что бы с ними было, если бы мы дали волю этому красному товарищу.
- Они должны видеть и чувствовать, что хозяева острова - мы с вами! - сварливо пробурчал Цератод.
На это Фламмери сказал Цератоду ласково, успокоительно, как капризному ребенку:
- Они будут видеть, будут. Только это надо делать тактично, не сыпать соли на их свежие раны... Договорились?..
- А что собираются делать сейчас наши квислинги? - спросил Цератод после довольно продолжительного молчания.
- То, что им приказано, друг мой, - ответил мистер Фламмери.
Под густым покровом ночи юный Смит задами пробрался к временному обиталищу Гамлета, осторожно перешагнул через высокий порог и прислушался. Хижина была пуста. Это не удивило мальчика. Он знал, что, кроме воинов и преподобного Джемса, все население деревни в таких случаях уже давно в пещере. И его мать, и дед с бабкой, и их старшая вдовая дочь с дочуркой Дженни, которой Боб покровительствовал, и все три его младших брата - все тоже уже были в пещере. Беспокоятся, верно, о нем. Если бы они знали, что ему теперь не страшны заклятия отца Джемса, что он сам умеет творить чудеса, что он был по ту сторону барьера в Большой мужской хижине, вышел из нее, несмотря на заклятье, и на него ни разу не обрушился гром! Эх, забежать бы в пещеру, успокоить своих, а потом уйти выполнять поручение желтобородого! Но он понимал, что его не выпустят обратно, его оставят в пещере, как и остальных мальчиков Нового Вифлеема. А разве он теперь обыкновенный мальчик? Он умеет зажигать воду, его любят и уважают желтобородый и черноусый джентльмены (что за славные люди!), на его плечах задание, от которого зависит судьба всего человечества.
Скрепя сердце мальчик остался в хижине и стал, притаившись у входного отверстия, терпеливо ждать.
Наступило утро, и воины двинулись в поход. Они прошли в двух-трех шагах от Боба под душераздирающее завывание труб и грохот барабанов.
Триста девятнадцать лет тому назад, дождливым апрельским вторником тысяча шестьсот двадцать пятого года Джошуа Пентикост, измученный лихорадкой, которую он подцепил еще во время скитаний по Ориноко, хватил двойную порцию рома. Он провалялся в забытьи сутки с лишним, но, придя в себя, решил почему-то, что проспал всего несколько часов. С тех пор на острове Разочарования дни недели исчислялись с отставанием на сутки. Сейчас воины Нового Вифлеема шли, по наущению пра-пра-правнука Джошуа Пентикоста мстить за это людям южных деревень.
Вот прошел отец Боба - Майкл Смит, длинный, очень сильный, со смешным крючковатым носом, похожим на перезрелый банан, отцов брат - дядя Джек, веселый, красивый (даже не верилось, что они с Майклом от одного отца), один из лучших рыбаков человечества. Рядом с ними, шагавшими, как и почти все их односельчане, уныло понурив головы, гордо шествовали, как и надлежит людям, особо отмеченным божественной благодатью, двое новых старейшин - Гильденстерн и Полоний.
Мальчик выждал минут пятнадцать и, принимая все необходимые меры предосторожности, последовал за отрядом.
Издалека, с лужайки возле Священной пещеры, за разворотом событий наблюдали Фламмери, Цератод, Фремденгут и Мообс. Кумахера среди них не было. Он залег в кустах у тропинки и охранял Северный мыс от возможной агрессии. Фламмери смотрел в бинокль.
В его окулярах со стереоскопической четкостью чуть покачивал верхушками деревьев первозданный роскошный лес во всей красе яркого солнечного полдня. Причудливо вилась меж деревьев и цветов тропинка райской красоты. Тишина. Мир. Пенье птиц. Бабочки сказочной красоты.
И вот наконец на тропинке появилась голова идущего гуськом отряда воинов Нового Вифлеема.
- Началось неизбежное, - сказал Фламмери, передавая бинокль Цератоду. - Цветные идут убивать цветных. Если господу будет угодно, это принесет самые благодетельные плоды для окончательного умиротворения этого несчастного острова.
