердым и легким шагом они приближаются к мистеру Фламмери и вручают ему конверт, на котором написано: «Роберту Фламмери
Вручая конверт, старики и устно обращают внимание мистера Фламмери, что заключенное в конверте послание адресовано лично ему и что желтобородый советует им впредь до ознакомления с содержанием письма не показывать его никому из своих сообщников. Старики так и сказали: «сообщников».
- Желтобородый?! - вскакивает мистер Фламмери на ноги с необычной для него резвостью. - Вы сказали: желтобородый?.. Разве он жив?
- Конечно, - подтверждает делегация. - Он жив, как мы с вами. А Гильденстерн мертв...
- Вы слышали? - трагически обращается Фламмери к Цератоду. - Егорычев... Этот мерзавец Гильденстерн...
Цератод горько усмехается. По существу, его совершенно отстранили от руководства. Всем взялся заправлять самодовольный и властолюбивый мистер Фламмери.
Так думает про себя Цератод, но молчит. Он только горько усмехается и пожимает плечами.
А старики, не дожидаясь, пока Фламмери вскроет пакет, без тени боязливости поворачиваются к нему спиной, проходят мимо растерявшегося Кумахера и начинают спокойным, размеренным шагом, ни разу не обернувшись, спускаться вниз по тропинке. Правда, примерно за третьим поворотом они вдруг исчезают, словно сквозь землю проваливаются. Но это никак не трусость с их стороны.
Это точное выполнение указаний, данных им Гамлетом. Это акт самого понятного благоразумия, так как нельзя поручиться, что, ознакомившись с содержанием пакета, мистер Фламмери вдруг не возымеет желания задержать их в качестве заложников.
Фламмери торопливо вскрывает конверт и вполголоса читает:
