– Тогда позвольте разъяснить вам реальное положение вещей! – прервал его Бэрриш.
– Сначала позвольте мне закончить, – сказал Эван улыбаясь.
– Господа, господа… – вмешался известный телеведущий.
– У меня нет никаких сомнений в вашей преданности делу, полковник, – продолжил Кендрик. – Понимаю, вы делаете свою работу и защищаете свои интересы. – Он взял в руки лист бумаги. – Но когда во время слушаний вы произнесли кое-какие слова, я их записал: «Какая-то традиционная процедура опеки». Я задумался, что вы имеете в виду. Вы что, вообще против всякой подотчетности? Если вы действительно так считаете, тогда скажите об этом вашему соседу, простому смертному Джо Смиту, который с трудом сводит концы с концами своего семейного бюджета.
– Тот же самый Джо Смит преклонит перед нами колени, когда поймет, что мы защищаем жизнь его семьи.
– С меня достаточно рыданий на Арлингтонском кладбище, полковник. Джо Смит не должен ни перед кем преклонять колени, тем более здесь.
– Вы искажаете смысл моих реплик, вырывая их из контекста, хотя прекрасно понимаете, о чем я говорю, конгрессмен Партридж!
– Ошибаетесь, полковник. Партридж – это другой человек. Меня послали вместо него защищать левый фланг.
– Левый, несомненно, означает правый.
– Интересное утверждение. Можно я его возьму на вооружение и стану вас цитировать?
– Мне про вас все известно! – произнес Бэрриш угрожающим тоном. – Не рассказывайте о вашем соседе по улице, пытаясь представить, будто вы ничем не отличаетесь от других. – Бэрриш сделал паузу, а затем, будто больше не в силах сдерживаться, выкрикнул: – Вы даже не женаты!
– Вот это, пожалуй, единственное правильное утверждение из всего, что вы здесь наговорили. Действительно, я не женат, но если вы просите меня о свидании, то я предпочитаю встречаться с женщинами.
Сражение было проиграно. Огонь тяжелой артиллерии Пентагона обратился против нее самой, и вспыхнувший порох опалил лицо полковника.
– Кто он, черт возьми, такой? – спросил Джозеф Смит, проживающий в штате Нью- Джерси, в городе Клинтоне, по улице Кедровой, в доме номер 70.
– Понятия не имею, – ответила миссис Смит, сидящая рядом с мужем у экрана телевизора. – Такой милашка, правда?
– Милашка или нет, но он только что дал по мозгам одному из тех хамовитых офицериков, которые не раз выливали на меня кучу дерьма во Вьетнаме. Он наш парень.
– А он хорош! – произнес член общества «Инвер Брасс» Эрик Сандстрем, поднимаясь и выключая телевизор в своей нью-йоркской квартире с видом на парк Грамерси. Осушив свой бокал «Монтраше», он взглянул на сидящих напротив Маргрет Лоуэлл и Гидеона Логана. – Быстро соображает и сохраняет полное спокойствие. Я знаю эту змею Бэрриша: любит сосать кровь у всех на виду. А Кендрик его утопил в его же собственном дерьме.
– К тому же весьма милый, этот наш человек, – добавила миссис Лоуэлл.
– Что вы имеете в виду?
– Эрик, я хотела сказать, что он привлекательный, хотя вряд ли это можно считать недостатком.
– Занятная личность, – сказал Логан. – Вот на кого мы решили сделать ставку. Умеет легко переходить от серьезного к смешному, а это уже немалый талант. Не случайно он продемонстрировал это во время слушаний. Таким же даром обладал Кеннеди, во всем находя что-нибудь забавное. Народу это нравится. Тем не менее, я думаю, придется столкнуться с серьезными трудностями.
– Что вы хотите этим сказать?
– Человека с таким острым восприятием нелегко будет держать под контролем.
– Но, Гидеон, если это именно тот человек, который нам нужен, – сказала Маргрет Лоуэлл, – а у нас есть все основания считать, что так оно и есть, то это уже не будет иметь значения.