- Я хотел бы напомнить, что лично я полагал, что еще не исчерпаны были все возможности мирного разрешения конфликта, - вздохнул Цератод, но от бинокля не отказался. - Бог свидетель, я принял все возможное, чтобы мы жили с ними в мире.
Фламмери благочестиво кивнул головой в знак согласия.
Фремденгут с безразличным видом ждал, пока дойдет его очередь на его бинокль.
Но Мообс, очередь которого была следующей за Цератодом, уже почти ничего не увидел. Он с досадой передал Фремденгуту бесполезный в данный Момент бинокль и с досадой фыркнул:
- Они завернули в самую чащу. Ничего не видно... Пока они не будут возвращаться назад, ничего больше не увидишь...
На это Фремденгут с похвальной выдержкой и любезностью возразил:
- Если все пойдет благополучно, мистер Мообс, мы значительно раньше должны будем увидеть огонь.,. Огонь и дым... Пожары неизбежны, мистер Мообс.
Фламмери скорбно вздохнул.
Такое незначительное существо, как Боб Смит, не удостоилось попасться на глаза режиссерам разыгрывавшегося сейчас кровавого спектакля. А если Мообс и увидел в бинокль какого-то мальчишку, мелькнувшего на тропинке вскоре после того, как скрылись за поворотом воины Нового Вифлеема, то никакого внимания этому обстоятельству не уделил.
Когда Боб добрался наконец до околицы Эльсинора, он увидел, воинов Нового Вифлеема и Доброй Надежды, столпившихся возле входа в пещеру. Преподобный отец Джемс, потный и торжественный, пробрался к самому входу в пещеру и сквозь каменные завалы, преграждавшие доступ в нее, прокричал:
- Во имя господа праведного и милостивого! Признайте, что сегодня понедельник!
Из-за камней отвечал надтреснутый голос преподобного, отца Лира:
- Святотатцы!.. Осквернители святого дня воскресного!.. Слуги дьявола!..
- Трубы, трубите! - возопил преподобный отец Джемс в священном негодовании.
Воины стали плясать, все ускоряя ритм и благоговейно приводя себя в то блаженное состояние полнейшего одурения, которое па острове Разочарования, как и в очень многих местах цивилизованного мира, почитается похвальным и многообещающим приближением к божеству. Детям моложе семнадцати лет не полагалось смотреть на эти пляски.
Обнаружив, что, помимо собственного желания, он преступил этот жесточайший запрет, Боб Смит, хоть и был храбрым мальчиком, обомлел. Он не хотел умирать, но он отлично был осведомлен, что богу совершенно неинтересно, что это у Боба получилось нечаянно. Можно себе представить поэтому его удивление, когда он просчитал до десяти, двадцати, до ста и все еще оставался жив. Но когда он начал сначала и снова досчитал до ста и все же не почувствовал ни малейших признаков приближения смерти, то не на шутку возликовал. Теперь он убедился, что запрет распространяется только на обыкновенных мальчиков, но никак не на тех чрезвычайно редких мальчиков, которые, подобно ему, умеют зажигать воду и без вреда для себя выходить из помещений, находящихся под самыми страшными заклятьями. Так как всем известны примерно такие же рассуждения двух популярных американских мальчиков середины девятнадцатого столетия - Тома Сойера и Гека Фина, то мы считаем себя вправе не излагать более подробно дальнейшие умозаключения Боба Смита - мальчика из каменного века.
Как бы то ни было, но Боб успокоился, повеселел, вдоволь налюбовался новым для него, волнующим зрелищем священной пляски, а когда его дядя Джек, довертевшись до полного умопомрачения, в изнеможении хлопнулся на траву неподалеку от юного Смита, Боб осторожно дотронулся до его плеча и прошептал, что имеет сказать ему нечто необыкновенно важное.
Увидев невредимым и здесь, в Эльсиноре, мальчика, которого он вчера вечером оставил в заклятой отцом Джемсом Большой мужской хижине, Джекоб Смит сразу пришел в себя.
Они поспешно удалились поглубже в чащу, благо никого во время описанного выше массового общения с богом не интересовало окружающее. Боб в самых общих чертах поведал восхищенному дяде о новых чудесах, сотворенных желтобородым и черноусым джентльменами уже после того, как их заперли в Большой мужской хижине, и передал приказание желтобородого: сказать Полонию, чтобы он немедленно
