работала на Эпплетонов еще во времена, когда был жив их дед. Именно старый Эпплетон дал мальчику образование. Это было не просто: в те дни было такое нашествие ирландцев! Итальянцам пришлось туго, ведь очень трудно конкурировать с ними.
– А дед? Это был Джошуа Эпплетон II, не так ли? – очень тихо спросил Брэй.
– Да.
– И он сделал все… для этого ребенка, для этого Николо.
– Чертовски много забот возложил на себя старикан, разве не так? А ведь в тот период он потерпел жестокий финансовый крах. Семейство буквально клало зубы на полку. И это продолжалось бы еще бог знает сколько, но старый Джошуа словно увидел некий таинственный знак на белой стене.
– Что вы хотите сказать?
– Гвидероне впоследствии все ему отыграл. Приемышу удалось возвратить несколько сотен тысяч долларов, и, прежде чем старик сошел в могилу, его дела пошли в гору, а положение с финансами укрепилось почти во всех международных банках. И все это благодаря итальянскому мальчишке, которому он когда-то дал приют в своем доме.
– Боже мой!..
– Да! А я вам что говорю?! Это очень поучительная история, и я советую вам ознакомиться со всем этим, почитать…
– Особенно интересно, если вы знаете, где надо искать и зачем.
– Я не совсем понял, что вы сказали?
– Гвидероне… – задумчиво произнес Скофилд. – Гвидероне. Это ведь от итальянского «гвида», что означает присматривать, сопровождать, водить.
– Или «пастух», «пастырь», – добавил Гольдман.
Брэй пригнул голову, его глаза округлились. Он, набычившись, исподлобья смотрел на адвоката.
– Что вы сказали?
Гольдман был озадачен видом гостя.
– Это сказал не я, это он сам сказал. Месяцев семь-восемь назад, выступая в ООН.
– В ООН?!
– Да. Гвидероне был приглашен туда, чтобы выступить на Генеральной Ассамблее. Причем приглашение было сделано единодушно. А разве вы не слышали об этом? Выступление передавалось по всему миру. Оно также было передано на итальянском и французском языках.
– Мне не довелось слышать его. А о чем, собственно, он докладывал, выступая перед Ассамблеей?
– Пиренейская проблема. Да, в общем, он много чего сказал. И о своем имени, и о том, что пастух ведет свои стада на хорошие пастбища, оберегая каждую овцу, чтобы не сорвалась с уступа и не полетела в пропасть. Он – за интернациональные связи, основанные на реальных экономических нуждах. Он считает, что совместные усилия породят новую мораль и нравственность, продиктованную нуждами человечества. С философской точки зрения это звучало странновато, но речь его произвела настолько сильное впечатление на слушателей, что он был избран полноправным членом Экономического совета ООН. И это не просто почетное звание! Он настолько богат и влиятелен, что многие правительства просто не могут с ним не считаться.
– Вы сами слышали его выступление?
– Конечно, – рассмеялся адвокат. – Мы все слышали. Да еще видели по телевизору. Если вы пропустили этот момент, то вас следует исключить из списков насельников земного шара. – Гольдман очень развеселился.
– Какое впечатление произвел на вас его голос?
Гольдман взглянул на жену.
– Да ведь он очень старый человек. Все еще энергичный, но тем не менее старый. Как бы ты могла его описать, дорогая?
– Так же, как и ты, – ответила она. – Старый человек, с жестким взглядом, привыкший, что все очень внимательно прислушиваются и повинуются ему. Мне запомнилась одна деталь, но это и правда скорее относится к его голосу. Голос высокий, пронзительный, может быть, чуть задыхающийся, но говорил он очень отчетливо, прекрасно выговаривая каждое слово, и очень точно по смыслу. Вы не упустили бы ничего из его речи.
Скофилд сидел неподвижно, закрыв глаза, и думал о слепой женщине с корсиканских холмов Порто- Веккьо, слушавшей однажды этот голос по радио. Голос, что жестче ветра.
Он нашел пастушка!
Глава 33
Он нашел его!
Ему оставалось лишь как можно быстрее покинуть Гольдманов, поблагодарив и одновременно озадачив их своим внезапным уходом. Он поспешно задал на прощанье еще несколько вопросов, касающихся семьи Эпплетон, вопросов, на которые любой в Бостоне мог легко ему ответить. Получив необходимую информацию, он понял, что оставаться дольше бессмысленно, и снова вышел в дождь, продолжая думать о Николо Гвидероне. Его мысли вертелись вокруг какого-то потерянного фрагмента мозаичной картины, сложившейся в воображении. Этот фрагмент, как подсказывал ему инстинкт, был самым важным ключом, более важным, чем сам пастушок. Была какая-то зыбкость, обман, фальшь в образе великого финансиста, но Скофилд не мог ухватить конец исчезающей нити. Что это? Как уловить ту фальшивую ноту, которая прозвучала в отгремевшем оркестре?
Но кое-что он все же знал, и это помогало больше, чем инстинкт. Он знал достаточно, чтобы привести в паническое состояние конгрессмена Джошуа Эпплетона IV. Он мог бы позвонить ему в Вашингтон и рассказать историю, которая началась почти семьдесят лет назад, 4 апреля 1911 года, на зеленых холмах Порто-Веккьо. Нашелся бы этот преуспевающий конгрессмен, сумел бы что-нибудь ответить ему? Может быть, он прольет свет на организацию под названием Матарезе, которая обозначила свою деятельность в первой четверти века – в Сараеве.
Однако, действуя таким образом, можно ввергнуть в панику весь Белый дом, а при этом возникнут неизбежные ошибки, последуют опрометчивые поступки. Их начнет совершать тот, кто сейчас на марше к Белому дому.
Да и панику смогут контролировать Матарезе, они будут защищать сенатора, ибо президентское кресло – слишком дорогое завоевание, чтобы терять его.
Но присмотримся к этому человеку повнимательнее. Неужели он обрел такое славное боевое прошлое,