– А что, если это не так?
Вдруг существует что-то такое, чего мы не знаем? Мы ведь продвигаем его, а не инициируем какой-то политический процесс.
В верхней части Манхэттена, между Пятой авеню и Мэдисон-авеню, в шестиэтажном особняке из бурого песчаника сидели друг против друга убеленный сединами Самуил Уинтерс и его друг Иаков Мандель. Они расположились в просторном, обставленном старинной мебелью кабинете на верхнем этаже, стены которого украшала пара превосходных гобеленов ручной работы между книжными полками.
Комната выглядела уютной. Видно было, что шедевры прошлого предназначены для того, чтобы ими пользовались, а не только любовались. Взяв в руки пульт дистанционного управления, Самуил Уинтерс выключил телевизор.
– Ну, что скажешь? – произнес он.
– Дай мне подумать, Самуил. – Мандель обвел взглядом кабинет. – Скажи-ка, ведь у тебя все это с самого рождения. И тем не менее ты всю жизнь работаешь не покладая рук.
– Я историк по образованию, то есть выбрал сферу деятельности, в которой наличие состояния многое упрощает, – ответил Уинтерс. – Временами я испытываю из-за этого чувство вины. Я всегда могу поехать туда, куда хочу, пользоваться архивами, к которым у других нет доступа. И тот вклад, который я внес в науку, вряд ли сопоставим с полученным мною удовольствием. Моя жена часто говорила мне об этом. – Он взглянул на портрет миловидной темноволосой женщины, одетой по моде сороковых годов. Портрет висел позади письменного стола между двумя огромными окнами, выходящими на Семьдесят третью улицу.
– Тебе ее не хватает?
– Это трудно выразить словами. Я часто прихожу сюда, чтобы поговорить с ней.
– Я тоже не думал, что смогу дальше жить без Ханны. Но странно, что, памятуя о том, через что ей пришлось пройти в Германии, я молил бога, чтобы она покинула меня первой, хотя это звучит ужасно. Я считал, что смерть еще одного любимого человека станет невыносимой для нее и она не справится с горем в одиночестве.
– Очень благородно с твоей стороны, как и все то, что ты говоришь и делаешь, мой старый друг. В особенности учитывая то, что тебе предстоит сделать. И ты, я уверен, сделаешь это лучше меня.
– Чепуха!
– Именно ты должен воплотить в жизнь эту идею, и тогда все будут молиться на тебя.
– Кстати, Самуил, когда ты последний раз был в синагоге?
– Дай вспомнить. Сын женился в Париже, тогда я сломал ногу и не смог присутствовать на свадьбе, а дочь сбежала с этим сумасшедшим красавцем киношником, зарабатывающим гораздо больше денег, чем заслуживают все его сценарии, в которых я ничего не понимаю, так что это, наверное, было в 1945 году, когда я вернулся с войны. Ну конечно! – Самуил Уинтерс взглянул на портрет жены. – Она заставила меня туда пойти, а мне не терпелось затащить ее в постель.
– Ну что ты такое говоришь! Я не верю ни одному твоему слову.
– В данном случае ты не прав.
– А ведь он может стать опасным, – неожиданно сменил тему разговора Мандель, переходя к обсуждению кандидатуры Эвана Кендрика.
Но Уинтерс понял его, поскольку в ходе их беседы продолжал размышлять о том же.
– Почему? Все, что мы узнали о нем, и, уверен, нам предстоит узнать еще больше, свидетельствует об отсутствии у него страстного стремления к власти. Так в чем же опасность?
– В его фанатичной независимости.
– Но это же хорошо! Из него может получиться прекрасный президент. Он не потерпит напыщенных болтунов, соглашателей и подхалимов. Первых, как мы видели, он уже разнес в пух и прах, а с остальными будет еще легче расправиться.
– Значит, я неверно выразился, – сказал Мандель. – Возможно, потому, что сам в этом еще толком не разобрался.
– Или это я такой тупой. Иаков, все-таки что ты хочешь мне сказать?
