тренировка, потом игра, закончившаяся очередным проигрышем. Снова три мяча, которые летели прямо в руки — нужно было только подставить руки, поймать…
После игры он два или три часа пытался дозвониться, попеременно набирая два номера телефона — Саши и Кристины. Ответа не было. Он пробовал смотреть телевизор, потом снова, незаметно для себя, забылся сном.
Ощущение беды нарастало. Недоумение, даже подозрение и ревность, в какой-то момент закравшаяся в душу, полностью отступили, не оставив и следа. Теперь в душе была только тревога, порой переходящая в панический ужас. В такие моменты ему хотелось вскочить с места, поймать машину до аэропорта и улететь обратно, чтобы разрушить наконец этот таинственный заговор молчания, не предвещающий ничего хорошего. Но разум в конце концов все же побеждал чувства, позволяя на какое-то время взять себя в руки.
Гостиничный номер казался ему клеткой, стены давили — возможно, поэтому он так долго стоял у окна и наблюдал за снующими по дороге машинами. Было бы глупо сорваться с места и уехать, на все наплевав. Денис сомневался в том, что его отпустили бы с турнира даже при наличии причины. Но тревога на душе и длинные гудки телефонного эфира едва ли можно рассматривать как причину преждевременного и скорого возвращения. Едва ли… В конце концов, все это когда-нибудь закончится. Он дозвонится, он прорвется через эту глухую стену длинных гудков. Может быть, сейчас…
Гудки продолжались. Продолжались, несмотря на то, что Денис заклинал их наконец оборваться, призывая на помощь все добрые и недобрые силы. Сашин телефон молчал. Единственное, что ему оставалось — это ждать. Опустившись в кресло, он снова включил телевизор.
Голубой экран загорелся медленно и лениво. Телевизор в гостинице был старым, девяностых годов выпуска «Горизонт». Переключая каналы, Денис совершенно неожиданно для себя наткнулся на футбольный матч одного из европейских Кубков. Еще вчера он так ждал этой игры, а сегодня пропустил ее начало… Помехи изображения не помешали разглядеть знакомые лица на экране. Минуты бежали одна за другой, и он наконец почувствовал, что события на экране поглощают его, ощутил привычное волнение. К середине второго периода счет сравнялся, игра захватила его еще сильнее. Телефонный звонок, раздавшийся за спиной, даже не сразу заставил его обернуться. Какое-то время он сидел без движения, с некоторым недоумением глядя на аппарат. Потом медленно поднялся с места, подошел и снял трубку.
Но том конце была полная тишина. Денис тоже молчал, словно опасаясь спугнуть почти что сбывшуюся надежду. Секунды летели с быстротой кометы, но тишина не обрывалась.
— Саша, — наконец справившись с наваждением, произнес он глухим голосом.
— Денис.
Услышав в ответ голос Кристины, он почувствовал, как что-то оборвалось внутри. Почти исчезнувшая тревога, предчувствие беды снова накрыло его с головой. Он молчал, не понимая, как продолжить разговор. Молчал и злился на себя, понимая, что должен что-то сказать, но не находя в себе сил. Когда-то давно, в ранней юности, он прыгал с парашютом. Теперь вспомнился первый прыжок — он знал, что прыгнуть придется, что обратного пути нет, и все же медлил, тянул время, продлевая секунды жизни, которые, казалось, могли оказаться последними. Воцарившаяся тишина могла оказаться предвестием чего-то страшного, непоправимого…
И в этот момент он наконец услышал долгожданный голос. Саша произнесла его имя — спокойно, тихо и ласково, словно утешая его, успокаивая. Он сразу представил ее лицо, освещенное вспышкой улыбки, синий свет огромных глаз…
— Здравствуй, Денис.
— Здравствуй…
Снова — тишина, наполненная только звуками дыхания. Он слышал, как Саша вздохнула в трубку.
— Как ты? Как у тебя дела?
— Я нормально… — не своим голосом произнес он, не понимая, что происходит. Разговор казался нереальным, как будто на самом деле этот телефонный звонок и Сашин голос ему приснился.
— Как прошла игра?
— Игра? Отлично.
— Выиграли?
— Проиграли.
— Проиграли? А говоришь, отлично.
