– В самую точку. Совсем недавно стала членом попечительского совета фонда Банкрофта. – Помолчав, Гомс насмешливо добавил: – Ну, как тебе это нравится?
Андреа Банкрофт. Какое отношение имеет она к убийствам? Насколько высокое положение занимает? Известно ли ей что-либо об исчезновении Джареда Райнхарта? Слишком много вопросов, слишком много неопределенностей. Но Белнэп не верил в случайные совпадения. Не может быть и речи о том, что эта женщина просто ошиблась номером. Все указывало на то, что Андреа Банкрофт – очень опасный человек. Или, в крайнем случае, водится с очень опасными людьми.
Белнэп позвонил одному вышедшему в отставку оперативнику. Он не разговаривал с этим человеком уже несколько лет, но это не имело значения. Кодовое имя оперативника было Красный Навахо, и Красный Навахо был перед Белнэпом в долгу.
Через несколько минут впереди показалось здание из шлакоблоков. Находящееся на удалении от дороги, в окружении промышленных сооружений, уныло-серое, оно производило впечатление заброшенного и пустующего. Казалось, под палящими лучами солнца здание буквально вибрировало. Судя по описанию молодой итальянки, это была ночлежка для проституток. Несомненно, на своем веку дом повидал самых разных людей, из самых разных областей жизни. Но ему еще не приходилось видеть никого, похожего на Тодда Белнэпа.
Нажав кнопку отбоя, Андреа Банкрофт набрала следующий из номеров, который наиболее часто встречался в счете за телефонные разговоры. Это оказался питомник растений в Нью-Джерси, чьими услугами, вероятно, пользовались садовники, которые ухаживали за территорией поместья. Молодая женщина вычеркнула строчку. Надо как-то систематизировать поиски; вряд ли она чего-либо добьется, если будет просто набирать номер и ждать, кто ответит. В случае международного звонка ответивший мужчина вообще не сказал ни слова – что, конечно же, было подозрительно, но едва ли можно было назвать информативным. Убрав счет за телефонные разговоры в сумочку, Андреа задумалась. Ей не давала покоя какая-то странная деталь, но она никак не могла за нее ухватиться.
Но что же это такое?
Как ни тяжело было Андреа, она снова пережила болезненные подростковые воспоминания о гибели матери. Полицейский в дверях… принесший скорбное известие. Но только она уже все знала – кто же ей позвонил? С тех пор прошло уже больше десяти лет. Однако Андреа отчетливо вспомнила, что ей позвонили и сообщили о гибели матери. И тут до нее дошло: отчего, когда она услышала грубый, прокуренный голос того сотрудника фонда, который позвонил ей насчет требований безопасности и секретности, у нее заледенела кровь.
Это был тот самый голос, который в ту ночь сказал про гибель матери.
Тогда Андреа решила, что звонили из полиции, – однако полицейский, пришедший к ней домой, удивился, услышав про звонок. Быть может, она ошибается. Быть может, ей это просто мерещится. И тем не менее… в событиях той ночи всегда было что-то такое, что не давало ей покоя, подобно попавшей в глаз ресничке. Андреа сказали, что содержание алкоголя в крови ее матери составляло 0,1 процента – однако та спиртное не употребляла. Когда Андреа сказала это, полицейский учтиво поинтересовался: а разве ее мать в свое время не лечилась от алкоголизма? Да, но, вылечившись, она уже несколько лет капли в рот не брала. Полицейский кивнул, признавшись, что сам в свое время вылечился от алкоголизма. Однако практически все рано или поздно срываются снова. Все возражения Андреа были вежливо, но решительно отброшены, – негодование дочери, не желающей взглянуть правде в глаза.
«Когда это произошло?» – спросила семнадцатилетняя Андреа. Около двадцати минут назад, объяснил полицейский. Нет, возразила Андреа, это произошло
Полицейский как-то странно посмотрел на нее. Больше Андреа практически ничего не помнила, потому что остальное было смыто океаном горя.