Казалось, она улыбнулась, но Денис не чувствовал ее улыбки. Это выглядело невероятным и совершенно необъяснимым, но в тот момент он даже не смог представить себе ее лица. Такого раньше никогда не случалось — с той минуты, как только Денис впервые увидел Сашу, он мог представить себе ее лицо в любое время дня и ночи. А теперь память вдруг отказывалась служить ему, словно заблокировался какой-то участок мозга. С этим ничего нельзя было сделать — как он ни пытался, кроме мутного, расплывчатого сизо-серого пятна, перед мысленным взором ничего не возникало.
— Это… Это не важно, Саша. Ты же знаешь, этот турнир по сути никому не нужен.
— Да, знаю, — эхом отозвалась она. — А у нас сегодня опять дождь. Вчера было солнце, а сегодня снова. Как в тот вечер, помнишь…
Она продолжала тихо рассказывать ему о погоде. Что-то про облака, про запах листьев, про ветер… Он почти не слушал ее, отвечал невпопад, пытаясь справиться с навалившейся беспомощностью памяти. Но секунды шли, и каждая из них, казалось, приближала его к чему-то неотвратимому. Он закрыл глаза, плотно сомкнул веки, изо всех сил пытаясь воскресить в сознании нежный овал лица, обрамленный светло- бежевыми вихрами непослушных прядей, губы, улыбку, синие глаза… Ничего не получалось. Мелькнуло лицо Кристины, мамино лицо, Машка, вспомнилась даже Жанна, а Саши не было. И в этот момент он почувствовал — нужно что-то сделать, что-то срочно предпринять, какой-то отчаянный шаг, иначе будет поздно. Иначе Саша уже никогда не вернется к нему, так и оставшись бледным расплывчатым пятном, повинуясь странной прихоти его больного мозга.
— Солнце с утра светило так ярко, а потом исчезло. Знаешь, мне иногда кажется…
— Саша! Замолчи, слышишь! Замолчи сейчас же!
В тот момент, когда он взорвался, она говорила про солнце. Он оборвал ее — грубо, не задумываясь о том, что может обидеть, причинить боль своей грубостью. Все это было не важно. Он должен был прекратить это наваждение, оборвать этот бред — теперь он понял, насколько странным и неестественным был их разговор, насколько бессмысленными и никому не нужными были эти фразы про солнце и ветер.
— Замолчи, — повторил он тихо, но все так же настойчиво. — Прекрати нести чепуху. Я ждал твоего звонка весь вчерашний вечер, я всю ночь тебе звонил, я… Я понятия не имею, сколько раз за прошедшие сутки я набирал твой номер телефона. Ты исчезаешь, я схожу с ума, какие только мысли в голову не приходили, все передумал… А ты вдруг появляешься и начинаешь как ни в чем не бывало разговаривать про погоду, про солнце… Да я плевать хотел на это солнце, на этот ветер, на эту чертову осень! Плевать хотел! Ты слышишь меня? Скажи, что случилось, куда ты исчезла, Саша? Куда ты исчезла?
Она долго молчала. Смысл первой фразы, которую она произнесла, показался Денису не совсем понятным.
— Вот, и ты тоже. Сговорились вы, что ли, — сказала она с улыбкой, но без тени обиды в голосе. Ее улыбка стремительно промелькнула у него перед глазами, тут же растворившись, словно ее и не было.
— Куда ты исчезла, Саша? — снова повторил он, обращая свой вопрос словно в два измерения — той Саше, которая находилась сейчас за несколько сот километров от него, и той, которая всегда, вплоть до последних минут, жила в его памяти и которая так внезапно покинула место своего обитания.
— Я не исчезла, Денис, — тихо и спокойно проговорила она. — Я здесь… Почти рядом. Ты ведь слышишь мой голос… Ты видишь меня?
Он не заметил, не почувствовал, что на последней фразе голос ее дрогнул, на секунду оборвавшись. Прерывистый тембр был ее врожденной особенностью. Он почувствовал другое — то, чего сама Саша, наверняка, не осознавала. Она понятия не имела о том, что Денис теперь знал наверняка — Саша пытается помочь ему. Изо всех сил пытается помочь ему справиться с нахлынувшим безумием, уничтожить эту серую расплывчатую мглу, заполнить пустоту линиями и красками своего образа.
— Не вижу, — глухо отозвался он, а потом беспомощно и испугано, почти как ребенок, прошептал: — Саша, скажи, почему… Почему я тебя не вижу?