Надо будет рассказать обо всем Полю Банкрофту. Андреа приняла решение обязательно поговорить с ним. А что, если ему уже все известно? Что, если ему известно гораздо больше, чем он показывает? У нее начинала раскалываться голова.
Проезжая по Старой почтовой дороге, Андреа включила стеклоочиститель. До нее не сразу дошло, что дождя нет, а взор ей затуманивают навернувшиеся на глаза слезы.
«Андреа, так ты только отдаляешься от правды», – строго отчитала себя она. Однако другой голос, тихий, вкрадчивый, возразил: «А может быть, Андреа, ты, наоборот, приближаешься к правде. Может быть, ты к ней приближаешься».
…Ловкие пальцы проворно летали по компьютерной клавиатуре. Эти пальцы знали, какую клавишу нажать; сложные последовательности команд они набирали четко и быстро. Стремительная дробь приглушенных щелчков – и готово сообщение для электронной почты. Еще несколько ударов по клавишам – и сообщение зашифровано, затем отослано на анонимный сервер где-нибудь на Багамских островах, очищено от всех идентификационных кодов, расшифровано и, наконец, переправлено конечному получателю, чей адрес имеет префикс ussenate.gov.[32] Меньше чем через минуту в кабинете одного из сенаторов запищал компьютер. Сообщение поступило адресату, подписанное одним словом.
«Генезис».
Затем были отправлены другие сообщения, разосланы другие инструкции. Цифровые последовательности переводили деньги с одного номерного счета на другой, двигали рычагами, которые, в свою очередь, воздействовали на другие рычаги; дергали за ниточки, которые сами дергали за другие ниточки.
Генезис. Для одних это кодовое имя действительно означало начало. Для других оно означало начало конца.
У Тома Митчелла ныло все тело. Так он чувствовал себя или после напряженных физических упражнений, от чего он уже давно успел отвыкнуть, или после обильного возлияния спиртного. Физических упражнений не было. Далее методом исключения, так? Протерев глаза, Том посмотрел на мусорное ведро рядом с мойкой. Оно было доверху забито пустыми банками из-под пива – «жестянками», как называют их его друзья-австралийцы. Сколько же ящиков он вчера опорожнил? При одной мысли об этом у него разболелась голова. Том перестал думать о вчерашнем, но это не помогло: голова продолжала раскалываться.
Потянуло сквозняком, и с грохотом хлопнула дверь. «Как шоковая граната», – подумал Том. В комнату влетела оса, а ему показалось, у него над головой кружит истребитель времен Второй мировой войны. А когда какое-то время тому назад зазвонил телефон, звонок прозвучал сиреной воздушной тревоги.
Впрочем, наверное, в каком-то смысле это
В любом случае, безмятежная идиллия жизни в Нью-Гемпшире все равно убивала Тома. Он просто не создан для спокойной и тихой жизни – и все тут. И нечего надеяться, что выпивка принесет ему то восторженное возбуждение, которым была наполнена его прошлая жизнь.
Это местечко нашла Шейла. Каркасно-брусовый дом, что бы это ни означало, черт побери. Под паркетной доской – широкие деревянные половицы; Шейла вопила от радости так, словно она раскопала гробницу Тутанхамона. А чуть дальше по дороге – убогие щитовые домишки, полуразвалившиеся хибары и трупы сбитых машинами енотов, с облачками мух над каждым. Но за домом достаточно места, чтобы время от времени снимать со стены «Люгер» с оптическим прицелом и стрелять в лесу белок – олицетворявших для Тома вьетконговцев[33] семейства грызунов. Кормушки для птиц предназначались исключительно представителям пернатого царства: древесная крыса, дерзнувшая посягнуть на угощение, рисковала своей жизнью.
Но не в этом заключалась самая трудная сторона «простой жизни». Тридцать лет скитаний по всему земному шару на службе Соединенных Штатов, черт бы ее побрал, Америки – в том числе по целому месяцу даже без радиосвязи, – и Шейла преданно ждала его. Тридцать лет – если совсем точно, тридцать один с половиной. И жена стойко перенесла все это. Она радовалась, когда он возвращался домой, и старательно
